Генерал Бискупский присел на стул, с которого поднялся градоначальник — теперь уже не градоначальник — Мустафин; вместе со своей градоначальницей он тихо исчез задним ходом через буфет и кухню.
— До Белой Церкви не дойдет! — мрачно пожевал свой ус генерал. — Ведь это же вражеский лагерь, ваша светлость. Но телеграмму можно послать на имя пана гетмана в Киев. Гетман будет заинтересован в том, чтобы такая высокая телеграмма была получена в Белой Церкви, по ту сторону фронта, и уж найдет способ ее передать. Не беспокойтесь, мосье, на это есть парламентеры, перебежчики, дезертиры.
Консул Франции тем временем уже настрочил телеграмму, поставил под ней свою размашистую подпись и помахал бумажкой в воздухе, чтоб просохли чернила.
— А как же ее доставить на телеграф, генерал?
— О, не беспокойтесь, ваша светлость! Да я сам!
Генерал Бискупский выхватил бумажку из рук Энно и чуть не побежал к двери с неожиданной для его тучного тела резвостью. Одним глазком он уже заглянул и в телеграмму.
Текст телеграммы был лаконичен:
«Белая Церковь Винниченко Остановите наступление интересах Антанты Консул Франции с особыми полномочиями Энно».
В это время к столику возвратились лидеры легальных партий. Собственно на этот раз они пришли не все, а только прислали депутацию из трех человек.
Депутация почтительно уведомила консула, что на межпартийном совещании представителей всех легальных партий кандидатом на пост председателя думы выдвинут инженер Брайкевич — беспартийный, в прошлом — кадет, но разочаровавшийся, с семнадцатого года — бессменный председатель «Общественного комитета», который, впрочем, за весь прошедший год еще не успел развернуть свою деятельность.
— Вот и хорошо! — сказала мадам Энно.
— Очень хорошо! — подтвердил мосье Энно. — А где же мосье Брайкевич?
Из-за спин депутатов показался и сам кандидат. Это был пухленький, розовый человек, безупречно одетый по последней моде, в эту минуту изрядно под хмельком.
— Очень рад с вами познакомиться, мосье председатель! — консул подал Брайкевичу руку. — Завтра мы оформим ваше избрание председателем парламента, то есть, я хотел сказать, думы. Хотя нет! Не завтра, а послезавтра. Завтра мы с мадам будем заняты устройством нашей резиденции. Не так ли, мон ами? Познакомься, пожалуйста. Это председатель думы. Послезавтра он, вместо Мустафина, будет градоначальником, то есть мэром города. А впрочем, господа! — спохватился мосье Энно. — Вы можете провести эти… выборы и завтра. Без меня. — Он снисходительно улыбнулся. — Ведь я, не будучи гражданином Одессы, все равно не имею права голоса. Таким образом, будет соблюдена полная демократичность выборов, без какого бы то ни было нажима со стороны Антанты…
— Мы на первом же заседании новой думы изберем вас почетным гражданином Одессы! — еле держась на ногах от волнения и вина, воскликнул мосье Брайкевич.
Мосье Энно милостиво кивнул. Аудиенция окончена. Лидеры с будущим председателем думы и мэром города попятились на свои места. Мосье Энно проводил их приветливым кивком. И в этот миг взгляд мосье Энно упал на женское лицо… Черт подери! Мосье Энно был ошеломлен. Можно ли было предположить, что здесь, в какой-то Одессе, вдруг натолкнешься на такую необыкновенную красавицу!
Мгновение мосье Энно сидел, как в рот воды набрал, даже забыв по своей привычке улыбнуться и подмигнуть хорошенькому личику. Красавица дама в эту минуту тоже смотрела на мосье Энно. Взгляды их встретились, и она не опустила глаз.
Но, наконец, мосье Энно пришел в себя, мигнул и улыбнулся красавице. Дама ответила чуть заметной улыбкой и опустила ресницы.
У мосье Энно перехватило дыхание. Он искоса взглянул, не видела ли его улыбки мадам. Но все было в порядке: мадам не отрывала глаз от красавчика генерала. И мосье Энно поискал взглядом, у кого бы расспросить о прекрасной незнакомке, столь очаровавшей его.
Впрочем, генерал Бискупский, который успел вернуться и торчал. на своем месте, готовый к услугам, уже заметил блуждающий взгляд консула.
— Ваша светлость! — склонился он через плечо. — Вам что-то угодно? Если уборная, то…
— Генерал! — прошептал мосье Энно. — Скажите — кто эта дама? Вон там, в углу? Рядом с ней польский маршал и какой-то адмирал, и она не обращает на них никакого внимания, несмотря на все их выверты. Вон та шатенка с необычайной величины глазами и неправдоподобной длины ресницами…
Мосье Энно говорил, не отрывая глаз от далекой красавицы, и волнение охватывало его все сильнее и сильнее. Сначала словно что-то уже виденное где-то, когда-то почудилось ему в чертах этого чарующего женского облика, потом ему начало казаться, что и в самом деле есть что-то знакомое в этом прекрасном лице; наконец, он мог бы уже присягнуть, что видел эту женщину, даже знаком с нею…
— А! — отыскал-таки, наконец, женское лицо генерал Бискупский, догоняя взгляд мосье Энно. — Так это же, ваша светлость, артистка синематографа, звезда студии Ханжонкова, королева экрана Вера Холодная!.. Ее знает вся Одесса, вся Россия, весь…
Ну конечно же, знал ее и мосье Энно. На экране, понятно. Сколько раз еще тогда, до войны, в Киеве, в синематографе Шанцера на Крещатике, он смотрел фильмы с участием звезд русского экрана — Лысенко в паре с Мозжухиным, а в паре с Максимовым Вера Холодная! О, как она всегда очаровательна в ролях изменчивых обольстительниц или обольстительных изменниц! Но, мон дье, в жизни она была еще очаровательнее!..
— Разрешите представить вам, ваша светлость? — гудел над его ухом генерал Бискупский. — Артистка Вера Холодная будет счастлива, получив возможность…
— О нет! Что вы! Мерси, генерал! Я просто из любопытства…
Мосье Энно поспешил остановить услужливого генерала и бросил опасливый взгляд на мадам.
В знакомствах с женщинами мосье Энно всегда рассчитывал только на собственные силы и собственные чары. И всегда добивался своего. Это могли засвидетельствовать многочисленные шляпницы Монмартра в Париже и не менее многочисленные белошвейки киевского Подола. С артисткой Верой Холодной, королевой экрана, он, конечно, познакомится, но при других обстоятельствах: не в таком большом и шумном обществе и не на глазах у мадам Энно.
Мосье Энно сразу повеселел. Оказывается, и в Одессе можно провести время не без удовольствия. Он, пожалуй, поторопился посылать депешу этому самому Винниченко. Пусть бы себе копался там, под Киевом, подольше и не спешил восстанавливать железнодорожную связь с Одессой…
— А как с депешей, генерал? — поинтересовался он, придавая лицу самый деловой вид, довольно-таки кисло.
— Ее уже выстукивают по прямому проводу, ваша светлость!
— Мерси, генерал! Мы вас не забудем.
Генерал Бискупский немедленно воспользовался вниманием консула и снова жалостливо и умоляюще встопорщил усы.
— Ох, ваша светлость! Милостиво прошу меня простить, прошу не посчитать за дерзость, но, с вашего разрешения, имею к вам покорнейшую просьбу…
Но мадам уже заметила и разгадала его намерение о чем-то попросить и немедленно вмешалась.
— Генерал! — сказала она. — Обстоятельства говорят за то, что нам придется здесь задержаться на неопределенное время, однако государственные, международные дела, та высокая миссия, с которой мы сюда прибыли, не могут ждать! Консулу с особыми полномочиями придется начать свою деятельность безотлагательно здесь же, в Одессе. Так вот, нам с мосье консулом необходима… резиденция. Мы не можем дольше оставаться в отеле, где проживают все, мы не можем развернуть здесь нашу широкую и… конфиденциальную деятельность. У нас, вы знаете, международные, дипломатические тайны… Я говорю это вам как командующему вооруженными силами, то есть лицу, фактически осуществляющему высшую власть в городе… — Мадам Энно мило улыбнулась.
Генерал вытянулся и хотя и неуклюже, но все же щелкнул шпорами.
— Мадам! Завтра же под вашу резиденцию будет освобожден лучший в городе особняк! Любой дворец, какой вы укажете.
— Очень хорошо, генерал! Не смею задерживать вас дольше, отвлекать ваше внимание и отрывать вас от выполнения ответственных и сложных обязанностей…
Наконец-то мосье и мадам Энно остались одни и могли приняться за яства, стынувшие перед ними на столе.
Они начали есть, разглядывая находящихся в зале.
Представители «российской общественности», наконец, оставили в покое консула Франции. Люди не теснились у столика и сидели на своих местах… Но в зале не смолкал шум. Звенел хрусталь, бренчали ножи и вилки, между столиками, размахивая салфетками, сновали официанты. В ресторане в эту раннюю пору шел настоящий пир. Пировала «соль земли русской», во всяком случае те, кто испокон веков привык считать себя «солью». И события сегодняшнего утра были для этой «соли» слишком волнующими, слишком значительными — историческими событиями. Здесь, в этом зале одесской ресторации, на их глазах и с их непосредственным участием возрождалась старая Россия. Сердцу каждого из присутствующих здесь именно эта старая Россия была всего милей. «Доброе старое время» было альфой и омегой их существования. Доброе старое время, и никаких революций! Пускай опять будет что-нибудь вроде «керенщины», пускай уж там какое-нибудь «Временное правительство», ну в крайнем случае и ненавистное «Учредительное собрание», а лучше бы всего — царь! Только б не было этих страшных «совдепов», отбирающих их родовую собственность — землю и заводы — и отдающих ее мужикам: крестьянам и рабочим! Только бы избавиться от этих ужасных большевиков, которые лишают «соль земли» всех прерогатив и проповедуют власть труда и царство коммунизма на земле. Хватит уже мужицкой революции!
