«Братский обычай», подумал я и вдруг сказал:
— Две бутылки и две плитки пошлите…
— Гость сказал: две бутылки, — торжественно подтвердил Валико, и она отошла.
Через несколько минут парень из-за того стола укоризненно качал головой, а Валико горделиво и скромно опускал глаза. А потом он нам прислал две бутылки вина, а Валико укоризненно покачал головой и даже пригрозил ему пальцем, на что парень еще скромней и горделивей опустил голову.
Потом мы несколько раз подымались и важно пили за наших новых друзей, и за их старых родителей, и за прекрасную представительницу великого народа. Лучи заходящего солнца били ей в спину и просвечивались в ее волосах, а навстречу солнечным лучам лился поток комплиментов, обдавая ее лицо, шею и особенно открытые плечи.
— Выпьем за козлотура, — как-то интимно предложил Валико после того, как, взаимоистощившись, замолкли наши коллективные тосты.
— Выпьем, — сказал я, и мы выпили.
— Между прочим, хорошее начинание, — сказал Валико, и на губах у него появилась загадочная полуулыбка, значение которой я понял не сразу.
— Дай Бог, чтоб получилось, — сказал я.
— Говорят, в других районах тоже начинают. — Загадочная полуулыбка не сходила с его губ.
— Понемногу начинают, — сказал я.
— Имеет очень большое значение, — заметил Валико. Теперь его глаза блестели голубым загадочным блеском.
— Имеет, — подтвердил я.
— Интересно, что про козлотура говорят враги? — неожиданно спросил он.
— Пока, кажется, молчат, — сказал я.
— Пока, — многозначительно протянул он. — Козлотур — это не просто, — добавил он, немного подумав.
— Сначала все не просто, — сказал я, стараясь уловить, к чему он клонит.
— В другом смысле, — заметил он и, вдруг обдав меня голубым огнем своих глаз, быстро прибавил: — За рога выпьем отдельно?
— Выпьем, — сказал я, и мы выпили. Валико почему-то погрустнел и стал закусывать шашлыком.
— Дочка есть, — сказал он, подняв на меня свои погрустневшие глаза, — три года.
— Прекрасный возраст, — поддержал я, как мог, семейную тему.
— Все понимает, несмотря что девочка, — с обидой заметил он.
— Это большая редкость, — сказал я, — тебе просто повезло, Валико.
— Да, — согласился он, — для нее мучаюсь. Но не думай, что жалуюсь, с удовольствием мучаюсь, — добавил он.
— Понимаю, — сказал я, хотя уже ничего не понимал.
— Не понимаешь, — догадался Валико.
— Почему? — спросил я и вдруг заметил, что ясные голубые глаза Валико стекленеют.
— Чтоб я этого невинного ребенка сварил в котле для мамалыги…
— Не надо! — воскликнул я.
— Сварил в котле для мамалыги, — безжалостно продолжал он, — и съел ее детское мясо своими руками, если ты мне не скажешь, для чего козлотуры, хотя я и сам знаю! — произнес он с ужасающей страстью долго молчавшего правдоискателя.
— Как для чего? Мясо, шерсть, — пролепетал я.
— Сказки! Атом добывают из рогов, — уверенно произнес Валико.
— Атом?!
— Точно знаю, что добывают атом, но как добывают, пока еще не знаю, — сказал он убежденно. Теперь на губах его снова играла загадочная полуулыбка человека, который знает больше, чем говорит.
Я посмотрел в его добрые, голубые, ничего не понимающие глаза и понял, что переубедить его мне не под силу.
— Клянусь прахом моего деда, что я ничего такого не знаю! — воскликнул я.
— Значит, вам тоже не говорят, — удивился Валико, но удивился не тому, что нам тоже не говорят, а тому, что загадка оказалась еще глубже, чем он ожидал.
Мы вышли из закусочной. Над нами темнело теплое звездное небо. Небосвод покачивался и то приближался, то отходил, но и когда отходил, он был гораздо ближе, чем обычно. Большие незнакомые звезды вспыхивали и мерцали. Странные, незнакомые мысли вспыхивали и мерцали в моей голове. Я подумал, что, может быть, мы сами приблизились к небу после такой дружеской выпивки. Какое-то созвездие упрямо мерцало над моей головой. И вдруг я почувствовал, что эти светящиеся точки напоминают что-то знакомое. Голова козлотура, радостно подумал я, только один глаз совсем маленький, подслеповатый, а другой большой и все время подмигивает.
— Созвездие Козлотура, — сказал я.
— Где? — спросил Валико.
— Вон, — сказал я и, обняв его одной рукой, показал на созвездие.
— Значит, уже переименовали? — спросил Валико, глядя на небо.
— Да, — подтвердил я, продолжая глядеть на небо. Это была настоящая голова козлотура, только один глаз его все время подмигивал, и я никак не мог понять, что означает его подмигивание.
— Если что не так, прости, — сказал Валико.
Это ты меня прости, — сказал я.
— Если хочешь посмотреть, как спит козлотур, поедем, — сказал Валико.
— Нет, — сказал я, — у меня срочное задание.
— Если ты меня простишь, я уеду, — сказал он, — потому что еще успею в кино.
Мы обнялись, как братья по козлотуру. Валико влез в машину.
— Никуда не уходи и жди зугдидскую машину, — сказал он.
Я почему-то надеялся, что у него не сразу заведется мотор.
Но он сразу его завел и еще раз крикнул мне:
— На другую не садись, жди зугдидскую!
Шум мотора несколько минут доносился из темноты, а потом смолк. Звезды, одиночество и теплая летняя ночь.
По ту сторону шоссе темнел парк, а за ним было море, оттуда раздавался приглушенный зеленью парка шум прибоя.
Мне захотелось к морю. Я встал и пошел через шоссе. Я вспомнил, что мне надо дождаться автобуса, но почему-то казалось, что автобуса можно подождать и у моря.
Я пошел по парковой дорожке, окруженной черными силуэтами кипарисов и светлыми призраками эвкалиптов. С моря потягивало прохладой, листья эвкалиптов издавали еле слышный звон. Время от времени я поглядывал на небо. Созвездие Козлотура прочно стояло на месте.
Я был не настолько пьян, чтобы ничего не соображать, но все же настолько пьян, что думал: все соображаю.
На скамейке у самого моря сидели двое. Я немедленно подошел к ним. Они молча уставили на меня голубоватые лица.
— Подвиньтесь, — сказал я парню и, не дожидаясь приглашения, уселся между ними. Девушка кротко засмеялась.
— Не бойтесь, — сказал я мирно, — я вам что-то покажу.
— А мы и не боимся, — сказал парень, по-моему, не слишком уверенно. Я оставил его слова без внимания.
— Посмотрите на небо, — сказал я девушке нормальным голосом. — Что вы там видите?
Девушка посмотрела на небо, потом на меня, пытаясь определить, пьяный я или сумасшедший.
— Звезды, — сказала она преувеличенно естественным голосом.
— Нет, вы сюда посмотрите, — терпеливо возразил я и, пытаясь точнее направить ее взгляд на созвездие Козлотура, слегка придержал ее за плечо.
— Пойдем, а то закроют, — угрюмо напомнил парень, стараясь избежать катастрофы.
— Что закроют? — вежливо повернулся я к нему. Мне приятно было чувствовать, что он боится меня, и в то же время сознавать, что я предельно корректен.
— Турбазу закроют, — сказал он.
Я почувствовал, что между созвездием Козлотура и турбазой есть какое-то таинственное созвучие, как бы опасная связь.
— Интересно, почему вы вспомнили турбазу? — спросил я у парня, кажется, строже, чем надо.
Парень молчал. Я посмотрел на девушку. Она зябко закуталась в шерстяную кофту, накинутую на плечи, словно от меня исходил космический холод.
Я посмотрел на небо: морда козлотура, очерченная светящимися точками, покачивалась, то приближаясь, то удаляясь. Большой глаз время от времени подмигивал. Я понимал, что подмигивание что-то означает, но никак не мог догадаться, что именно.
— Козлотуризм — лучший отдых, — сказал я.
— Можно, мы пойдем? — тихо сказала девушка.
— Идите, — ответил я спокойно, но все-таки давая знать, что я в них разочарован.
Через мгновенье они куда-то провалились. Я закрыл глаза и стал обдумывать, что означает подмигиванье козлотура.
Равномерные удары волн обдавали меня свежей прохладой и на миг заволакивали сознание, а потом оно высовывалось из забытья, как обломок скалы из пены прибоя.
Внезапно я открыл глаза и увидел перед собой двух милиционеров.
— Документы, — сказал один из них.
Я автоматически вынул из кармана паспорт, протянул его и снова закрыл глаза. Потом я открыл глаза и удивился, что они все еще тут. Мне показалось, что прошло много времени.
— Здесь спать нельзя, — сказал один из них и вернул мне паспорт.
— Жду зугдидскую машину, — сказал я и снова закрыл глаза, вернее, прекратил усилия удержать их открытыми. Милиционеры тихо рассмеялись.
— А ви знаете, который час? — сказал один из них. Я почувствовал неприятную ненормальность в левой руке, вскинул ее и увидел, что на ней нет часов.
