Аркадий выскочил в коридор. Сорвал шляпу, схватил трость. Он успокоился только на улице. Какая сволочь! Вербует людей! Против кого хочет воевать этот полковник? Против ребят-деповцев из Смоленска, против Ильина, против доброго старосты, грузчиков с Рачевки… Какая сволочь! Нет, хватит, бокса, Парижа! Деньги есть, пора пробираться домой…
* * *
Два разговора, происшедших приблизительно в одно и то же время.
Первый в кафе «Ротонда».
— Ты, пойми, Гастон, я больше не могу. Мне нужно домой.
— Ты чудак, Аркадий. Домой через фронт? Каким образом?
— Безразлично. Только домой.
— Хорошо, малыш, у меня есть друг в префектуре, он постарается достать тебе пропуск до Эстонии.
Второй — по телефону.
— Алло!
— Он в «Ротонде».
— Один?
— Нет, с ним ещё кто-то.
— Подождите, пусть останется один.
— Слушаюсь.
— Только чтобы всё было чисто.
— Не извольте беспокоиться, господин полковник.
— С богом.
* * *
— Значит, до завтра, Гастон, — Аркадий пожал руку тренеру и зашагал в сторону улицы Мари. Он ходил, как истый парижанин, проходными дворами, экономя время. И сейчас он свернул на улицу Гранд Бательер, оттуда через лабиринты Центрального рынка к себе на Монмартр. Около Пассажа его встретили двое. Они стояли, загородив улицу. Аркадий оглянулся: сзади подбегали ещё двое. Теперь он стоял окружённый со всех сторон.
— Ну-с, господин большевик, поговорим, — придвинулся к нему один в котелке, низко надвинутом на глаза. Он взмахнул тяжёлой тростью. И рухнул: кулак Аркадия точно пришёлся по челюсти.
Аркадий прыгнул вперёд. По плечу больно ударили чем-то тяжёлым. Но он не останавливался, он бежал.
Сзади зловеще грохнул выстрел из офицерского нагана. Потом ещё, ещё. Сорвало шляпу. Где-то начали перекликаться трели полицейских свистков. Он нырнул в лабиринты Центрального рынка…
Ночевал Аркадий у Вагнера. Вызванный по телефону Гастон принёс его вещи. Он же и рассказал, что Аркадия ищет полиция. Деникинская контрразведка сообщила, что бывший прапорщик Харлампиев — агент большевиков.
В тот же день Вагнер достал Аркадию паспорт и пропуск в Эстонию.
А на следующий день вечерним поездом с Северного вокзала уехал некто Кольберг, спортивный импрессарио, совладелец Ревельского «Бокс-клуба».
В аллеях не подметали, и листья, бронзовые, с каким-то необычайным отливом, завалили скамейки. Октябрьский ветер неохотно тащил их по траве. Сокольнический парк был удивительно красив. Красив именно своей запущенностью, тишиной, безлюдием. Аркадий Георгиевич видел и Булонский лес, и Таллинский кадриорг, но они даже в сравнение не шли с Сокольниками.
Почему-то для него Москва всегда ассоциировалась именно с этим парком. А в общем в этом ничего удивительного не было. Первые свои акварели в Москве он писал здесь и чемпионом России стал тоже здесь. И на чужбине, долгими ночами думая о Москве, Аркадий Георгиевич вспоминал именно этот заваленный листьями, с покосившимися скамейками парк.
В Таллине в его комнате висела на стене литография с картины Левитана «Осень в Сокольниках». И когда становилось совсем невыносимо, когда приступ тоски был особенно силён, Харлампиев смотрел на знакомую аллею, скамейку, деревья, и казалось, они оживали; и не было комнаты с большим «венецианским» окном, и не было мрачного неба с тяжёлыми тучами за ним…
Если в Париже Россия казалась недосягаемо далёкой, то в Таллине она была совсем рядом. Пешком пройти — и Луга. Русский маленький город, с кирпичным лабазом на площади, собором, деревянными мостками тротуаров.
Только в Таллине Аркадий понял, что такое приступ ностальгии. Болезни, которая иначе называется тоской по родине.
Он приехал в Таллин в конце августа. Вышел из вагона на перрон маленького, словно игрушечного, вокзала.
Дождь, больше похожий на пыль, немедленно покрыл лицо, руки, одежду, будто по тебе провели влажным полотенцем. Город показался ему мрачным и неуютным.
Утром, выйдя из гостиницы, он увидел совсем другой город. Дождя не было, северное солнце, яркое и холодное, осветило город. Он был похож на выпуклые немецкие новогодние открытки: узенькие улицы, кованые решётки, стрельчатые башенки домов.
Аркадий шёл по чистеньким тротуарам и думал: сколько же придётся ему задержаться в этом городе?
Бюро регистрации иностранцев находилось на улице Пялк. Перешагнув порог, он сразу же понял, что Бюро не что иное, как филиал охранки. Чиновник в зелёном мундире внимательно прочитал его документы.
— Минутку, господин Кольберг, — чиновник забрал бумаги и вышел в соседний кабинет. Аркадий остался один. Он сел на деревянный, до блеска вытертый диван. В комнате тихо, только муха остервенело бьётся о стекло. Аркадий закрыл глаза. Внезапно он почувствовал чей-то взгляд. В дверях стоял высокий мужчина в хорошо сшитом сером костюме. Он внимательно разглядывал Аркадия. Аркадий сразу определил, что перед ним бывший офицер. Была в этом человеке какая-то неуловимость примет. Осанка, разворот плеч, подбородок, властно вскинутый вверх…
— Простите, господин Кольберг, вы давно прибыли из Франции? — спросил вошедший по-русски.
Аркадий внутренне весь сжался. Вот она, ловушка!
— Что вы сказали, мосье? — растерянным тоном спросил он по-французски.
— Я спрашиваю вас, давно ли вы изволили покинуть Париж?
— Мне очень жаль, мосье, но я не говорю по-эстонски.
— Простите, — на этот раз с хорошим французским произношением.
Аркадий поклонился молча. Молодой человек повернулся и вышел. Аркадий подошёл к барьеру, перегораживающему комнату, положил на него трость и шляпу.
Да, родной язык придётся на время забыть. Этот хлюст наверняка переодетый белый контрразведчик.
Но что ему надо?
— Господин Кольберг, — в комнату опять вошёл чиновник в мундире, — мы разрешаем вам находиться на территории Эстонии ровно год. Но вы должны сообщить властям о роде ваших занятий.
— Я совладелец Ревельского…
— Простите, но такого города нет. Есть Таллин.
— Прошу прощения, дурная привычка. Так я продолжаю. Я совладелец Таллинского «Бокс-клуба», компаньон господина Вагнера.
— Ваш капитал составляет какую сумму?
«Эх, врать так врать», — весело подумал Аркадий.
— Восемьсот тысяч франков.
— Ах так, — чиновник встал и почтительно протянул документы Аркадию.
— Мерси, мосье, — Аркадий положил на барьер стофранковую бумажку.
Чиновник выскочил из своей отгороженной конуры и подобострастно распахнул дверь.
На улице «обладатель капитала и совладелец» «Бокс-клуба» тяжело вздохнул. Он отдал этому дураку одну восьмую своего капитала. В кармане осталось всего семьсот франков.
Аркадий поправил шляпу, и посвистывая, пошёл в кафе обедать.
Так началась его жизнь в Таллине. Спокойная, размеренная. Дни были удивительно похожи друг на друга. Деньги Аркадий зарабатывал в «Бокс-клубе». Тренировал и выступал сам. Казалось, что ничто не может потревожить спокойного, размеренного существования.
А где-то, всего в двухстах километрах, гремела война. На всём протяжении от Балтики до Тихого океана гудела земля под копытами коней. Шла гражданская война. Аркадий стремился туда. Но слишком бдительно охранялась граница маленькой буржуазной Эстонии. Слишком бдительно.
Только через три года удалось ему попасть на родину. Друзья сказали Аркадию, что в Берлин приехал Николай Ильич Подвойский, и Харлампиев решил непременно встретиться с ним. Встреча состоялась…
А потом было ощущение острого счастья, когда на станции Негорелое он увидел большую арку, украшенную зеленью и надписью «РСФСР». На каком-то полустанке Аркадий спрыгнул на горячий от солнца, пахнущий мазутом песок. Сразу за насыпью начиналось поле. Обыкновенное русское поле, поросшее ромашками и одуванчиками. Аркадий глядел на поле, на близкий лес, слушал, как сверещат кузнечики, и только сейчас понял, что он дома. Понял и заплакал.
…Какой-то человек прошёл по аллее, покосился на этюдник, на пожилого мужчину, сидящего с закрытыми глазами. Покосился и зашагал дальше. Мало ли чудаков приходит в Сокольники, особенно художников!
Аркадий Георгиевич посмотрел на часы. Времени до начала тренировки оставалось вполне достаточно.
Сразу же после приезда на родину Аркадий Георгиевич начал преподавать бокс на курсах Всевобуча. Бокс входил как одна из дисциплин в общий комплекс физического воспитания будущих командиров.
Харлампиеву нравились его новые ученики. Крепкие, румяные парни. Они чем-то напоминали ему ребят из смоленской боевой дружины. Но преподавание бокса, к сожалению, ограничивалось только тренировками. Соревнований не было.
А соревнования были нужны. Необходимо, чтобы бокс стал популярен. Только тогда молодёжь сможет его понять и оценить. Московский кружок бокса находился в подвале маленького дома на Мясницкой. Аркадия Георгиевича встретили с почтением. Ещё бы, человек познавший бокс в совершенстве, боец, чьё имя хорошо известно в Европе! Конечно, оборудования не было никакого. Только самодельные мешки висели под потолком. Но перчаток было много. Трофейные. Их бросили в Мурманске интервенты.
