— Вчера, — рассказывала она, — пришло Наташе письмо. Спасибо, пишет ей Миша, что уму-разуму научила.
Нэфисэ кинула при этом взгляд на веснушчатую молодую женщину в черном жакете, которая разговаривала с Айсылу. Это и была Наташа-бригадир.
Когда-то Миша был бригадиром в «Интернационале». Имя его с черной доски не сходило. Бригада его, будто тяжелый камень, висела на колхозе. Сколько сраму приняли из-за нее!
Замуж Наташа выходила по любви, потому и сдерживалась поначалу. А после она заявила мужу: «Знаешь, Мишенька, неправильно мы с тобой нашу жизнь повели. Не тебе на мне жениться, а мне тебя следовало взять в жены».
После того сама она стала бригадиром, а Мишу заставила воду к тракторам подвозить.
Когда началась война, Наташа серьезно сказала своему мужу: «Я тебя, Миша, конечно, и так люблю. Все же сними с души сомненье: докажи на фронте, что ты настоящий мужчина».
— В последнем письме с фронта Миша после приветов написал, что не вернется к ней без ордена на груди, а ей наказал вырастить побольше хлеба, — чуть нараспев закончила Нарспи свой рассказ.
Айсылу, посоветовавшись с Тимери, поднялась на сцену и открыла собрание. В президиум сразу же назвали Тимери и Айсылу. От двери из группы молодых крикнуло несколько голосов:
— Бригадира колхоза «Интернационал» Наташу!
Все дружно захлопали.
Твердо ступая сапожками, Наташа прошла на сцену. Когда она сняла жакет и откинула платок, все увидели плотную, чуть курносую женщину в огненно-красной кофте. Облокотившись розовыми локтями на кумачовую скатерть, она спокойно водила глазами по залу, время от времени поправляя спадавшие на ухо светлые волосы. Нэфисэ вспомнила, что рассказывала о ней Нарспи, и улыбнулась. Ей показалось, что в уголках губ Наташи прячется озорная усмешка.
Первое слово дали Тимери. Все умолкли, ожидая, что скажет новый председатель.
Слегка наклонившись вперед, Тимери оперся узловатыми пальцами о стол. Стол весь заскрипел, и он, быстро выпрямившись, стал разглаживать складки на скатерти.
— Что ж, пожалуй, начнем, — обратился он к залу. — Много говорить мне нечего. Вы знаете небось, зачем собрались. Вот гости к нам пришли, должно быть, с добрыми намерениями. У них есть что сказать, нам есть что послушать. А послушаем — поразмыслим. Да-а... Вот ведь как получилось! Председатель «Интернационала» просил передать, чтобы мы, чулпановцы, не обижались на правду — плохо, мол, мы нынче работаем. Знаю, сказал он про нас, если хотят, то у них под руками все горит, да что поделаешь, сами виноваты.
Тимери остановился и посмотрел в глубину полутемного зала. В напряженной тишине он почувствовал и тревогу и смущение собравшихся.
— Григорий Иванович передал еще, что посылает к нам своего бригадира. Найдете, мол, возможным померяться с ней силами, пожалуйста, соревнуйтесь. Ворота «Интернационала» открыты, преграды не поставлены. К «Чулпану» мы завсегда с ясной душой, с открытым сердцем. А дальше, говорит, видно будет... Гостья, которая с нами сидит здесь, и есть тот самый бригадир, товарищ...
— Наталья Осиповна... — шепнула Айсылу, потянувшись в сторону Тимери.
— Да... Наталья Осиповна пришла к нам с поручением от Григория Ивановича... Соревноваться хочет с нами... Надо решить, какая бригада примет ее вызов? Давайте посоветуемся, обдумаем и скажем свое слово...
В зале зашумели, заговорили, потом, поглядывая на Наташу, вновь стихли. На открытом лице этой симпатичной женщины было столько дружелюбия и чистосердечности, что, пожалуй, никто не решился бы задеть ее грубым словом или высказать обиду.
Гостья беспокойно посмотрела в зал, потом на Айсылу и встала, тронув рукой бусинки на шее.
Она оказалась бойка на язык.
— Товарищи, старшие и младшие! Мы не только в гости пришли к вам, — начала она и пошла низать слова. Напомнила о многолетней дружбе между «Интернационалом» и «Чулпаном», рассмешила всех рассказом, как в дни юности в праздник «джиен» чуть было не вышла замуж за байтиракского парня.
— Мы, — сказала она, — пришли к вам как истинные друзья. Что сами знаем, тому вас научим, чего не знаем — у вас поучимся. Силы-то у нас равные. И у нас мужья на фронте, и наши скакуны на войне. — Затем она поделилась тем, как у них колхозницы выхаживают лошадей; если нужно, даже картошкой своей кормят. Поведала и о том, что нет известий от старшего брата. Рассказала, как в прошлом году под Минском фашисты расстреляли с самолета сестру с ребенком. Тут голос ее дрогнул и глаза загорелись. — Я дала слово работать не только за себя, но и за мужа и за убитую фашистами сестру. Пусть выращенные нами колосья обернутся пулями против врага!..
В заключение Наташа объявила, что посевную она намерена закончить в девять дней, собирается снять урожай по сто десять пудов с гектара и призвала чулпановцев последовать ее примеру.
Ей шумно аплодировали. Потом, когда наступила тишина, в зале стали оглядываться по сторонам, друг друга подталкивать, подбивать на выступление.
— А ну, дружки, неудобно ведь томить гостей!
— Бригадиры, не тяните, решайтесь!
В зале покашливали, перешептывались, но слова так никто и не просил.
Беспокойное молчание зала стало тревожить Айсылу.
— Бикмулла-абзы! Может, ты что-нибудь скажешь? Хоть ты покажи свою удаль.
— А? Чего? — длинный сухопарый старик с редкой козлиной бородкой, подавшийся по случаю глухоты правым ухом вперед, медленно встал на ноги. — А? Чего? — опять переспросил он. — Соревноваться? Это ты мне говоришь?.. Надо бы, дочка! Очень надо бы! И опыт у Наташи большой... Молодых бы наших поучила урожай высокий выращивать. Только у меня силенок не хватит, детки. Лошади меня убивают, лошади! Может, кому-нибудь и выдумкой покажется, а для меня это истинная правда: у нас всего-то одиннадцать одров; половина из них той же стати, что и я сам — зубы у них уже лет десять как выпали... Нет уж, куда мне! Только колхоз осрамлю... Одна надежда — на молодых... Ну-ка, молодежь, что же вы?!
— Э-эх! — вздохнул кто-то глубоко.
Айсылу поискала глазами кого-то в задних рядах и крикнула:
— Юзлебикэ, что же это? Ни слуху ни духу... Как там твоя бригада думает?..
Тут Апипэ рассмешила всех:
— И впрямь! Как же мы Юзлебикэ забыли? Ведь она уже своей коровой прославилась!
Юзлебикэ, не обращая внимания на поднявшийся в зале гогот, встала:
— Рада бы всей душой, товарищи, да возможностей никаких нет. Сама знаю, какое у меня положение, и позориться перед народом не хочу.
— Вот до чего дошли! — крикнул кто-то из зала.
— Стыдно ведь! Что фронтовики скажут?!
Больше Тимери выдержать не мог. Он поднялся, не попросив даже слова у Айсылу. Глаза его смотрели укоризненно, слова были полны горечи.
— Гм, вот оно когда раскрывается человек! Покуда гремел наш колхоз, и ты был батыр, и я — молодец. Амбары полны хлебом, дворы — скотиной, почему бы и не ходить молодцом?! А вот теперь, когда лошади отощали, поменьше тракторов стало, забились все по углам. Значит, пускай на фронте солдат за нас кровь проливает, а тут сосед за нас хлеб вырастит. Так ведь получается?..
Сначала Тимери думал лишь слегка пристыдить людей, да незаметно для себя разошелся. Он знал, поостыл народ к работе, потеряв из-за нерадивого Сайфи много хлеба в прошлом году. Но видел он по хмурым глазам, чувствовал по отдельным выкрикам, что сильно кручинятся люди о своем колхозе. И решил Тимери попробовать, не удастся ли ему раздуть тлеющий в каждом огонек недовольства собой.
Он говорил, подыскивая самые доходчивые слова:
— Ведь что говорит нам партия? Сплотимся воедино и русские, и татары, и другие все — как братья, разгромим фашистов. Нет такого врага в мире, который выстоял бы перед советским человеком. Свернем шею фашистам, видит бог, свернем! Вот прошлой осенью наши молодцы дали им жару под Москвой... Ну, а ежели перейдем к предложению аланбашцев... Они говорят, давайте соревноваться, легче, мол, будет, коли возьмемся сообща. Да и верно так...
— Так! Истинная правда, так!
— Спасибо Аланбашу...
Умолкнув на миг, Тимери кинул в зал испытующий взгляд. Теперь надо было задеть колхозников за живое.
— Значит, не вышло у нас ничего! — вздохнул Тимери. — А еще обижались, что возгордился Аланбаш, знаться с нами не хочет... Да ведь во всем «Чулпане» не нашлось храбреца, который взялся бы померяться силами с одной только их бригадой. Так чего, спрашивается, Аланбашу возиться с нами? Правильно, скажу я, поступают они: схватись с тем, кто посильнее тебя, да побори его! Вот тогда будешь джигитом... Хвалю я их, молодцы соседи!..
Тимери повернулся к гостье, удивленной таким оборотом дела:
— Большое спасибо, сестричка Наталья Осиповна, за хлопоты. Теперь уж на себя только пенять будем. Видишь, не получается у нас... Передай Григорию Ивановичу поклон и спасибо наше. Ничего не поделаешь, хоть и совестно, но придется тебе объяснить ему: смелости не хватило у наших бригадиров соревноваться с вами... Вот последнее слово «Чулпана».
