В седых веках проходили ими пращуры наши — славяне Артании. Вздымали на них пыль полки северцев, курян, черниговцев, отстаивавших Киевскую Русь от половецких орд.
Пробирались забытыми шляхами вольные люди на Дон и Донец, в Муравскую заповедную сторону, в дикие необжитые земли, богатые черноземной целиной, обилием птицы и зверья в байраках, рыбы в реках, руд в недрах, лесов на водоразделах.
Уходили по шляхам черкасские и донские казаки от бояр, шляхты — тягловые и оброчные, приписные и коронные холопы, пытанные железом, битые батогами, клейменные тавром. Громили они турецких янычар, всякую иную погань, посмевшую ступить на земли отчичь и дедичь.
Пролегали по шляхам секретные пути между вольными казацкими республиками Днепровской и Донской — между «сечью» и «кругом», пути дружбы извечно, кровно родных русского и украинского народов.
Гремели на шляхах тулумбасы булавинских повстанцев.
Гнали по степным трактам каторжников в Лисий, Государев и другие байраки на первые угольные рудники.
Полегли на шляхах горные надзиратели, пытавшиеся скрыться от гнева «работных людей» первого металлургического завода на Лугани.
Собирались степными путями в девятьсот пятом дружинники рабочей гвардии на выручку горловских шахтеров, окруженных карателями-драгунами.
Завьюженным шляхом донецкой степи в девятнадцатом году прошел юго-западный фронт, сметавший белогвардейцев и интервентов в Черное море.
В мартовские дни двадцатого года направлялись по большим и малым дорогам Донецкого кряжа солдаты Трудовой армии к затопленным рудникам — возвращать им жизнь.
Золотой осенью сорок третьего года в донецкой степи советские воины разрубили железобетонные узлы миусской обороны фашистов, протянувшейся вдоль древнего таганрогского чумацкого шляха.
Тесно вплетены в историю Родины нашей шляхи донецкие, великие, славой овеянные!
И нет, наверное, нигде просторов, подобных тем, по которым пролегли донецкие шляхи.
Станешь где-то на донецком шляху возле Снежной или под Горловкой, в Краматорской или под Лисичанском — и развернутся перед твоим взором такие просторы, такие дали, что захватит дух.
Синеют горные цепи терриконов, подпирают небо колонны — кауперы домен, градирни и башни химзаводов, сверкают миллионы зеркал — застекленные крыши цехов, серебрится паутина железнодорожных магистралей. Протянулись во все стороны бескрайнего плоскогорья выбеленные дождями полотна асфальта.
Величав донецкий край днем, но еще величавее он ночью, когда по небу раскинутся огненные короны домен, как гербы по синему звездному знамени.
...Пять часов пути до областного города пролетели незаметно. Поселки, города тянулись непрерывной цепочкой. Только кончался поселок одной шахты, как начиналась улица другого.
Всюду строили новые дома, прокладывали водопроводы, возводили мосты, заливали асфальтом улицы, рыли ямы для насаждений, разбивали стадионы, скверы, парки.
Местами вдоль обочин шляха тянулись двойные аллеи. Деревья были унизаны зеленой росой набухающих почек. Дышал теплом весеннего возрождения сытый, богатый влагой чернозем колхозных полей, свежо зеленели степные перелоги, тянуло весенней прелью из балок и суходолов. Легкий, как кисея, колыхался вдали пар над прогретой степью.
Областной центр, как все города, подчиненные ритму жизни шахт и заводов, просыпался рано.
Алексея разбудил не шум троллейбусов, не голоса гудков, а солнце — оно плавило окна.
Алексей подошел к окну: на востоке, там, где центральная улица упиралась в ворота металлургического завода, из-за корпусов поднимался огромный солнечный диск.
Торопливо одевшись, Алексей вышел из гостиницы. Ему не терпелось осмотреть свой студенческий город. Больше десяти лет минуло после того мимолетного наезда, когда, круто изменив маршрут служебной командировки на завод, где строили «Скол», он приехал сюда, пытаясь что-нибудь разузнать о Варе. Вместо города на гребне кряжа громоздились завалы бетона, кирпича, трудно было даже найти улицы. Люди жили в землянках, подвалах.
Теперь город протянулся разноцветной каменной лентой от шахт к заводу.
На центральной, широкой, как бульвар, улице все было застроено. Красивые многоэтажные здания, ни одного похожего на другое.
Алексей знал город серым и черным, приземистым и грязноватым, теперь в нем преобладали светлые тона. Прозрачная зелень обрамляла проспекты и улицы. Ветерок играл шапками молодых деревьев. По асфальтированной улице торопливо пробегали переполненные металлургами, химиками, шахтерами троллейбусы. К Индустриальному институту — огромному параллелепипеду из стекла и бетона — направлялись шумные группы студентов в форменных горных тужурках с блестящими вензелями на густом бархате погон.
Незаметно для самого себя Алексей оказался в этом говорливом потоке. И ни о чем не думая, пошел по той дороге, по которой ходил изо дня в день пять лет. Казалось, время отвело свою стрелку на годы назад, за рубежи войны, и вот сейчас самым главным вновь стало — не опоздать на лекцию... Только у ступеней института Алексей остановился. Он стоял, любуясь новым корпусом, символически светлым и устремленным ввысь.
Долго еще бродил потом Алексей по городу, то взбиравшемуся на бугры, то стремительно сбегавшему озорной гурьбой домишек в балку. Он прошел к пруду за парком. Над берегом его плыл зеленый шум почковавшихся кленов, ясеней, бересклетов.
Здесь в карнавальную майскую ночь Алексей сидел с Варей. Тогда на другом берегу пруда, в парке, звучал вальс, взлетали фейерверки, шумела толпа. Гигантское колесо, усеянное лампочками, неутомимо вертелось в воздухе. Казалось, что веселые, счастливые люди взбираются по нему на небо...
Они сидели молча, лишь порою взглядывая друг на друга. Пахло горькими смолами молодой зелени, душной прелью вспаханной земли. От коксовых печей набегал сладковатый дымок, казалось, что там в раскаленных камерах тоже что-то расцветает. Весь мир был тогда в цветении для них.
Алексей медленно обошел пруд, не хотелось уходить отсюда. Он старался продлить эту встречу с прошлым. Время проверяет чувства. Сколько бы ни было у человека и жизни ярких встреч, но всегда будут для него особенно ярки и дороги те, что выпали на годы юности. Неповторимы они своей искренностью, свежестью чувств.
Бывает так — разойдутся люди на долгие трудные годы, но когда-нибудь вспомнят они свои юношеские встречи, и пахнет на них ветром мечтаний. По-иному забьется сердце, легче вздохнется.
Если в такую минуту станут влажными глаза — не стоит стыдиться своей восторженности. Будь благословенна та живая струя, что тепло и нежно разлилась в душе твоей при воспоминаниях о годах юности.
В памяти возникали все подробности давнего вечера, и Варя, как всегда полусерьезно, полунасмешливо, смотрела на него, откидывая взмахом головы пружинистую прядку с обветренного лба.
В город Алексей возвращался другой дорогой. Там, где были свалки, каменоломни, пролегли улицы, стояли корпуса заводов.
В десять часов он вошел в кабинет секретаря обкома.
— Товарищ Заярный? Хорошо, что приехали! Садитесь, — внимательно посмотрев на Алексея, сказал Ручьев и нажал кнопку звонка.
Вошел помощник секретаря. Ручьев набросал что-то на листке бумаги и передал его помощнику.
— Попросите всех этих товарищей из угольного отдела прийти сейчас же.
В ожидании приглашенных секретарь прошелся по кабинету, потом достал из стола фото какой-то новой машины и начал рассказывать о ней Алексею.
Входя в кабинет, работники угольного отдела усаживались за столом, протянувшимся вдоль всего кабинета.
— Скоро вашу машину привезут? — обратился секретарь обкома к Алексею. — Скорей бы надо. Боюсь, Громадин задержит, — взглянув на заведующего угольным сектором Древалева, продолжал Ручьев. — Это он не знает, что из его области машина уплывает, а то сейчас же забил бы тревогу...
— Думаю, что не задержит, — заметил Алексей. — За два года, пока монтировали ее и испытывали, ни разу не поинтересовался.
— Напрасно так думаете! Он мне о вашей машине сам рассказывал... Времени, наверное, не хватило, чтобы посмотреть самому. У нас на партийной работе порою сутки очень короткие. Одни сельские дела триста дней в году просят, а кроме них, хватает разного, как говорят колхозники, по завязку. Что нужно, Алексей Прокофьевич, для нормальных испытаний «Скола»?
Дверь легонько приоткрыли.
— Матвей Данилыч, — сказал Ручьев тому, кто открыл дверь, — вовремя пришел.
Это был угловатый, могучего сложения пожилой человек с высеченным из воли и спокойствия лицом.
— Атаман угольных куреней нашей области товарищ Несветай, — познакомил Ручьев Алексея с вошедшим. — Изобретатель «Скола» Заярный, — в свою очередь представил он Алексея Несветаю. — Мы вот заглазно со «Сколом» знакомимся. Ну, скажи по-шахтерски: у тебя на эту машину надежды большие?
