- Молодой человек, прежде всего — ясность — прокаженные — не пролетариат и не буржуазия, они — прокаженные, больные.
- Гм… а разве прокаженные не люди?
- А разве я хочу доказать вам, что они — не люди? Зачем их организовывать, зачем агитировать среди них? Да и кто примет в партию прокаженных? Смешно это, молодой человек. Они ни на что не способны, кроме как болеть.
Тогда инструктор снова переложил свой портфель со стола на колени и вопрошающе поднял на доктора Туркеева свои большие глаза:
- Они работают в поле? Работают. Умеют ходить? Умеют. Значит, и организовать их надо.
- Но как же вы их организовывать будете?
- Гражданин доктор, об этом вам беспокоиться не надо, у меня — инструкция. Мы созовем общее собрание, я сделаю доклад, а потом — посмотрим, может, кого и примем кандидатом в партию или в комсомол.
Туркеев чувствовал, как этот юный агитатор давит его всей тяжестью своей непобедимой энергии, и из-под этой тяжести доктору нет возможности выбраться. Тогда он напряг последние остатки своей воли и сказал:
- Я не против партии, и не против комсомола, и не против советской власти, и не мое дело — кого вы принимаете в партию, но я, молодой человек, не позволю записывать в партию людей, больных проказой. Да-с, не позволю! — вскрикнул он и устало добавил — Ну, зачем вы им будете делать доклад? Какие доклады? Какие анкеты? Для чего им все это?
Доктор Туркеев тщетно пытался внести ясность в столь странное стремление молодого человека, точно так же, как и молодой человек не мог уяснить себе цели столь странного нежелания доктора — допустить его к прокаженным. Оба они смотрели друг на друга недоумевающими глазами, и оба старались растолковать друг другу неправильность поведения каждого.
- Ведь они живут как бы на острове, с которого не могут и не имеют права уйти, — сказал Туркеев, чувствуя, как начинает терять почву под ногами, — ведь их изъяли из здорового общества! Их, можно сказать, из жизни вычеркнули, и вдруг — извольте: возвращают обратно — с язвами, с инфильтратами… Нет, я решительно ничего не понимаю.
Но молодой инструктор оставался непоколебим:
- Мы вот и хотим, — сказал он, — приобщить их к жизни и проложить, главным образом, дорогу на этот необитаемый остров, а вы, товарищ доктор, — человек консервативных убеждений и отсталых взглядов на действительность.
Для нас, товарищ доктор, нет никаких преград, для нас не существует ни прокаженных, ни непрокаженных. Для нас, главным образом, или все капиталисты и буржуазия, или все трудящиеся и угнетенные, а трудящихся и угнетенных мы обязаны защищать.
В этом месте монолога доктор Туркеев вдруг понял: терпение его начинает истощаться. Он хотел было еще раз протереть очки, но не протер и положил их на стол. Потом торжественно поднялся со своего кресла и почти закричал:
- Вы там — как хотите! Вы можете на меня жаловаться, батенька, хоть в здравотдел, а я не позволю вам приобщать моих больных к общей жизни и прокладывать какие-то мосты с неизвестными мне целями. Я не позволю вам делать докладов и беспокоить больных, это — нелепость! Да-с!
- Так как же? — спросил молодой человек, сунув портфель под мышку — Вы идете, значит, вразрез с советской общественностью? Вы, значит, против партии?
- Как хотите считайте, но я не допущу никаких собраний у больных, а если хотите посмотреть поселок и больных — милости просим, я могу вас проводить по лепрозорию, показать и доложить обо всем, что вас интересует.
На этом спор между ними кончился. Инструктор выразил согласие осмотреть поселок.
Они вышли. Оба двора были залиты солнцем. Где-то близко звенела степь… Комсомолец, забыв, по-видимому, только что кончившийся спор, улыбнулся. Улыбнулся и доктор Туркеев. Оба начали присматриваться друг к другу, и оба обнаружили друг у друга приятные черты, скрытые в момент столкновения. Молодой человек показался Туркееву очень симпатичным ребенком.
Туркеев молодому человеку — симпатичным старичком, хотя стариком он еще не был и не думал быть.
- Вы видели когда-нибудь прокаженных? — спросил Туркеев.
Оказалось, инструктор никогда не видел прокаженных.
- А вы знаете, что такое проказа?
- Так, слышал. Рассказывали.
- Гм… А хотели общее собрание устраивать. И кто это вас только послал сюда?.. Кто это надоумил устраивать собрания?
Оказалось, ему никто не поручал созывать больных, а инициатива была проявлена им самим, ибо каждый активист должен быть инициатором.
Они вышли на больной двор, обошли несколько домов. Нескольких больных молодой человек угостил папиросами, а Пете подарил механический карандаш.
Некоторым вручил газеты. Он остался весьма доволен внешним и внутренним зрелищем лепрозория и высказал удивление по поводу того, почему больным не разрешают отлучаться домой. Доктор Туркеев сказал, что объяснять причины такого режима длинная история, и молодой человек вполне удовлетворился его ответом. Затем Туркеев провел его в лабораторию, и молодой человек восхищался чистотой, которую увидел в лаборатории. Потом осмотрел амбулаторию и остался ею также весьма доволен. Потом заглянул на кухню, но и там не нашел никаких дефектов. При выходе оттуда он встретил одного больного и протянул ему руку. Но доктор Туркеев отсоветовал. Молодой человек хотел обидеться и не успел. Затем Туркеев повел его в ванную комнату и предложил вымыть руки сулемой. Гость заявил, что все это-выдумки. Туркеев все-таки заставил его вымыть руки.
На прощанье он сказал молодому человеку:
- Вы вот видели весь лепрозорий. Вы не можете пожаловаться, что от вас что-нибудь скрывали… Теперь, я думаю, вы понимаете, почему нельзя устраивать среди прокаженных общих собраний и вести организационную работу.
Молодой человек смотрел на него мутными глазами, и глаза эти говорили: он решительно не понимает, почему нельзя вести среди больных такую работу.
Тем не менее он все-таки кивнул головой.
- Так вот, — продолжал доктор Туркеев, — вместо докладов да общих собраний вы, батенька, позаботились бы там насчет киноаппарата. Вы не знаете, какую услугу можете оказать больным.
Они простились, пожав друг другу руки. Молодой человек уехал, и доктор Туркеев почему-то был уверен, что странный гость обязательно нажалуется на него в здравотдел. Но прошло два месяца, и от здравотдела не поступило никаких бумаг, касающихся приезда инструктора комсомола. Скоро доктор Туркеев совсем забыл о нем.
Однажды, проезжая по главной улице города на своем тарантасе, он вдруг услышал чей-то громкий голос, обращенный, по-видимому, к нему:
- Доктор! Доктор! Подождите! Остановитесь! "Где я видел этого молодого человека?" — подумал он, скользнув глазами по светлому пушку на верхней губе юноши, и вдруг вспомнил: инструктор комсомола… старый знакомый!
- Ну, здравствуйте, здравствуйте, батенька.
И они пожали друг другу руки, как давнишние приятели.
Комсомолец отчего-то просиял.
- Доктор, а я не забыл вашего совета. Помните, на прощанье вы сказали мне о киноаппарате? Я ведь его добыл. Исправный, и фильм есть. Только будку у вас там в клубе приладить надо. Заезжайте к нам в райком и возьмите.
Туркеев открыл от удивления рот. Он не ожидал такого оборота.
- Трогай к комсомолу, — сказал молодой человек кучеру и прыгнул в тарантас…
— Аппарат был немного попорченный, — доложил он Туркееву, — но мы его поправили. Хорошо работает. Сам пробовал, — с гордостью заявил он. — И картину приготовили — из жизни морских пиратов. Есть там один великан-пират.
Здоровый парень. Молодец.
- Ну, батенька, — с восторгом оглядывая юношу, сказал Туркеев, — я этого совсем не ожидал, совсем… — Потом весь просветлел и обнял инструктора комсомола. Оба были счастливы.
С тех пор в лепрозории начал работать собственный кинотеатр, энергию для которого вырабатывал лепрозорный трактор. Поселок прокаженных получил два подарка: электричество и кино.
Люди, ничего общего не имевшие с лепрозорием, посещали его редко. За много лет своей работы в поселке доктор Туркеев помнит несколько случаев таких посещений. Обыкновенно посетители приезжали исключительно за тем, чтобы посмотреть, как живут прокаженные и кто они такие. Одним из первых посетителей был журналист, сотрудник одной большой газеты. Он привез с собой фотографический аппарат и попросил разрешения снять больных. Журналист снял несколько групп, потом отдельных прокаженных и удивлялся, что они снимались чрезвычайно охотно. Удивил его особенно один больной с изрытым язвами лицом.
Этот человек принарядился, причесался и все спрашивал его — хорошо ли получится?
"Неужели ему приятно сниматься?! — в последствии удивлялся журналист. — Неужели такая карточка может доставить ему или кому-нибудь хоть какое-нибудь удовольствие?"
