Хохот заглушил последние слова рассказчика. Не войди парторг с начальником шахты в «нарядную», все еще продолжал бы неутомимый рассказчик свое повествование.
— А мы вас разыскиваем в доме приезжих, — сказал Коренев, увидя Алексея. — Ну, будем начинать. До смены еще сорок минут.
Парторг взошел на помост. Гул в зале резко падал. Парторг выждал, когда стало тихо.
Огромный зал был заполнен до отказа. Люди в пропитанных угольной пылью шахтерках, с лампочками, топорами, отбойными молотками, только поднявшиеся из шахты, стояли в проходах, выглядывали из кабинок; пришедшие на смену в ватниках, бобриковых пиджаках, кожанках плотно уселись на скамейках.
Трудно людям других профессий понять весь торжественный и деловой процесс оформления нарядов на работу под землей. Это подобно разводу караулов в армии, но одновременно это и проверка прошлого дня, итогов труда и своих сил на начинающийся с получением задания рабочий день.
Звенигора коротко сообщил новой смене, как работала шахта, участки, предыдущие смены. Он был доволен — почти на всех участках добыча угля шла равномерно и успешно.
— А теперь, — заканчивая короткий обзор производственной работы шахты, сказал Звенигора, — Владимир Михайлович вас познакомит с таким человеком, про которого будут книги писать, а может, и сказки сочинять... Теперь наши изобретатели всех сказочников обогнали.
— Сегодня у нас наряд необычный, — сказал Коренев, — сегодня не только смена, а вся шахта, весь коллектив наш будет принимать наряд на испытание техники будущего. К нам приехал изобретатель машины для разработки крутопадающих пластов...
Волна воздуха прошла по залу от дружных аплодисментов.
Алексей взошел на помост. Никогда он еще не испытывал такого смешанного чувства приподнятости и неловкости. Сотни взглядов вопросительно, дружелюбно, но вместе с тем с ласковой строгостью смотрели на него в упор. Нужно было рассказать о «Сколе» просто, ясно, искренне.
— Алексей Прокофьевич расскажет нам о своей машине, — сказал парторг и вместе с Звенигорой сел на свободные стулья в первом ряду.
Алексей окинул взглядом и сидевших впереди пожилых, сосредоточенных шахтеров, и стоявших за дальними скамьями молодых, и техников, собравшихся возле кабинки главного инженера. Хотя он не знал никого, кроме начальника шахты и парторга, но сразу почувствовал себя в родной семье, как в комсомольские годы на родной шахте «Кочегарке».
Многие шахтеры были удивительно похожи на тех, кого он знал на родном руднике. Вот тот, пожилой крепильщик с крутым лбом, хмурым взглядом, широкоскулый, напоминал его первого наставника электрослесаря Калинычева, а высокий, плечистый забойщик казался двойником прославленного Никиты Изотова.
Алексей начал свой рассказ ломким, пересохшим голосом.
Но внимание аудитории успокоило Алексея. Он откровенно рассказывал о своих неудачах на «Капитальной», о том, что мнение некоторых авторитетов обрекло его изобретение на полную неудачу. Горечью были пронизаны слова об этом. Он видел, как хмурились лица стариков, как строгими становились лица молодых. И уже не стесняясь, он просил товарищеской помощи шахтерского коллектива.
— Нужна ваша помощь. Судьбу машины решат испытания — испытывать будем в самых трудных условиях. Без вашей помощи никак не обойтись. Я уверен, что может она работать безотказно, избавить людей от ручного труда на пластах крутого падения.
Сойдя с трибуны, он встал у стены под широким окном. Густо сочился синеватый свет. Поскрипывали под ветерком фрамуги.
Снова на помост взошел парторг.
— Серьезная задача, товарищи. Как знаете, испытывать машину — дело сложное, трудное, хлопотное. Без охоты испытывать — только замысел губить. Вот тут и рождается производственный риск. Нужно пораздумать, как, где вести испытания, на каком участке. Кому слово? — Сразу несколько рук взметнулось в разных концах «нарядной». — Ого! Заговорила громада. Значит, близкое дело!.. Микола Петрович Шаруда. Редкий гость на этом месте, — добавил он, когда Шаруда уже взошел на трибуну.
— Машину будем испытывать — это уже министр решил. И мы с ним согласны, — грудным голосом произнес Шаруда. Он взглядом обвел всех. — Не найдется же ни одного настоящего шахтера, шоб против машины был. Так?.. — В зале одобрительно загудели. Микола Петрович пристукнул кулаком. — Так! — Шаруда улыбнулся и продолжал: — Як бы мне сказали: рубай каждый день по две смены, шоб только машина була доведена до ладу, я б год так проработал. И про отдых не вспомнил бы. — Он сошел с трибуны и обеими ладонями сжал руку Алексея.
— Значит, одну лаву со счета сбрасывай, — негромко, но четко произнес кто-то в зале, — на испытаниях уголька по плану не жди. Передать бы ее на опытную шахту.
— Голосовать кто за, кто против не будем, — поднимаясь со стула и оборачиваясь лицом к шахтерам, пояснил Звенигора. — Есть приказ министра — наше дело с честью его выполнить. А сейчас мы, так сказать, торжественно изобретателя в свой дом принимаем. Как испытания проводить, это мы еще не один раз обмозгуем.
— Испытывать надо. А что одна лава выйдет из строя, подумаешь, беда! — загремел с места, не ожидая слова, бригадир второго участка Матвей Саньков. Тот, что походил на Никиту Изотова. — Это зачин важный! На весь мир зачин. Испытаем, а потом и объявим: вот, господа Морганы, моргайте, шоб вам повылазило, чего советские шахтеры достигли, шо изобрели: сама рубит, сама валит, сама в вагон погружает. Тут и обсуждать нечего.
Алексей встретился взглядом с Звенигорой. Начальник шахты, улыбаясь глазами, кивнул головой в сторону зала: хорошо, мол, принимают.
— Значит, товарища Заярного зачисляем в наш курень славной сечи шахтерской? — уверенно сказал парторг. — Голосовать не будем! А помогать будем по-шахтерски — и поддержкой, и доброй критикой, и ладным советом. Думаю, наш изобретатель пенять не станет на нас за то, что будем говорить так, как совесть и опыт подсказывают.
После собрания бригады затеяли профессиональный спор, где, в какой лаве лучше всего испытывать машину, кому доверить это хлопотное, строгое дело.
Каждый понимал: если успешно завершатся испытания, быть их участникам друзьями большой славы, знатными людьми страны.
— Знаем, Микола Петрович, с чего ты свою односменку затеял, — наступал Саньков на Шаруду. — С первого шагу все известно, как заговор в столовой состоялся. Только посмотрим, кто это право получит! У меня в бригаде тоже есть такие муромцы, что две нормы в день как закон у них... Мы не уступим. Мы тут все организации притянем к решению, чтоб по законности.
— Чего ты гвалт поднял, Матвей? — добродушно смеялся Микола Петрович. — Ну, обгонят нас твои муромцы, я ж им первый скажу — молодцы, хлопцы, нас учите, как работать треба. Чи мы первый год с вами соревнуемся? У кого твои хлопцы учились, как цикловать лаву нужно?.. Давай так — по-шахтерски, без шуму, без крику: кто по полтора цикла будет давать, тому и машину на испытание доверяйте. От тут начальник шахты — при нем и договорились.
— Микола Петрович, що вы? — настороженно сказал Мариан Санжура, стоявший рядом с бригадиром. — Мы же еще цикла не даем.
— Будем, Марьяне, давать и цикл, и полтора. Есть еще сила в казацких жилах!
Для обитателей: уютного домика на улице Коммунаров наступили тягостные дни.
Никогда еще не возвращался Микола Петрович таким раздосадованным с работы, никогда Ганна Федоровна не видела мужа таким хмурым. Он и ел как-то нехотя: попробует первого, прикоснется ко второму — и идет в сад к своим зеленым друзьям.
Ганна Федоровна, наблюдая за мужем, видела, что и в саду он работает без настроения — подрежет ветки на одном дереве, сядет на лавочку и долго сидит в раздумье.
До глубокой темени Микола Петрович не уходил из сада.
Ганна Федоровна знала, что лучше не беспокоить мужа расспросами, но как-то не вытерпела, пришла к нему в сад.
Микола Петрович подрезал смородину.
— Ну, шо ты сумуешь, Коля? — ласково, как сына, спросила она певучим своим голосом. — На работе, наверное, что-нибудь не так?
— Не так! — угрюмо ответил Микола Петрович. — Сидай, молодыця. — Она осторожно села рядом с ним на скамье под молодым, острым, как пика, осокорем с голубой корой.
Еле уловимый запах абрикосовых почек, душистость вишневой коры, винные испарения прелой земли — все смешивалось в густой, бодрящий аромат весны.
— Ну, шо же у вас там, Коля? — душевно расспрашивала Ганна Федоровна.
В темноте ее лицо с крутыми дугами бровей казалось смуглым.
— Придумали на одну смену перейти, а не выходит. И из-за трутней. Савку Быковца знаешь? Машиниста электровоза... Ох, дорвусь я до него! Сегодня два часа простояли из-за недотепы. Порожняк есть, уголь есть, пути свободные — вези! А он ходит по штреку, как индюк, важничает, все по телефону звонит, шоб ему аккумуляторов прислали. Я ему говорю: ты, чертов посыпака, не тогда корми собак, когда на охоту... «А что я сделаю, если аккумуляторы сели»... — Де ж ты раньше был — от барбос!.. Ну, и недодали десять вагончиков. Уголь есть, лежит в лаве, не успевают вывозить. А потом находят тысячи всевозможных причин — то подъемник не принимал, то пути заняты.
