Минута была торжественная и впечатляющая. Сам пастор отлично это чувствовал, и ему хотелось по возможности продлить ее.
Вдруг он опустил голову, и его глаза широко раскрылись. Он ясно увидел, как хозяин хутора Луци бросил на колени Мале книгу псалмов и порывисто встал. Затем он протиснулся между соседями и по главному проходу быстро зашагал к двери.
Что это вдруг с ним случилось? Он так спешил, будто у него разболелся живот. Может быть, утром съел слишком много свежего хлеба и у него стало давить под ложечкой? А может быть, лошадь сорвалась с привязи и он побежал привязать ее?
Дверь захлопнулась с таким грохотом, что все эти предположения сразу рассеялись. Очевидно, ни Мале, ни мать тоже не знали, что приключилось с Луцисом: вместе со всеми прихожанами они повернули головы и изумленно смотрели ему вслед. Растерявшийся пастор Людвиг Калнпетер окончил богослужение. В ризнице он с помощью Бридиса снял талар и стал ждать — обычно будущий тесть всегда заходил к нему поболтать о том, о сем. А сегодня, кроме того, они условились ехать вместе.
Дождь уже прошел, небо прояснилось, и солнце играло на мокрых оконных стеклах. Постепенно стих стук колес. Старый Бридис нетерпеливо переминался с ноги на ногу.
— Что-то сегодня господин Луцис долгонько не идет!
— Мне тоже так кажется.
— Не пойти ли поглядеть?
— Пожалуй. Поди взгляни, что это с ним приключилось.
Оставшись один, пастор Людвиг Калнпетер поправил галстук. Он был рассержен и решил слегка пробрать старика за неприличное бегство из церкви.
Но возвратившийся звонарь только руками развел:
— Господина Луциса нет!
Пастор даже привскочил со стула.
— Как это — нет?
— А так — нет! Ни господина Луциса, ни лошади. Никого там больше нет. Один старик Цирцен из богадельни сидит под липами и считает в шапке сантимы. Ругается, что сегодня мало набросали: «Скупые, мол, все стали, как черти». Я, понятно, говорю — времена плохие…
Пастор не слушал. Уязвленный до глубины души, он стоял и кусал губы, ничего не понимая. Форменный скандал! Он вознамерился всерьез проучить зазнавшегося старика. В конце концов зятья-пасторы не каждый день попадаются.
Шагая по дороге мимо развалин бывшей церковной корчмы, пастор Людвиг Калнпетер даже плюнул с досады. Свинство — иначе это и назвать нельзя. По крайней мере, женщины должны были проявить какое-то благоразумие. И Мале нечего нос задирать! Двадцать шесть лет и рыжие волосы — не такие уж блестящие качества.
Потом пастору Людвигу Калнпетеру пришло в голову, что, может быть, Луцисы заехали к нему посмотреть новую мебель. Говорили же старики, что надо бы посмотреть, чем это Мале так восторгается. Да разве из-за этого стоило выбегать как оголтелому из церкви и нарушать богослужение? Нет! Это так оставить нельзя.
Дома пастор Людвиг Калнпетер никого не застал. Никто и не приезжал. Теперь он пребывал в полном неведении и с трудом выпил полкружки кофе, а булочки с тмином так и остались нетронутыми. Взяв шляпу и палку, он пошел в Луци узнать, в чем дело.
Дождик прошел на славу. Все канавы и колеи были полны воды. На дороге местами стояли грязные, подернутые рябью лужи. Сырая трава мочила лакированные туфли пастора, отчего настроение у него стало еще хуже. «Свинство, свинство!..» — повторял он про себя.
Навстречу выскочили обе собаки Луцисов и яростно набросились на него. Пасторов собаки почему-то терпеть не могут. Обычно в подобных случаях выбегал кто-нибудь из домашних и спасал гостя. Но сегодня никто не показывался. Сердито отбиваясь от собак палкой, пастор заметил хозяйку Луцей, — она появилась в двери клети, но тут же опять скрылась.
Это уже прямое оскорбление! Разгоряченный, разгневанный пастор бросился в кухню и, постояв немного, старался отдышаться, в то время как собаки все еще продолжали скулить и скрестись в дверь.
Ему показалось, что в доме никого нет. Но, переступив порог комнаты, пастор Людвиг Калнпетер увидел самого хозяина, растянувшегося на кушетке с номером «Брива земе». Газета лежала у него на животе, а сам он казался спящим. Однако пастор отлично помнил, что, когда он входил, газета была высоко поднята и ее явно читали.
Это еще что за фокусы? Усаживаясь, пастор нарочно с грохотом передвинул стул и кашлянул. Затем коротко поздоровался:
— Здрасте!
Это прозвучало так, будто там, в углу, из кого-то насильно выдавили это слово. При этом сам хозяин даже не шевельнулся. Только глаза его были теперь открыты и неподвижный взор устремлен в потолок.
Тогда пастор Людвиг Калнпетер сообразил, что здесь что-то неладно. Но особенно долго ломать над этим голову не пришлось. В комнату вошла хозяйка, надо было поздороваться с ней.
— Здрасте!
Ответ хозяйки прозвучал еще резче, совсем сквозь зубы.
У пастора окончательно ушла почва из-под ног, и его лицо приняло глупо-растерянное выражение.
Хозяйке, видимо, было некогда. Она нервно металась по комнате и так же, как и хозяин, смотрела куда-то мимо гостя. Заметив, что мухи густо облепили кофейную посуду и недопитую бутылку ликера, она схватила лежавшую тут же на углу стола салфетку и замахнулась на мух таким манером, чтобы направить всю эту черную стаю прямо на полосатые брюки пастора.
Трудно было придумать, с чего начать разговор, но сидеть вот так молча тоже не имело смысла. Положение становилось все более и более невыносимым, особенно когда пастор услыхал за стеной звонкий смех и веселый голос Мале, разговаривавшей с кем-то посторонним.
Он попробовал сказать наугад:
— Славный дождичек прошел!
Тема, казалось, была выбрана удачно. Хозяин сразу привскочил и сел на кушетке. Он всем своим корпусом повернулся к гостю. Но слова его не были изъявлением восторга и благодарности за сегодняшние деяния пастора.
— И вы еще радуетесь?
Хозяйка уперла руки в бока и, как фурия, откинула голову:
— Нашел чему радоваться!
Пастор Людвиг Калнпетер почувствовал себя так, будто с неба свалился.
— Что? Разве вы…
Хозяин Луцей уже вскочил на ноги и угрожающе двинулся к пастору.
— Мы, мы… А вы что, поиздеваться над нами пришли?
Хозяйка стала рядом с ним.
— Тоже, еще в зятья напрашивается!
Хозяин грубо схватил пастора за руку и сдернул его со стула.
— Идите-ка полюбуйтесь на свои благодеяния!
Из комнаты — через двор — к выгону. Изумленный пастор еле успевал отгонять собак, которые, подобно диким зверям, старались цапнуть его за икры.
— Идемте, идемте! Полюбуйтесь!
Хозяйка шла по пятам и ругалась:
— И это называется пастор! Будущий зять!
По сырой траве шли напрямик через мокрые кусты. Наконец хозяин выпустил руку пастора и ткнул пальцем куда-то в пространство:
— Теперь полюбуйтесь на дело рук своих, полюбуйтесь!
А хозяйка повторяла за ним, как эхо, только еще более злобно:
— Пусть его, пусть полюбуется!
Но пастор уже и сам все увидел.
Скошенный с двадцати пурвиет луга клевер был собран для просушки вокруг составленных в пирамиды сучковатых жердей. И дальше на унавоженном лугу и на арендованном у земельного фонда новоселов покосе — везде было сено: и в валах, и разворошенное, и сложенное возле заостренных шестов для сметывания в стога. То, что раскидали утром, так и осталось лежать на мокром лугу. Местами оно было плотно прибито к земле ливнем, местами лежало в грязных лужах, побуревшее, скользкое, как только что вывезенный на поле навоз. Оно уже успело нагреться под солнцем и дымилось, будто под ним разложили костер. В воздухе стоял неприятный, удушливый запах.
Сердце пастора Людвига Калнпетера оторвалось и опустилось куда-то низко-низко. Он только бессильно развел руками:
— Поистине несчастье!
Хозяин Луцей даже передразнил его:
— Не-сча-стье… Не несчастье, а погибель и банкротство!
Хозяйка чуть не плакала:
— Все сено пропало! Конченые мы люди!
У хозяина голос тоже дрожал:
— Целую неделю тремя сенокосилками… Тридцать латгальцев на сегодня наняли. К вечеру все было бы в стогах… Убытку на триста тысяч…
Пастор почувствовал себя глубоко несчастным и виноватым.
— Но откуда я мог знать… Даже не подозревал… Ведь все они вопили: «Дождя, дождя»!
— Ах, это их надо было слушаться! Хотя бы до завтра подождали! Больше нам и не требовалось… А ему хоть бы что — пусть наше добро пропадает!
Хозяйка стояла, сложив на животе руки, и только головой качала.
— Да разве это все? Ты посмотри, что они делают, ведь это разор!
Но пастор и сам видел. Нанятые батраки, побросав грабли и собравшись в кружок, лежали, задрав ноги. Некоторые играли в карты, а двое парнишек даже пробовали пуститься в пляс по скошенному лугу.
Хозяин пригрозил кулаком:
