и он рассказал мне, что обитает в доме для престарелых, что жизнь там ужасно тоскливая, и потому он взял и сбежал на неделю. Я покосился на его одежду и недоверчиво покачал головой.
— Вы не думайте, — сказал он, перехватив мой взгляд, — одежонку мы получаем исправную, только я ее обменял. Выпить захотелось. И потом так удобней.
— Отчего же тоскливо там?
— В доме-то? Есть у нас телевизор, радио, кино бывает, и книжки, и газеты, а все равно чего-то не хватает. Тоска берет. Пожить хочется!
— Да, — говорю, — выдавали бы в субботу всем бывшим бродягам и дровосекам по четвертинке, тогда бы ты, дед, навряд ли убежал.
— Н-дэ! — говорит. — Это дело! Социальное обеспечение у нас имеется, завести б еще душевное обеспечение.
— Послушай, — говорю, — а тебе никогда не приходилось пилить дрова у Кризенталя?
— Я, — говорит, — в свое время у стольких пилил, что сейчас и не вспомню.
Потом дед стал у меня допытываться, кто таков, чем занимаюсь. Я рассказал. «Н-дэ! Выходит, ты художник!» И пошел дед сокрушаться, что у него была не жизнь, а сплошное невезенье и никаких возможностей, никакого просвета.
— А на что теперь крылья дряхлому орлу! — воскликнул он. — Великое дело в свое время родиться!
— Послушай, — сказал я. — Ведь ты, наверное, Библию читал?
Старик глянул на меня с хитринкой и ответил вопросом:
— А ты-то сам тоже небось почитывал?
— Полистал от нечего делать. Но скажи мне, ты веришь, что можно родиться в свое время?
— Н-дэ! Хочешь верь, хочешь нет, а так оно есть. Не родись слишком рано, не родись слишком поздно. Родись в свое время! Так там сказано, а?
— Ну, примерно.
— А как же ты, советский художник, и вдруг Библию читаешь? — лукаво спросил старикан.
— А как же ты, старорежимный дровосек, бродяга, живешь в советском доме для престарелых инвалидов?
— Н-дэ!
— Ты не увиливай! Скажи, почему ты не родился в свое время. С солнечным детством и прочая? И был бы ты молодым орлом с молодыми крыльями! Ну, ответь, почему не родился?
Старик помолчал, потом сердито буркнул:
— Чего спрашиваешь! Будто сам не знаешь!
Под конец нашей беседы старик сказал:
— До того наговорились, во рту пересохло! Пивка бы в самый раз хлебнуть!
И мы с ним у киоска выпили по кружке светлого пива. Да, душевное обеспечение нам необходимо. Вернувшись домой, я взял уголь и набросал старика. Из каждого глаза его вопросительным знаком глядел на меня человечек.
Родись в свое время! Удобная, черт возьми, теория! Ею можно все оправдать. Любой бюрократический выпад, как-то: «Этот товарищ создает скульптуры, которые положено создавать лишь через двадцать лет. Товарища следует раскритиковать, ему неизвестна единственно верная истина — родись в свое время». Или: «Это хороший рассказ, однако написан он лет на десять раньше, чем следует. А ну всыплем автору по первое число, чтобы знал свое время!»
Не родись слишком рано, не родись слишком поздно! Согласно этой теории, Харалд родился слишком поздно. Родись он в тысяча девятисотом, он бы непременно был с революцией. За это я ручаюсь, у нас в жилах кровь деда-бунтаря. Говорят, что пращуры возрождаются во внуках, и доля правды в этом есть. Жаль, что отец у нас вышел таким — ни рыба ни мясо. А в наших жилах мятежная кровь. Недаром дед в семнадцатом году во главе роты красных латышских стрелков отправился в Петербург — делать революцию! Родись в свое время! Где ты был тогда, старик из парка? Деду моему исполнилось тридцать шесть. Он прошел фронты гражданской, а в тысяча девятьсот тридцать седьмом его расстреляли. Мы ничего не знали про деда. Отец и не думал нам рассказывать о его революционном пути, он стыдился, что его родитель комммунист, и, чтобы как-то смягчить ужасное слово, отец говорил: «Большой был охотник до приключений, так и пропал где-то без вести». Да будет так! Возьмем в руки карандаш и на листке бумаги набросаем родословное дерево. Пишите! Дед Кристап Ригер, родился в 1881 году. Отец Артур Ригер, родился в 1903 году. Внуки, они же сыновья, — Харалд, родился в 1924 году; Рудольф, родился в 1928 году; Юрис, родился в 1936 году. Дед — латышский стрелок, революционер, позднее командир Красной Армии. Отец — сын революционера; впоследствии отказавшийся от родителя, позднее адвокат без души и совести. Внуки, они же сыновья, — Харалд, студент, впоследствии «легионер» [2]; Рудольф, школьник, впоследствии солдат-доброволец Красной Армии, позднее студент, затем начальник заводской лаборатории; Юрис — школьник, студент, скульптор. Как видите, самым гладким оказался мой путь, потому что только я родился в свое время! Ненавижу Библию за эти дурацкие побасенки. Родись в свое время! Если люди не научатся переделывать время, они ничему не научатся. Где точка опоры, где рычаг, перевернувший мир? До известного предела человека делает время, потом люди начинают делать время. Справедливости ради отметим: не всегда это им удается.
Я еще маленький, я многого еще не понимаю. Сижу у приемника. Торжественно и скорбно звучат фанфары. Густая черная кайма легла на белую бумагу. Рыдают фанфары, оплакивая гибель армии под Сталинградом. Гренадеры Паулюса в плену. Харалд мечется по комнате. «Ну погодите! — хрипит он. — Латышские парни придут вам на помощь!» Харалд герой, он едет на войну. Мои представления о героизме в ту пору были расплывчаты. Герой — это тот, кто воюет. Все равно, за что. Все равно, на чьей стороне. В моих глазах героем был всякий — и красноармеец, и солдат вермахта. У героя был автомат. Он из него стрелял. Те, которые стояли в стороне, не были героями. Героизм в моих глазах был понятием физическим, я еще не сознавал героизм как идею.
Дома остается Рудольф, тайный друг Джема Банковича [3]. Рудольф сочинил песенку, в ней были такие слова: «И разобьют пруссаков в пух и прах!» Мы ее пели в ритме марша. А разгадка проста, теперь-то я понял. В сорок первом, в год Советской Латвии, Харалд был уже достаточно взрослым. Он как раз достиг того возраста, когда мальчишки с бычьим упрямством защищают свои взгляды на жизнь, не
