Несколько минут спустя Таня появилась опять, но уже не в пальто, а в рабочем халате, не в шляпке, а в скромной косынке, с книгой в руке. Она спустилась по лестнице в цех. Словно из-под земли, перед нею вырос технолог Слава Бергамутров, парень лет двадцати пяти, худощавый, в очках. Он приспособил шаг под Танин. Молча шагали по пролету и, наконец, Слава сказал:
— Понимаешь, я этот кронштейн изменил совершенно, у плашки сместил отверстия, по-моему, получилось то, что нужно.
— Слава, но это же неинтересно.
— Да? — наклонил голову Бергамутров, нацеливаясь очками в ее карие насмешливые глаза.
— Ты каждый день начинаешь с изменений в своей машине и никогда не говоришь «здравствуй».
— Что правда, то правда, — покорно согласился Слава, — но моя машина сулит большие экономические выгоды. Подсчитано совершенно точно…
— Господи, я это уже знаю.
— Вот, понимаешь, — смутился Слава. — Когда же я тебе об этом говорил?
— И вчера, и позавчера.
— Извини, пожалуйста. А ты слышала — в нашем заводском театре сегодня премьера.
— Это уже интересно! — улыбнулась Таня. — Не слышала еще.
— Премьера, Таня! — воскликнул Слава. — И у меня два билета!
— Совсем хорошо!
Слава расцвел.
— Пожалуйста! Один тебе.
— Спасибо, Слава, но мне не нужно.
— П-почему? — поперхнулся Бергамутров.
— Отдай лучше Дусе.
— Л-ладно, — промямлил он, замедлив шаг, а потом и совсем остановился. Таня даже не оглянулась, шла неторопливо и гордо, держа под мышкой книгу.
В конце пролета, возле станка, заметила она Петю Ласточкина, который хмуро обтирал станину тряпкой: только-только прогудело на обед.
— Отчего ты хмурый, Ласточкин? — ласково спросила Таня, останавливаясь возле токаря. Петя, не торопясь, обтер тряпкой пальцы и мрачно ответил:
— Вот что, Ромашова, ты ко мне не подъезжай. Выступать все равно не буду.
— Что с тобой, Петя?
— Ничего. Но выступать не буду — хватит. Пусть другие выступают. Меня жена и так уже ругает. Как читательская конференция, так Ласточкин. Без Ласточкина ни на шаг. Я по-настоящему, без придирки, книги разучился читать.
Таня рассмеялась.
— Не бойся. На этот раз обойдемся без тебя. Ты скажи: где найти Василь Васильевича?
— Заболел.
— Когда? — забеспокоилась Таня. — Что с ним?
— Сердце пошаливает, ты же знаешь.
— А он у меня «Тихий Дон» просил.
Возвращаясь обратно, Таня возле стенда, где обычно вывешивали «Крокодил», увидела толпу рабочих и стала проталкиваться вперед. Заметила непокорный хохолок на голове Воробьева. Костя кнопками прикреплял серый квадрат бумаги. Протиснувшись к Косте, Таня задумчиво посмотрела на карикатуру: Иван Сороковкин барахтался в груде бракованных деталей. Возле остроносого лица Ивана красовалась черная клякса, похожая на шестеренку без отверстия.
— Неаккуратная работа, — сказала Таня, глядя на затылок художника. Костя вздрогнул, с остервенением всадил последнюю кнопку и, не оглядываясь, боком стал выбираться из толпы.
— Клякса-то здесь причем, товарищи? — громко сказала Таня, но Костя уже скрылся за дверью. И карикатура потеряла для нее интерес. Таня отошла в сторонку и почувствовала, что кто-то тянет ее за рукав. Оглянулась. Рядом стоял пожилой, усатый рабочий Ванюшов.
— Ромашова, вы будете сегодня менять книги?
— Буду! — дернула плечиком Таня и стала подниматься на второй этаж, к себе в библиотеку.
* * *
Вечером Таня навестила Василия Васильевича. Старый мастер жил скромно, но хлебосольно. К нему часто заглядывали не только ровесники, но и молодежь. Гости чувствовали себя у Василия Васильевича, как дома. Когда пришла Таня, Василий Васильевич сидел в кресле-качалке возле печки. К удивлению Тани, у мастера были Петя Ласточкин, Костя Воробьев и Слава Бергамутров.
Что Петя Ласточкин заглянул к Василию Васильевичу — было неудивительно. Кто как не внук должен проведать заболевшего деда.
И Костя пришел не без причины: он принес портрет Василия Васильевича. Хотел сделать приятное старику. Вон и портрет — в переднем углу, на столике. Таня взглянула на портрет, — удачный, ничего не скажешь. Старик глядел с него умно и молодо, как будто хотел сказать: «Славные вы, ребята! Мне, старику, радостно на вас смотреть». Что за молодец этот Костя!
Ну, а Слава как попал сюда? Тане всегда казалось, что у Василия Васильевича со Славой в цехе были самые натянутые отношения. Странно… Тем более, еще днем Бергамутров хвастался, что у него два билета на премьеру!
Когда Таня вошла в горницу, разговор прекратился. Василий Васильевич очень обрадовался ей. Бабка Авдотья порывалась снять с девушки пальто. Но Таня заявила, что забежала ненадолго.
— Я вам, дедушка, «Тихий Дон» принесла, — сказала Таня.
— Ай, спасибо, внученька, — расчувствовался старик. — Присядь хоть, посиди с нами.
— Уж если самую малость!..
— Самую, самую! — обрадовался Слава, предлагая Тане свой стул. Таня села. Бергамутров устроился на диване.
А Петя с улыбкой пожаловался:
— Замучила она меня, дед, со своими конференциями.
— Ничего, — возразил Василий Васильевич. — Дело это полезное. А в полезном деле не грех участвовать.
— Ну, так вот, — продолжал Петя прерванный разговор. — Он такой еще поросенок маленький, а уже ругается: «Папка жадина-говядина». И где услышал?
— Есть у кого, — усмехнулся Костя и ушел на кухню покурить.
— Извините, — сказала Таня, — но мне идти нужно.
— Чайку бы, Танюша! — предложила бабка Авдотья.
— Спасибо!
— И мне, пожалуй, пора, — заявил Слава. — Тороплюсь.
У Тани дрогнули губы и вдруг неожиданно даже для себя она сказала:
— Впрочем, я еще посижу.
Слава поднес к очкам руку с часами, улыбнулся виновато:
— Собственно, у меня в резерве еще полчаса.
Костя, опершись на косяк двери, ведущей из кухни в комнату, рассмеялся, и Тане захотелось подергать его за упрямый хохолок.
— Я говорю, — продолжал Петя, обращаясь к деду: — «Кто тебя, поросенок, учил так разговаривать с отцом?» Мать ему подзатыльник. Я говорю: «Слушай, Маша, ты замордуешь ребенка». Она, представь, рассердилась. Словом, сплошное недоразумение.
— Ох, — вздохнула Таня, — хоть и хорошо у вас, но меня ждут подруги.
Она встала, застегивая пальто и искоса поглядывая на Славу. Тот вскочил и, глядя в сторону, признался:
— Не могу больше. Время!
Костя, сдерживая смех, попросил Таню:
— Не спеши, Ромашова. Успеешь.
— Успею?
— Конечно!
— Ну, тогда…
Таня снова села. Слава потоптался и уставился на портрет. Костю душил смех. Он скрылся в кухне. Василий Васильевич, наконец, понял Воробьева и тоже улыбнулся в седые усы. Достал платок и начал нарочито громко сморкаться. Таня сорвалась с места и выскочила в сени.
Только Петя Ласточкин недоумевал: что произошло?
Таня вернулась в горницу, торопливо попрощалась и ушла, радостная, приподнятая. Хотелось петь во весь голос.
Когда Бергамутров выбежал на крыльцо, Тани и след простыл.
* * *
Как обычно, Таня взбежала по лестнице на второй этаж, распахнула дверь в красный уголок и удивилась: Кости не было. Все осталось по-вчерашнему: и Чапаев на картине летел в атаку, и недописанный лозунг у стены, баночки и тюбики с красками, в беспорядке разбросанные на сцене, и две кисти на табуретке. А Кости не было.
Таня быстро переоделась в своем закутке и обеспокоенная спустилась в цех. Слава ожидал ее на том же месте, сразу же приспособился под ее шаг. Она поглядывала по сторонам, надеясь увидеть Костю. «Зачем он мне нужен? — старалась унять она свое волнение. — Просто непривычно, что его нет. Вот если бы из комнаты у меня убрали шкаф с книгами, тоже было бы непривычно».
— Понимаешь, Таня, новость какая? — спросил Слава, поглядывая на нее сбоку.
Она и забыла, что он шагает рядом.
— Новость? Какая же? — тут она заметила Петю Ласточкина и направилась к нему.
— Костю Воробьева того…
Она резко остановилась. Слава, не ожидавший этого, прошел было мимо.
— Что? — прошептала она, чувствуя, как бешено заколотилось сердце.
— Под машину вчера попал. Понимаешь, когда возвращался от Василь Васильевича…
Она больше не слушала, повернулась и побежала обратно. Слава за нею. Около лестницы Таня остановилась.
— Куда его увезли? — спросила она шепотом сквозь слезы.
— В санчасть.
Она смотрела на Бергамутрова невидящими глазами и вдруг крикнула в отчаянье:
— Уходи! Уходи, постылый!
Испуганный Слава шарахнулся в сторону и чуть не сбил с ног Ванюшова.
— Чего ты бегаешь, как козел? — рассердился Ванюшов. — Шайбы, кронштейны! Техник-механик.
— Уйди ты! — отмахнулся Бергамутров. — А то понимаешь…
