накануне не видела.
— После того как следователь Фалин закрыл дверь сарая и отдал вам ключ, сюда кто-нибудь заходил?
— Нет. Никто не заходил, да, наверное, и заходить-то сюда никто больше не будет.
— Еще один вопрос: Громова повесилась на вашей веревке?
Услышав это, Вера Петровна вздрогнула и посмотрела испуганно на Пешехонова.
— Вы не волнуйтесь, — успокоил он ее и попросил Фалина показать веревку, что тот и сделал.
— Вы узнаете? Эта ваша веревка?
Вера Петровна, лишь мельком взглянув на нее, отвела глаза и, зябко передернув плечами, ответила:
— Да! Это наша веревка.
— Вы можете объяснить, почему на ней оказались вот эти пятна? Вы видели эти пятна раньше?
Вера Петровна опять нехотя посмотрела на веревку, но, заметив на ней следы коричневой и зеленой краски, стала рассматривать ее более внимательно. Затем, недоуменно пожав плечами, ответила:
— Я не знаю: веревку мы купили в магазине, и она была совершенно новая, чистая. Мы ею не пользовались. Муж повесил ее в сарай примерно за неделю до смерти Нади. Один раз я вешала на ней сушить белье. Веревка была чистая, а не такая, как сейчас.
— Хорошо, Вера Петровна. А теперь скажите, кому принадлежат эти ящики?
— Это наши ящики: муж купил их на складе под картошку.
— Очень хорошо. А вы не помните, так ли лежали эти ящики, когда муж принес их в сарай?
Немного подумав, Вера Петровна ответила:
— Нет. Не так.
— А как же?
— Вдоль стены по два: один на другом.
— Это вы точно помните?
— Конечно, точно: я же сама их так поставила.
— Когда это было?
— Не помню, кажется, в марте этого года.
— И так они стояли все время?
— Да!
— А кто же их разбросал?
— Не знаю. После того случая здесь было много народу. Тогда вот и товарищ следователь сидел на одном из ящиков и что-то записывал, — она кивнула в сторону Фалина.
— Спасибо, Вера Петровна. Вы можете идти домой. А вы, товарищ Фалин, позже оформите ее показания протоколом.
Когда женщина вышла, Пешехонов, обращаясь к стоявшему у входа в сарай шоферу, попросил:
— Сережа! Возьми, пожалуйста, один ящик и принеси его к лестнице.
— Вот спасибо, — усаживаясь на ящик, устало произнес Пешехонов.
Некоторое время он смотрел на лестницу, переводя взгляд со ступеньки на ступеньку, а потом обратился к Фалину:
— Вы не будете возражать, если я скажу, что веревка выпачкана той же краской, которой выкрашена вон та ступенька? — он показал на седьмую ступеньку.
Стоявший у лестницы Фалин опять потрогал ее рукой, а потом вяло ответил:
— Похоже, что такой же.
— А почему вот следы краски на ней идут почти на полтора метра? Затрудняетесь ответить. Тогда давайте от слов перейдем к делу, а Сережа нам поможет. Не откажетесь?
— Что вы, Дмитрий Сергеевич, я с удовольствием, — ответил шофер.
— Отлично! А теперь на другом конце веревки сделаем петлю и перекинем веревку через вот эту седьмую ступеньку. Так. Хорошо. Товарищ Фалин, берите свободный конец и привязывайте его к нижней ступеньке.
Видно было, с каким старанием Пешехонов готовит этот следственный эксперимент. Оказавшись в роли следователя, он как бы возвращался в молодые годы.
— Сережа! Какой у тебя рост?
— Был всегда сто шестьдесят семь, а сейчас не знаю.
— Будем надеяться, что такой и остался. А какой у тебя вес?
— Приблизительно килограммов пятьдесят восемь — шестьдесят.
— Везет нам! Ты сейчас для нас самый подходящий помощник, — пошутил Пешехонов и уже серьезно попросил:
— Возьмись за петлю, повисни на ней и подергайся.
Когда Сережа проделал это, Пешехонов подтянул веревку к себе и стал рассматривать то место, которым она только что лежала на ступеньке.
Фалин тоже внимательно осмотрел это место, но кроме маленького зеленого пятнышка на ней ничего не обнаружил.
— Итак, товарищ следователь, какой вывод можно сделать из этого эксперимента?
Фалин как будто ждал этого вопроса.
— Если эта веревка была чистая, то испачкаться краской только под тяжестью тела Громовой она не могла. А как это все же могло произойти я, если разрешите, покажу, продолжив эксперимент.
Пешехонов улыбнулся и кивнул, разрешая. А Фалин перебросил тот же конец веревки через седьмую ступеньку и отпустил петлю до самой земли.
— Сережа! Не в службу, а в дружбу помоги и мне. Ты только продень эту петлю себе под мышки и ложись на пол, а я тебя подниму, как на блоке.
Когда шофер лег на землю, Фалин ухватился за веревку и стал с силой тянуть ее на себя, но при всем старании приподнять Сережу с пола не мог.
— Что, тяжело одному? Помочь? — спросил Пешехонов.
Он подошел к Фалину и, ухватившись за веревку, стал вместе с ним тянуть ее.
Медленно, с трудом они приподнимали с земли Сережу и неотрывно смотрели, как туго натянутая веревка, скользя по ступеньке, стирает с нее слои краски и местами окрашивается сама.
— Хватит, — скомандовал Пешехонов, когда Сережу подняли на весь рост. — Отвяжите!
Взяв в руки оба конца веревки, Пешехонов и Фалин внимательно осмотрели ее: обе части веревки теперь были окрашены почти одинаково.
— Неужели эту женщину вот таким способом кто-то задушил? — Задав этот вопрос, Сережа как от озноба передернул плечами и вопросительно перевел взгляд с Фалина на Пешехонова.
— Да, это так, — ответил Фалин и добавил: — Теперь все ясно...
— Все ли? — перебил его Пешехонов. — А ваше утверждение, что дверь в сарай могла закрыть только сама Громова? — Пешехонов опять испытывающе и строго смотрел на Фалина.
— Дмитрий Сергеевич! Как только вы начали расспрашивать вот про эти злополучные ящики, я сразу же понял, какую ошибку допустил тогда, когда впервые осматривал этот сарай...
Предсмертная записка Громовой, изнутри закрытая дверь и высоко расположенные окна сарая — все это и укрепило мою версию о самоубийстве Громовой. Теперь я убежден, что это было убийство.
— Ваше убеждение строится на только что проведенном следственном эксперименте с веревкой?
— Да! Несомненно.
— А как же убийца или убийцы смогли выбраться из сарая? Ведь на окно влезть без лестницы невозможно.
— А для этого и были использованы вон те ящики. — Фалин указал на три ящика, стоявшие в углу сарая.
— Но ведь когда муж
