— Так он — что: старый, этот дядя Боря?
— Нет, он не так чтобы уж старый, но то-олстый, как Аорист! — и Санька, представив, видимо, толстого дядю Борю Аориста, засмеялся, а потом, взглянув на отца, погрустнел.
— Ты что, Саньк?
— Опять ты уедешь далеко-далеко, а я все буду ждать тебя, ждать…
— Нет, Санька, далеко-далеко я пока не поеду. Я сейчас знаешь куда поеду? К твоему деду!
— К деду? Разве у меня есть дед?
— Есть. Да еще какой! Он знаешь кто? Директор совхоза!
— А ты еще не директор? — спросил сын.
— Я? Я еще нет, — засмеялся Юрий. — Но и мы, Санька, не по-банному крытые! Имей в виду! Твой родитель тоже — ба-альшим начальником был на одной ба-альшой стройке! Начальником участка! Ясно?
— Ясно. А почему мы никогда-никогда не были у дедушки-директора?
— Да обиделся я на него когда-то, вот и не ездил. И не писал даже писем, — не столько сыну, сколько себе говорил Юрий, попинывая сухие сосновые шишки. Сын тоже попинывал, повторяя отца. — А теперь он болеет, понимаешь?
Сын кивнул. Юрий присел перед ним, заглядывая в родные глаза:
— А знаешь что, Санька, давай как-нибудь поедем к деду вместе? Посмотришь мою родину…
— Здорово! — обрадовался Санька, да вдруг опять задумался совсем не по-детски.
— Ну что ты, Саньк?
— Да вот думаю: как же я с тобой расставаться-то буду?
— А я что-то придумал! — сказал отец. — Ты ведь спал, когда я приехал? Давай я тебя счас укачаю, усыплю и сонного унесу прямо в кровать! Вот нам и не надо будет расставаться.
— Давай! — согласился сын, прижимаясь к отцу.
Юрий ходил по тропинке, укачивая сына, ощущая родное тепло. Санька почти заснул, да вдруг, не открывая глаз, прошептал:
— А я тоже встретил сегодня хорошего-прехорошего человека… Тебя, папа.
Всю обратную дорогу, сперва на попутной машине, потом в электричке, Юрий думал о сыне, перебирал разговор с ним и ничего не видел вокруг. Только в автобусе, который вез его уже по родному району, будто очнулся огляделся. Было тесно. Хныкал ребенок на руках юной мамы. Дремали утомленные жарой и дорогой пожилые тетушки, одетые во все времена одинаково по-деревенски: в серые юбки да мужские поношенные пиджаки.
Балагурил обязательный в любой деревенской компании потрепанный жизнью мужичонка, приставал к пареньку серьезного вида:
— А вот как по-твоему: кто сильней — черт или баба?
— Ну, судя по фольклору, — отвечал степенно паренек, — то — баба.
— Верно! — обрадовался мужичонка. — А рассказать, как баба черта провела?
И через мгновение паренек, забыв о своей солидности, так хохотал, краснея всем лицом, слушая нашептывания мужичонки, что на них оборачивались.
Юрий поймал себя на мысли, что ему приятно смотреть в лица этих людей. Все они ему были будто знакомые, хотя, конечно, ни он их, ни они его никогда не видели. В городе он за собой такого не замечал.
У своротка на центральную усадьбу совхоза, где жил отец, Юрий вышел. Конечно, он волновался, узнавая и разросшиеся придорожные колки, и обмелевшую речушку. Но не останавливался — хорошо шагалось, особенно под горку.
В низинке заметил видавший виды «Москвич». Он прочно сидел, соскользнув левым задним колесом в глубокий нырок. Рядом топтался его владелец.
Попытались вдвоем вытащить машину. Завывал мотор, с шипением, со свистом старались колеса, обдавая Юрия грязью, — машина ни с места.
— Ладно, — махнул рукой хозяин «Москвича», — придется просить помощи, — кивнул он в сторону совхоза. — Не хотел беспокоить людей, да придется, видно…
— Подождите, — зашагал Юрий в придорожный лес, сразу промочил ноги — недавно, видать, прошел короткий, но спорый дождичек. Искать долго не пришлось: скоро выволок на дорогу две длинные сухары, бросил рядом с машиной, а сам опять в лес. «Городской», — усмехнулся беспомощности водителя.
Когда вынес из лесу две сухары покороче, тот спросил:
— Мост строить будем?
— Что-нибудь будем, — не любил лишних слов Юрий.
Бревно потолще он уложил вдоль машины, потом, приноровившись, подсунул сухару потоньше и подлиннее под бок «Москвича».
— Вага! — обрадовался, явно любуясь ловкостью Юрия, пожилой этот недотепа. — Помочь?
— Погодите. Скажу, когда надо…
Подсунув конец жерди под бок «Москвича» и оперев ее о бревно, Юрий всей тяжестью навалился на другой конец жерди. Машина, чавкнув колесом, приподнялась над мочажиной. Водитель кинулся было к этому злополучному колесу, но Юрий приказал:
— Не суетитесь! Держите! — И сам быстро и ловко закатил под приподнятое колесо две короткие чурки. — Пробуйте!
Поворчав, «Москвич» благополучно выскочил на дорогу.
— Спасибо, — вышел из него, вытирая руки и подавая ветошь Юрию, его хозяин. С откровенным любопытством, цепко всматривался он в своего спасителя немолодыми умными глазами. — Что-то не припомню, вроде не нашенский, хотя вижу — хватка у вас деревенская, мужичья… Правда, я и сам недавно сюда перебрался…
— Был когда-то здешний, — ответил Юрий.
— Понятно. В гости, значит. Не в «Рассвет»?
— Туда.
— Садитесь — подброшу.
— Да мне и пешком недалеко…
— Садитесь! — решительно скомандовал хозяин «Москвича». И погнал по ухабам да колдобинам, не жалея машины.
Скоро выскочили на простор, и Юрий невольно сощурился, словно ослепило его на миг.
Изумрудное поле овса открылось перед ними.
— Можно остановиться? — попросил он. — На пару минут… — И стоял, смотрел на поле, как смотрят, наверно, на ребенка.
— Не овсы — серебро! — вздохнул растроганно. — А вот вызреет, ох, зазвенит! Картина!
— Да, картина, — согласился владелец «Москвича», и взгляд его почему-то посуровел. — Вы не агроном ли?
— Да нет! — отмахнулся Юрий. — С отцом… в детстве часто ездили по полям. Они у него всегда вот такие были… ухоженные… И овсы, и пшеница — колос к колосу. Учиться к нему приезжали люди… издалека ехали.
— Во-он оно что! Вы сын Петра Иваныча! А я думаю, где я вас видел? Похожи очень, глаза особенно, — сказал собеседник Юрия и пояснил — Рассветовские поля — во-он за той дорогой. А это владения Глобина, соседа вашего. Запамятовали вы немного…
И сказал он это так, что у Юрия невольно вырвалось:
— А что, у отца поля хуже?
— Ну, почему же — хуже. Где руки, как говорится, доходят, там хорошие поля; где не доходят, там похуже. Как и у всех. Да и у того же Глобина: здесь вот — картина, как вы образно выразились. А в других местах смотреть не захочешь…
— «Как у всех», — не мог поверить Юрий, уже бесстрастно поглядывая на поле овса. — Не любил отец — как у всех. Он стремился, чтоб — лучше всех…
— Кто этого не хочет, — улыбнулся собеседник. — Вот и Глобин: поближе к дорогам поля у него действительно загляденье, у соседа вашего. Спрашиваю его на днях: не потому ли, мол, в передовых ходишь, что товар лицом казать умеешь? Зыркнул в меня, понял: со мной такой номер не пройдет…
«Районный, видно, руководитель, — машинально думал Юрий о собеседнике. — Новая метла метет по-новому…»
— Да вы не расстраивайтесь: не он один у нас в таком положении. Давно дома не были? Это и видно. Ничего, теперь помаленьку начнем выправляться… Но уважает его народ, Петра Иваныча! Несмотря ни на что — уважает. Хотели, я слыхал, объединить эти два хозяйства под одной крышей: Глобина директором, Петра Иваныча — управляющим, все полегче было бы ему… Болеет часто да и устал. Но тут вступили непредвиденные обстоятельства, — усмехнулся мужчина. — И совхозы-то оба небольшие. А не получается пока с этим делом. Люди взбеленились: не надо нам Глобина, и баста! Давно, видно, соперники. Как говорится, улица на улицу, деревня на деревню… Знаете, как прежде хаживали… Ну, поехали, торопитесь ведь…
— Спасибо, — хмуро отозвался Юрий. — Спасибо — сам дойду. — И, будто извиняясь, объяснил: — Пройтись хочется…
— Ясно, — кивнул собеседник. — Петру Иванычу привет!
— Ладно, — шагнул Юрий на обочину дороги. Обернулся, спросил:
— От кого привет?
— Степанов, — коротко представился собеседник.
Как ни торопился Юрий, а, дойдя до отцовского поля, приостановился. Пшеница цвета молочной спелости полегла местами, спутались колосья. Зато васильки не смущались — сине таращились из-за каждого колоска. Юрий приласкал колоски в ладонях, расчесал их пятерней, задумчиво оглядел поле. Да, видно, сильно сдал отец. Ведь хлебороба узнаешь по полю, как хозяйку дома по крыльцу да оконцам. Тревога сжала сердце, вытеснила радость от встречи с родными краями.
Скоро открылось перед Юрием большое село. Здесь он не жил, а только учился в старших классах, но по этой вот дороге ох сколько хожено! Первым делом поискал глазами школу. И едва разглядел: раньше большеоконное здание под крашеной железной крышей казалось самым представительным в улице, самым большим. Теперь же рядом выросли новые двухэтажные строения школы, детского сада, куда было до них его приземистой бревенчатой старенькой школе!
