«Если бы можно было не разрешить не только сесть, а и входить сюда, то я бы это сделал с великим удовольствием, — думал Щедров. — Не только говорить с тобой, а видеть тебя не хочется…»
— Да, прошу, Петр Петрович! Присаживайтесь. Что у вас?
— Антон Иванович, я зашел насчет пойменной земли. — Осянин осторожно присел на стул, погладил лысину. — Помните, еще в мае на исполкоме было принято решение.
— Помню. Так что же?
— Пора сажать молодой сад. По плану там у нас должна быть черешня, ранние сорта. А лесничество уперлось…
«Вижу, вижу, не пойменная земля и не черешня ранних сортов привели тебя сюда, — думал Щедров, слушая Осянина. — Вот он передо мной, кого Зина избрала себе в мужья. Когда я увидел его в феврале на конференции, он показался мне не таким старым. По всему видно, нелегко ему живется…»
— Сколько там, в пойме, земли? — спросил Щедров.
— Если по-хозяйски раскорчевать и расчистить от кустарника, то наберется гектаров двадцать.
— Что же лесничество?
— Запретило раскорчевку.
— В исполкоме, у Сухомлинова вы были?
Ответа не последовало. Осянин молчал, как бы вспоминая, был ли он у Сухомлинова или не был. Лысая его голова поникла и покрылась росинками.
— Да, верно… Надо бы, конечно, к Сухомлинову.
— Петр Петрович, зачем нам играть в прятки? — спросил Щедров. — Ведь вас привели ко мне не пойменные земли, а что-то совсем другое.
— Да, вы правы… Другое, это верно… Я виноват перед вами. Мое письмо в ЦК…
— Зина к вам вернулась?
— С Зинаидой у меня все кончено.
— Где же она сейчас?
— Теперь это уже не имеет никакого значения. Кажется, куда-то уехала. Насовсем… — Не поднимая головы и ладонью поглаживая мокрую лысину, Осянин умолк. — Я пришел извиниться… Я понимаю, что мои обвинения были нелепы и напрасны. Сам я во всем виноват. Да, сам… Так что извините, Антон Иванович, великодушно. — Он поднялся и направился к выходу; в дверях задержался. — А насчет пойменных земель я зайду к Сухомлинову.
«Какой у него жалкий вид, — думал Щедров, проводив глазами Осянина. — Видно, горе сломило. А кто в этом виноват?..»
Взволнованная, с лицом бледным, испуганным, в дверях стояла Любовь Сергеевна.
— Антон Иванович, к вам ходоки!
— Кто и откуда?
— Из Елютинской.
— А почему — ходоки?
— Так и сказали: мы — ходоки! Ходоков у нас никогда не было, и я не знаю, что с ними делать.
— Они пришли ко мне? Что же вам еще?
— Они же приехали на двух грузовиках, — виноватым, тихим голосом говорила Любовь Сергеевна. — Их столько, что и в кабинете не поместятся. Может, впускать по одному?
— Ничего, пусть входят все сразу.
Нежданную делегацию Щедров встречал у дверей, каждому пожимал руку, улыбался — так обычно на приемах у входа встречают званых гостей. Входя, мужчины приглаживали чуприны, оправляли пиджаки, женщины перевязывали косынки, и все шли и шли. Щедров уже начал побаиваться, что кабинет и в самом деле всех не вместит.
— Здравия желаем, Антон Иванович! — Коренастый мужчина энергично потряс Щедрову руку. — Вашей секретарше для пущей убедительности сказали, что мы ходоки, а на самом деле мы ездоки, потому что прибыли на грузовиках. Моя фамилия Якимчуков Михаил Семенович.
— Якимчуков, Михаил Семенович? — переспросил Щедров. — Помню, помню Якимчукова, встречались на ферме. Агитатор Якимчуков?
— Он самый! И еще встречались мы на собрании.
— Ну как агитируешь?
— Помаленьку!
— Андрианова Мария Федотовна, птичница!
— Рад видеть вас, Мария Федотовна.
— Коленова Фрося, доярка.
— Здравствуйте, Фрося! Проходите, садитесь на диван.
— Привет вам, Антон Иванович, от животноводов «Кавказа»! Лиходубов Павел Акимович, завфермой.
— А! Лиходубов! Ну как в твоем хозяйстве?
— Маленько лучше, а только похвалиться еще нечем. Стараемся, особенно насчет кормов, чтоб весной о них не думать.
— Емельянов! Помните, ночевали у меня?
— Как же, помню! Андрей Павлович, как поживаете?
В хлопотах. Особенно их прибавилось после собрания. Все думаем, мозгуем, как делу подсобить.
— Прошу, товарищи, рассаживайтесь, — сказал Щедров, предлагая Емельянову стул рядом с собой. — Кабинет маловат для такого форума. Но ничего, как говорится, в тесноте, да не в обиде. Любовь Сергеевна, нужны стулья. Скажите Митрохину, пусть сам придет и захватит стулья.
Пока елютинцы, гремя стульями, усаживались рядами, как усаживаются на совещаниях, Щедров стоял возле стола и с любопытством смотрел на знакомых и незнакомых ему мужчин и женщин, на их лица, то задумчивые, то веселые, и думал о том, что заставило этих людей приехать к нему. «Не позвонили, не предупредили, а взяли да и прикатили на двух грузовиках. Не ходоки, а ездоки… Но что им нужно? Вот сидит птичница Андрианова. Помню, как она горячо и толково выступала на станичном собрании. Что она теперь хочет мне сказать? А доярку Фросю вижу впервые. Миловидная, с приметными бровями. Сидит скромно, только чуть заметно улыбается. И у Фроси есть ко мне дела. А кто этот усач и что ему нужно? А рядом с ним сидит плечистый детина. Кто он?»
Чтобы не гадать и не раздумывать, Щедров еще немного подождал, пока елютинцы уселись, и сказал:
— Дорогие товарищи, рад видеть вас в райкоме! И так как вы приехали неожиданно, то, надо полагать, не ради того, чтобы повидаться со мной, а ради какого-то важного дела. Какое это дело? Выкладывайте!
— Совершенно верно, — за всех ответил Якимчуков. — Дело, Антон Иванович, и важное и неотложное. Кто начнет излагать?
Молчание.
— Так кто же начнет? — спросил Щедров, — не станем терять времени.
— Начинай, Якимчуков, — сказал Емельянов. — Только без юмора.
— Можно и без юмора, — согласился Якимчуков, вставая. — Антон Иванович, желая поддержать райком, мы приняли решение. Мы — это партбюро и актив.
Заговорили, загалдели разом.
— Товарищи, тише! — крикнул Емельянов, и голоса умолкли. — Кто желает высказаться по существу вопроса — попроси слово. А пока, Якимчуков, поясняй дальше.
— До коллективизации, как это всем известно, в Елютинской сильно был развит бычий транспорт, — продолжал Якимчуков, усмехаясь одними глазами. — Гей, цоб-цобе! В те годы можно было наблюдать такую картину: два бычка-трехлетка спарованы одним налыгачом, и так они, связанные, ходят вместе. Куда тянет один, туда идет другой — неразлучные! Вот с таким налыгачом ходили у нас Черноусов и Ефименко. А теперь пришла пора разлучить тех связанных налыгачом бычков!
Сухими листьями прошумел смех. Улыбнулся и Щедров.
— Не можешь, Якимчуков, без иронии? И смех, товарищи, тут ни к чему. — Емельянов раскрыл перед Щедровым папку. — Вот оно, Антон Иванович, наше решение, изложенное по пунктам. Пункт первый: партбюро с активом отстранило Ефименко от должности и записало ему строгий выговор. Пункт второй: Черноусова оставить на год, записать ему выговор и предупредить: если через год дела в «Кавказе» не изменятся к лучшему, то Черноусов поплатится партийным билетом.
— Почему же с вами не приехал Черноусов?
— Мы говорили: поедем! Не пожелал, стыдно показываться в райкоме. Но на партбюро дал твердое слово…
— Якимчуков правильно подметил: ходили они, как сналыгованные! — Это заговорила Андрианова. — И мы так рассудили: рядом с Черноусовым поставить другого, не похожего на Ефименко. Поглядим, что из этого получится.
— Кого же вы решили поставить рядом с Черноусовым? — спросил Щедров. — Нашли достойного товарища?
— Еще не подыскали, — за Андрианову ответил Емельянов. — Прибыли к вам за советом. Может, райком кого пришлет?
— Надо подыскать кандидатуру в самом «Кавказе», — ответил Щедров. — Какие у вас есть на сей счет соображения?
Разговор оживился. Назывались фамилии — и Емельянова, и Якимчукова, и бригадира четвертой бригады Поликарпова.
— Вот видите, сколько в «Кавказе» достойных товарищей, — поднявшись, сказал Щедров. — Так что давайте подумаем вместе: вы у себя дома, а мы тут, в райкоме, и после этого примем согласованную рекомендацию.
Довольные своим приездом в райком, елютинцы уселись в грузовики и умчались. Щедров остался с Митрохиным, молча сидел за столом, как бы прислушиваясь к удалявшемуся шуму грузовиков.
— Василий Иванович, завтра поедем в «Кавказ», — сказал он, подойдя к окну. — Надо помочь елютинцам. Что скажешь, если нам остановиться на Емельянове?
— Кандидатура вполне подходящая. А как быть с мастерскими? Где мы найдем замену Емельянову?
— Заведующего мастерскими найти легче, — сказал Щедров, глядя в окно. — Поищем инженера у нас в районе.
— А если поискать у нас секретаря партбюро?
— Зачем же? Да вот что, принеси-ка мне личную карточку Емельянова. Я как-то у него ночевал. По-моему, он толковый человек.
