«А не худо бы привязать милиционера к здешней женщине. Конечно, настоящий мужчина никогда не выкажет своей зависимости… И все же…» Шаман хорошо знал, что женщина способна толкнуть человека на большие безумства.
— Ты сшей мне зимние рукавицы, — попросил Млеткын. — Мне придется просить богов на скалах Сенлуквина. А там холодно, воет ветер, и камень жгуче-холодный, голая рука к нему примерзает.
Это было обещание, и Наргинау обрадовалась:
— Сошью тебе рукавицы! Теплые, двойные, из самого лучшего белого камуса!
— Только помни: чтобы мездра была мягкая, как женское бедро, — попросил Млеткын.
Наргинау скрылась в темноте.
Глядя ей вслед, Млеткын думал о том, что Наргинау очень неуютно одной: разве может быть настоящим домом яранга без мужчины? Это все равно что трубка без табака, ружье без патрона…
Дверь в его жилище была прикрыта. Млеткын шагнул в дымный чоттагин, теплый, пахнущий свежей вареной рыбой.
10
Первая пурга накинулась на Улак с такой яростью, словно старалась наверстать упущенное за короткое лето. Все потонуло в белой кипящей пелене. Чуть ли не ползком Драбкин с Сорокиным добрались до школы и затопили печку. Пламя рвалось так, что Сорокин всерьез опасался пожара: искры могли попасть на деревянную крышу и воспламенить ее. Железная дверца печи дребезжала, а огонь ревел, как в паровозной топке.
Сорокин был уверен, что никто не придет на урок: невозможно дать сигнал — столб, на котором висел медный котел-колокол, занесло снегом, да и бить в него нет никакого толку — все равно никто не услышит.
При ураганном ветре неожиданно потеплело — снег стал липкий и хлестал по лицу, как мокрая простыня.
Первым ввалился в класс запорошенный снегом Унненер. За ним явился Тэгрын, а там потянулись и остальные ученики: никто не остался дома, даже маленькие девочки.
— Сегодня, — сказал Сорокин, вглядываясь в лица учеников, — я расскажу вам о русской земле, о большой нашей стране. Сейчас вот у нас пурга, а где-нибудь на Черном море — тепло и люди ходят без кухлянок…
Тэгрын добросовестно перевел.
— На больших ровных пространствах убрали хлеб…
— Куда убрали? — переспросил Тэгрын.
— Собрали, — уточнил Сорокин.
— На больших ровных пространствах, — перевел Тэгрын, — русские люди собрали в кучу хлеб точно так же, как мы вчера собирали рыбку-вэкын на берегу моря.
— Только у них, у русских, море черное, а наше — белое ото льда и снега, — вставил Унненер.
— В лесах, — продолжал рассказывать Сорокин, — деревья пожелтели: листья пожухли и упали на землю.
— И у нас такое бывает! — обрадовался Тэгрын. — Только наши листочки по земле стелются…
— Природа ждет наступления холодов. Может быть, кое-где по утрам уже появляется свежий ледок. Такая осень на Дальнем Востоке, в Сибири, вокруг Москвы, Ленинграда… А вот на юге до зимы еще далеко. И есть такие места, где всю зиму люди не увидят снега…
— Так это в жарких капиталистических странах, — заметил Тэгрын, демонстрируя свою осведомленность.
— Наша страна так велика, что и у нас есть такие районы, где круглый год не бывает снега, — повторил Сорокин. — На юге нашей страны живут другие народы…
— А разве не везде живут русские люди? — искренне удивился Тэгрын. — Я думал, что повсюду, кроме пашей чукотской земли — русские…
— Нет, — улыбнулся Сорокин. — В нашей стране живет очень много разных народов.
— Какомэй! — воскликнул Тэгрын, забыв о том, что он должен переводить ученикам. — Какие же это народы?
— Украинцы и белорусы, — начал перечислять Сорокин, — туркмены, грузины, узбеки, казахи и еще много-много разных национальностей — все их трудно перечесть…
— Чукчи, эскимосы, коряки и ламуты еще, — добавил Тэгрын.
— Правильно! — обрадовался Сорокин. — Молодец!
— Вы слышали, что сказал учитель? — взволнованно обратился к ученикам Тэгрын. — Оказывается, кроме нас и эскимосов, коряков и ламутов, в России живет множество других народов. И это потому, что наша страна — очень большая земля. Такая большая, что есть даже жаркие страны, где люди не видят снега и ходят голые…
Сказав это, Тэгрын остановился и взглянул на Сорокина.
— Я сказал, — обратился к нему Тэгрын, — что в нашей стране есть голые люди.
— Какие голые люди? — опешил учитель.
— Раз есть жаркие земли, значит, есть и голые люди, — убежденно произнес Тэгрын. — Я в Петропавловске видел большую книгу о всей земле, о разных народах. Там есть такая картинка — жаркая страна и голые люди под деревьями.
— Я полагаю, в нашей стране голых людей нет, — возразил Сорокин, с тревогой подумав о том, что переводчик может наговорить ученикам все что угодно.
— Почему нет? — не мог успокоиться Тэгрын.
— Ты переводи то, что я говорю, — мягко попросил Сорокин.
Тэгрын молча кивнул.
— Разные народы, которые живут в нашей большой стране, раньше любили драться между собой. Но Советская власть сказала — хватит, надо жить в дружбе, как живут на Чукотке чукчи и эскимосы. Пусть лучше добром берут жен друг у друга, а не уводят силком. И пусть помогают друг другу, особенно на китовой охоте, где одному вельботу или одной байдаре не под силу одолеть морского великана. Так сказали лучшие русские люди, которых называют большевиками…
— Что ты там говоришь о большевиках? — встревожился учитель.
— Я перевожу то, что ты говорил, — ответил Тэгрын. — Я сказал, что лучшие русские люди, которых еще называют большевиками, против вражды между народами.
— Большевики есть не только среди русских, — заметил Сорокин.
— Это правда? Большевиком может стать и эскимос, и коряк? Вы слышали? — Тэгрын обратился к ученикам. — Я тоже могу стать большевиком!
Дальше урок пошел ровнее. Несколько раз Тэгрын прерывал перевод и уточнял, что такое солома и отчего коровы такие нежные, что им надо подстилать еще и сухую траву. Сорокин рассказывал об осеннем поле, о желтых лесах… А за окном бесновался ветер, наметая сугробы, полируя торосы, подступавшие к берегу.
Сорокин видел, как трудно представить ребятам всю широту пашей страны, охватить мысленным взором огромные расстояния от Чукотки до Москвы и Ленинграда. Он понимал, что от него, от Тэгрына, зависит теперь будущее этих ребят.
Сорокин завидовал Тэгрыну — ведь он говорит с ребятами напрямую, его слова доходят до их сердец, его слушают, затаив дыхание. Вон как блестели у них глазенки, когда Тэгрын рассказывал им о России! Да, надо браться за язык, без этого ничего не выйдет. С сегодняшнего дня Сорокин и сам станет учеником. Тэгрын и Пэнкок вызвались помочь ему.
И вот, отпустив ребят, Сорокин и Драбкин уселись за парты.
— С чего начнем? — робко спросил Тэгрын. — Я знаю, как вас зовут, и вы знаете, как нас зовут.
— Давайте начнем с самого простого — как люди знакомятся друг с другом, — предложил Сорокин. — Как будет по-чукотски «здравствуй»?
— Етти.
— Вот представь, что я только что вошел сюда и говорю: етти.
— Нет, нельзя вам говорить «етти», если вы пришли.
— Почему? Ведь «здравствуй» — это «етти»?
— Не совсем.
— Что же тут неправильного?
— Не тот говорит «етти», кто пришел, а тот, кто здесь, — пояснил Тэгрын.
— Ну хорошо, я пришел, а тот, кто здесь, то есть ты, говоришь мне «етти»! Я отвечаю — «етти»!
— Нет, ты отвечаешь «ии», — поправил Тэгрын.
— Почему?
— Тебя спросили «етти»? Ты говоришь — «ии».
— Не понимаю, — мотнул головой Сорокин.
— «Етти» — это спрашивают того, кто пришел: «Ты пришел?» А тот отвечает: «Ии» — «да».
Драбкин поднял руку и предположил:
— Очевидно, тут такое дело. Первым открывает рот тот, кто в комнате, и как бы выражается так: «Ага, ты пришел?» Ну, а ты ему в ответ: «Ага, пришел».
— Верно! — обрадовался Тэгрын. — Ты правильно угадал!
Он что-то сказал по-чукотски, и Пэнкок скрылся в тамбуре. Через минуту он появился. Первым догадался Драбкин и громко воскликнул:
— Етти!
— Етти! — подхватил Сорокин. Улыбаясь, Пэнкок протяжно ответил:
— Ии, тыетык.
Сорокин подробно записал приветственный ритуал. Тэгрын ждал. Драбкину не терпелось:
— А дальше?
— Дальше надо дать гостю чай, накормить его, если он поздно приехал, и уложить спать. Одежду повесить сушить, а что порвалось — починить. Накормить собак, нарту убрать повыше, чтобы собаки не погрызли ремни…
— Так, — сказал Сорокин, — допустим, мы все это сделали.
— Потом я спрашиваю тебя: «Ръапыныл?» — продолжал Тэгрын.
— А это что?
— Какие новости?
— Ръапыныл? — повторил Сорокин и записал.
— Ръапыныл? — сказал Драбкин, обращаясь уже к Пэнкоку.
— Пыныл варкын, — ответил парень и заговорил. Тэгрын только успевал переводить.
