— Не пора ли самому разучиться? — сердито оборвал Шестаков.
— Это верно... — Чернеге, видимо, не терпелось облегчить душу рассказом: — Проиграл тогда сдуру в карты, а отдать нечем. Там Ангел верховодил, хвастался, что никогда в жизни не работал и ничего тяжелее чужого кошелька в руках не держал. «Пойдешь с нами на дело. — И нож к горлу. — Постоишь на шухере. Откажешься — продырявим...» Он на самого черта рубаху наденет. Квартиру очистили, а когда помощник Ангела сбывал краденое на курорте Сочи, — ах, попалась, птичка, стой...
Косясь на милиционера, Чернега дожевал и затянул вполголоса:
Ну-ка, вспомним старину,
Ростов-город на Дону,
Базары, базары, базары,
Как в Ростове-на-Дону
Попал я в первый раз в тюрьму
На нары, на нары, на нары...
Кто к Новому году начал готовиться, в ресторанах запись на столики, а я суда ждал-заждался... Пришла на суд женщина. Потерпевшая, или истица, или как там ее называли. Оказалось — вдова знаменитого подводника, посмертного героя... И так она приветливо на меня смотрела. Потом — что такое? — передачу принесла. И в колонии строгого режима баловала посылками. Малость обхарчился при ее подмоге. А то от меня только арматура и шкура остались... Убытки Татьяны Ивановны следователь подсчитал точно. Вот и возмещаю. Долг, он платежом красен...
— Погашаешь свою моральную задолженность, — сделал вывод Шестаков.
— Татьяна Ивановна уже два раза просила не посылать ей денег. В гости приглашала... — Чернега разволновался и забыл про еду. — Как сына... У меня и день рождения фальшивый, в детдоме на глазок установили...
— Как бы нас тут до твоего дня рождения пылью не засыпало, — Варежка натянула косынку на самые глаза. — Первые дворники Приангарска, — она поморщилась от пыли. — Исторические личности! Других-то дворников город еще не видел.
— Выходит, я в историю попал, — развеселился Чернега.
— Влип в историю, — мрачно уточнил Шестаков.
— Тут еще тебе на завтрак приварок: крутые яйца и печенье «Юбилейное». — Варежка достала из сумки второй сверток. — Или надеешься на тридцать восемь копеек? Между прочим, это тебе красная цена в базарный день. — Она крикнула ближнему милиционеру, стоявшему перед пыльной завесой: — Как у вас сегодня — базарный был день?
— Какой бы ни был, гражданочка, а перерыв на обед давно кончился.
— За ним нужно строже присматривать, — поддразнила Варежка милиционера и вскочила на ноги. — Чтобы не бездельничал. Ему только грачей пасти...
— Больше не приходите, спасибо, — Чернега тоже встал с рундука; он был пониже Варежки и очень от этого страдал. — Мы завтра получаем повышение, — добавил он с важностью. — Нам доверили отхожие места выгребать...
— Кому это — нам?
— Всему нашему коллективу, — кивнул Чернега на подметальщиков. — Фирма «пух-перо-шайка-лейка-не-унывай-лим-по-по»!
А после отхожих мест их пошлют грузчиками на мясокомбинат. Туда ходят охотнее, там ихнего брата подкармливают колбасой «собачья радость». Ешь от пуза, сколько заглотаешь...
Чернега взял метлу и печально поглядел на грачей, которые тучей носились над безлюдной и пыльной базарной площадью.
— Эх ты, горемыка, — сказала Варежка с сочувствием. — У тебя и метла не снаряжена как следует. А еще изобретатель! — Она насадила пучок розог поглубже на заостренную палку и торжественно вручила ее Чернеге: — Держи свой инструмент!
Свернули широкоформатный экран, который висел на сцене во Дворце культуры «Спутник». Теперь сеансы шли в кинотеатре «Космос», под него приспособили слегка облагороженный, престарелый барак. А «Спутник» поступил в распоряжение Уральского драматического театра.
К «Спутнику» перед началом спектакля съезжались десятки служебных автобусов, пикапов, легковых машин и грузовых фургонов с табличкой «Люди» над шоферской кабиной.
Еще никогда в Приангарске не гастролировала столь солидная актерская труппа с таким богатым репертуаром. Успех превзошел ожидания местных устроителей и самих гастролеров. На спектакли, о которых прошел добрый слух, а также на все премьеры народ валил валом.
На успехе гастролей сказалось и то обстоятельство, что в Приангарске до сих пор не светятся голубые экраны.
Все упиралось в ретрансляционную башню. Сперва подвели ошибки в проекте, его состряпали где-то за тридевять земель. Не предусмотрели соседства телебашни с горным кряжем, пролегавшим между Братском и Приангарском; будто все эти сопки колдовским образом возвысились после того, как проект был составлен.
Потом начал тянуть со сроками Востсибстальмонтаж, он со скрипом выполнял годовой план по горнообогатительной фабрике. А пока мы не обогатим руду, нам не до кинопутешествий на острова Фиджи, нас оставляют равнодушными «А ну-ка, девушки» и некогда следить за приключениями Вячеслава Штирлица...
В пятницу впервые давали «Дворянское гнездо», зрительный зал переполнен до отказа.
Декорация изображала пруд, на заднем плане — помещичий дом с колоннами.
Маркаров усмехнулся — фронтон дома удивительно напоминает парадный подъезд «Спутника». Сходилось даже число колонн — шесть штук.
В уединении, на берегу старого заросшего пруда, сидели Лаврецкий и Лиза с удочками, до которых им, впрочем, было мало дела — шло любовное объяснение.
Маркаров отправился в театр с опаской — как бы не хлебнуть провинциального бытовизма. Лаврецкий и в самом деле играл в тяжеловесной академической манере, под стать тяжеловесным декорациям.
А Лиза понравилась — без наигрыша, в словах и жестах искренность, доверие к зрителям: ее поймут и в том случае, если не станет напоказ заламывать руки.
И вот в самый, можно сказать, патетический момент, когда дело дошло до объятий, в задних рядах партера кто-то дурашливым голосом произнес:
— Клюет!!!
Несколько зрителей прыснули, кто-то громко зашикал, кто-то сдавленно прохрипел «безобразие». Многие резко обернулись назад, послышался разноголосый скрип кресел.
Лицо и шея Лизы залились краской. Голос слегка задрожал, но поскольку все произошло в момент ее чувствительного монолога, дрожь могла быть воспринята как актерский прием.
Лаврецкий не захотел скрыть, что слышал скандальный возглас, и с негодованием посмотрел в зал, отвернувшись от Лизы.
Голос из зала показался знакомым. Погодаев, сидевший рядом с Маркаровым, прошептал на ухо:
— Наш Садырин.
По-видимому, автор инсценировки и режиссер не учли густой прослойки рыболовов в зале, не учли живого интереса зрителей к самому процессу рыбалки, как раз в эти дни начался клев, и хариуса связками несли с Ангары.
Когда акт кончился, зрители хлопали щедро и долго. В этой овации звучали коллективное извинение зала, солидарность с обиженными артистами.
Занавес давали несколько раз.
Лаврецкий кланялся манерно, полный высокомерия.
А молодая актриса выходила на вызовы с обаятельной скромностью. Да, она довольна шумным успехом, ей приятно, что сделала приятное людям. То ли она разучила роль такой скромницы? Поддельная искусственная непосредственность?
Пасечник, прогуливаясь в антракте по фойе под руку с Ириной, вспомнил:
— Много, много лет назад я видел спектакль «Дворянское гнездо» в Каменогорске. Чьи-то гастроли. И во время свидания у пруда, едва Лаврецкий закинул удочку, раздался тот же рыболовный выкрик.
Садырина обступили монтажники. Он моргал, запускал пальцы в шевелюру и божился, что не хотел никого обидеть.
— Зачем же глумиться над артистами? — Маркаров даже побледнел от злости. — Ты просто еще не дорос до театра. Уже тихо, все сидят на местах, ты один продолжаешь хлопать. Все с интересом смотрят на сцену — демонстративно, громко зеваешь. Вспомни эстрадный концерт.
Фокусник пригласил на сцену понятых, и конечно же первым поперся Садырин. Когда сеанс черной магии закончился и одураченная публика захлопала, Садырин, перед тем как сесть на место, погрозил фокуснику во всеуслышание: «В следующий раз выведу тебя на чистую воду».
— Лишь бы оказаться в центре всеобщего внимания! Получаешь удовольствие, когда скандалишь.
— Убей меня гром, я сказал шепотом. Само с губ сорвалось... Надо будет после представления извиниться перед этими дворянами.
— Тебе лучше этого не делать. А то придется идти извиняться за твои извинения.
— Я вижу, тебе не терпится. Пойди извинись за меня...
Утром Маркаров проснулся с мыслью — где достать цветы?
На рынке их не купишь. В Приангарске еще никому не пришло в голову торговать цветами.
Он без особого труда выпросил цветы у хозяюшки, которая возилась в палисаднике неказистого домика в поселке Самострой. Чем-то быстро ее рассмешил, и она сорвала несколько ирисов. А основу букета составили крупные нежно-фиолетовые ромашки, какие не растут ни в Закавказье, ни на лугах европейской России.
Маркаров сел в автобус № 1а и поехал в центр.
