— Да я и говорю… так, значит, вышло… что перепутали, а я виноват.
— Да что перепутали-то? Вот грех с тобой, как заволнуешься, дитем становишься прямо. Тяни да тяни за язык.
— Дрова с крепежом перепутали. Заместо крепежа дрова отправили шахтерам, а оттедова бумажку прислали, что жалобу, мол, на нас писать будут, потому как мы им добычу угля чуть не сорвали. Поняла теперь, старая?
— А ты-то в чем виноват?
— Вот в том-то и дело, что ни в чем. А Раздольный на меня кажет. Он, мол, грузил, он и ответчик!
— А ты что?
— А что я?! Директор меня и слухать не хочет… Он Раздольного слухает. Как же, начальник погрузки Раздольный-то, его из треста прислали, разве можно заобижать!.. Вот я и виноват!.. Вы, говорит, получили письменное распоряжение чем грузить порожняк, значит, и виноваты. Стали бумажку искать эту растреклятую, все тут как тут, подшиты, а этой-то и нету. Видать, Раздольный ее утерял и неправильно номера вагонов поставил, когда оформлял документы, вот и перепутали… А свалили на меня. Мол, перепутал и не сдал бумажку… Под суд хотел отдать директор-то да говорит: «Получай строгий выговор с предупреждением и знай, что пожалели, как ты двадцать лет работаешь по лесному делу».
— И все?
Костиков обозлился, стрельнул гневным взглядом в жену.
— Нет, не все. Сейчас все будет!
Он встал, вынул из стола сверток чертежей, направился к печке.
— Не смей, не смей, Леня! — закричала жена, подбегая к нему и хватаясь за чертежи. — Пусти, пусти, говорю, а то кричать стану!.. Ты что надумал-то? Два месяца маялся, ночей не спал, и все сжечь?.. — Она вырвала чертежи, смягчилась. — Труд бы свой пожалел, Леня, что ли? Этим разве докажешь? Эх ты… — уже ласково закончила она, пряча чертежи в сундук, и обняла его. — Как мальчишка… Ну-ну, не обижайся, всяко случается в жизни-то. Ты вот докажи, что не виноват!
Костиков озабоченно сдвинул брови, засопел.
— Лень, а, Лень, может, виноват ты? — снова заговорила она, усадив его за стол. — Так сознайся. Покаявшегося-то не бьют…
— Ты что, мать, да разве я не признался бы, ежели б что…
— А ты не серчай. Я к тому говорю, что с человеком все бывает, и зарекаться нельзя… Сходи к замполиту, расскажи, что да как. Не свет же клином на Заневском сошелся. Глядишь, разберутся и найдут виноватого.
«А мать-то разумное советует», — подумал Костиков и попросил достать чертежи.
Жена внимательно посмотрела на него поверх очков, потом вынула из сундука чертежи, подала. Костиков развернул их, слегка коснулся ватмана шероховатой ладонью. Рассматривал долго, словно видел их впервые, словно не он сидел над ними ночами, а кто-то другой.
«А приспособления-то почти готовы, — подумал Костиков, и радостная улыбка впервые за вечер мелькнула на губах. — Осталось расчеты сделать и начисто перечертить».
— Ну, отец, будет смотреть, вечер, поди, большой. Умывайся, да ужинать пора. Да сапоги сними.
Распуская по железнодорожной насыпи пушистые усы пара, паровоз пятился, проталкивая порожняк.
Чудно́ выглядит состав!
Здесь крытые теплушки и четырехосные пульманы, платформы и решетки. Даже бронированная платформа с высокими бортами, отслужившая службу зенитному бронепоезду, пришла за лесом. Стучат сцепления и буфера, вторя им, погромыхивают на стыках рельсов колеса, раздаются свистки кондуктора, и машинист, высунувшись по пояс из паровозной будки, отвечает короткими и длинными гудками.
Идет расстановка вагонов.
Грузчики приступают к погрузке: затесывают стойки и укрепляют их в гнездах платформ; приготавливают прокладки и проволоку для увязки; устанавливают покаты и пропускают под торец бревен веревки. Слышится дружное «Взяли!», и, подтянутый веревками кряж со штабеля ползет на платформу.
Костиков стоит на штабеле и внимательно наблюдает за погрузкой. От внимания не ускользает ни одна мелочь. Он лишний раз хочет убедиться в целесообразности применения при погрузке круглого леса трелевочной лебедки с его, Костикова, приспособлением.
— Здорово, Леонид Константинович!
Костиков обернулся и увидел позади себя начальника погрузки Раздольного. Не любил он этого долговязого человека, с прыщеватым худым лицом. Было в его манере держаться с другими что-то отталкивающее, неприятное. Раздольный никогда не смотрел собеседнику в глаза, говорил резко, насмешливо. Держал себя самоуверенно, подчас нагло.
Костиков небрежно кивнул головой и отвернулся. Он не хотел разговаривать с Раздольным после инцидента в кабинете директора.
— Что это у вас за рисуночки? — Раздольный протянул руку к чертежам, но Костиков не шелохнулся. — Что, секрет? Исподтишка мешки рвем и — в лауреаты?
— Я никогда не, думаю о себе, Алексей Васильевич, — с раздражением сказал Костиков, не поворачивая головы.
Раздольный пропустил замечание мимо ушей.
— Так можно взглянуть? — не унимался он.
«Пусть позлится», — решил Костиков и протянул чертежи.
Раздольный не торопясь развернул бумагу и на мгновение удивленно вскинул брови.
«Что, слопал?» — мысленно сказал Костиков и усмехнулся.
Действительно, начальник погрузки никогда не подозревал, что старый десятник способен на изобретения. Внимательно рассматривая чертежи, он видел, какой переворот сделает трелевочная лебедка с костиковским приспособлением в погрузке круглого леса, шпал, досок, брусьев. Он мысленно отдал должное и автору, но скривил толстые губы в презрительную усмешку, сощурил глаза.
— Я ошибся, Леонид Константинович, на такую ерунду не стоило время тратить.
— Знаете что, Раздольный… — Костиков выхватил чертежи и с ненавистью посмотрел в его глаза. — Вы… вы подлец… — С негодованием, задыхаясь, выкрикнул десятник и, соскочив со штабеля, пошел прочь.
— В Москву пошлите! — усмехнулся Раздольный.
— И пошлю, куда надо, будьте спокойны. А лебедка все равно скоро заработает!
Костиков увидел у шпалорезки Павла Леснова и Седобородова и направился к ним.
Раздольный, взволнованный неожиданным вызовом замполита, вошел в кабинет и сдержанно поздоровался. Некоторое время Столетников не обращал внимания на него, рассматривая лежащую на столе бумагу, потом поднял голову и откинулся на спинку кресла, прикрыв глаза.
Раздольный кашлянул. Столетников медленно открыл глаза и внимательно посмотрел на начальника погрузки, приглаживая левой рукой непослушный «ежик». Несколько минут он молча разглядывал его, а Раздольный уставился на грани Золотой Звезды на кителе Столетникова, ощущая неприятный холодок от устремленных на него глаз.
Столетников встал, вынул из кармана портсигар, протянул его Раздольному.
— Вы, как следователь, товарищ замполит, сначала папиросы, а затем вопросы, — усмехнулся Раздольный, доставая кисет. — Слабые они, — кивнул он на папиросы, — привык к крепачу. Попробуете?
— Благодарю… А вы разве были под следствием?
— Не отведал такого удовольствия, — смутившись, поспешно сказал Раздольный и просыпал табак. Быстро стряхнул его с колен, достал новую щепотку.
— Какое у вас специальное образование? — спросил Столетников, шагая по кабинету, но не выпуская Раздольного из поля зрения.
— Лесной техникум. В тридцать восьмом окончил.
— А в войну где были?
— До сорок третьего была бронь, в леспромхозе работал на Севере, потом призвали в армию. А в сорок пятом демобилизовали по ранению. Устроился в тресте «Красдрев» в Красноярском крае, потом уволился, и наш трест направил сюда год назад.
— А почему уволились из «Красдрева?»
— Не сработался с начальством, — буркнул Раздольный.
— А здесь сработались?
Раздольный подозрительно покосился на замполита, но промолчал.
— А где у вас семья?
— Нет у меня никого… — резко ответил Раздольный; нахмурился и, закурив, отвернулся, давая понять, что ему неприятен этот разговор.
«Почему он так интересуется мною?» — волновался Раздольный.
Столетников понял его волнение по-своему.
«Вероятно, родные погибли во время войны».
И он повел разговор мягче.
Раздольный поднял на Столетникова глаза. «Нет, как будто, все в порядке».
Столетников остановился у стола и движением руки пригласил подойти Раздольного.
— Вот по какому поводу я вас вызвал, — начал он, показывая рукой на чертежи. — Как вы смотрите на приспособление Костикова к лебедке?
— Вы это о трелевочной, что ли? — Раздольный окончательно пришел в себя и ответил уже без прежней сдержанности. — По-моему, непрактичная идея.
— Мотивы?
Раздольный на секунду смешался.
— Нерентабельна будет лебедка, в лесу она больше пользы принесет…
— А если в лесу она нам пока не нужна?
