— С удовольствием, барон, у меня тонкий нюх, — прищелкнул пальцами полковник. — Маленький психологический этюд! Деликатно, ха-ха!
Но когда фон Хлюзе вышел, полковник бросил ему вслед:
— И хочется, и колется, слюнтяй!
III
На столике были расставлены три бокала, радио гремело бравурным маршем. Полковник встретил гостей у дверей.
— У вас завидный вкус, барон, — сказал он, окидывая женщину проницательным взором. — Ваша дама способна омолодить даже такого старого толстяка, как я…
— Вы мне льстите, герр оберст, — улыбнулась Галина, сверкнув червонным золотом коронок, и протянула узкую смуглую руку.
— Я хиромант, фрейлейн, — сказал полковник, рассматривая линии ее ладони. — Изящная форма вашей руки позволяет мне угадывать совершенство и остальных форм.
— Вы греховодник, герр оберст, — смущенно вырвала руку Галина, — заставляете меня краснеть.
Полковник раскатился хриплым смехом. Он опять дышал тяжело, но крепился.
— Приятно вспомнить старину, фрейлейн. Выпьем? Что вам налить?
Галина положила сумочку возле радиоприемника, подошла к буфету.
— О, у вас целая коллекция, герр оберст! Я вижу мадеру.
— Испанская! — как истый коллекционер, похвастался полковник редкостью, наливая бокал. — Дивный букет!
Барон пожелал коньяку. Полковник показал ярлык.
— Я предусмотрительно сделал запас во Франции. В гиблой России нет приличного, выдержанного вина.
— Зато у нас незабываемые женщины! — возразила Галина, гордо вскинув голову, обвитую дымчатым венком кос.
Завязался шутливый спор. Офицеры подняли тост за здоровье фрейлейн. Полковник радушно угощал гостей, не упуская из виду ни одного движения Галины. На его вкус, ей следовало быть чуточку полней, других изъянов в ее внешности он не нашел. Ее розовое, как у проснувшегося ребенка, лицо светилось откровенной радостью жизни, обнаженные до плеч руки отливали морским загаром. Когда она мелкими глотками пила мадеру, слегка запрокинув голову, в ямочке между ключицами трогательно пульсировала жилка. От выпитого вина лицо Галины зарумянилось, ореховые глаза в пушистой оправе ресниц блестели неподдельным восхищением. Она держалась естественно, без рисовки, без тени развязности, и полковник подумал, что барону не устоять перед ней.
Телефонный звонок отвлек его. Начальник гестапо не обязан был советоваться с ним, но в гарнизоне офицеры всех служб трепетали перед фон Крейцем больше, чем перед генералом. Речь шла о какой-то женщине, доставленной из Марфовки. Полковник одобрил приговор, но вспомнил о просьбе барона.
— Момент! — сказал он и обратился к Галине. — Фрейлейн, что нужно сделать с женщиной, которая помогала партизанам?
Ни один мускул не дрогнул на оживленном лице Галины. Она капризно выпятила нижнюю губку.
— Мой шеф не церемонится в таких случаях…
— Браво, фрейлейн, вот школа СС, — похвалил барон, целуя ей руку.
— Повесить на площади! Нет, зачем завтра! Чем скорее, тем лучше. А что бургомистр? Пустяки! Формальности уже ни к чему, да, да… — сказал полковник и вернулся к гостям. — Вы хорошо сделали, фрейлейн, что приехали сюда, на передний край. В Одессе прозябают.
Глаза Галины обдали полковника теплым светом. Она уверила офицеров, что в Одессе была масса интересной работы, а здесь скучно. Полковник обещал развлечь ее и вышел распорядиться. Потом он показал гостям фотографию внука. Барон нашел, что это достойный отпрыск рода фон Крейца. У Галины навернулась слезинка умиления, она объяснила, что обожает здоровых толстых детей. Польщенный полковник самодовольно сказал:
— Величие Германии не угаснет, пока на ее земле рождаются такие арийцы!
Поставив карточку на место, он уселся в кресло. Барон настроил приемник на Вену, и в кабинете поплыла чарующая мелодия штраусовского вальса. Галина вполголоса запела, но вдруг невольно смолкла.
Зейцель ввел в комнату красноармейца-узбека с окровавленной повязкой на голове. Заплывшие кровоподтеками глаза узбека тупо уставились в окно, откуда доносились звуки живой жизни, плечи у него поникли, плетью висела правая, очевидно, перебитая рука.
— Кури! — предложил полковник по-русски.
Красноармеец безучастно перевел взгляд на офицера, увидев сигарету, кивнул. Левой рукой он вставил сигарету в запекшийся рот, полковник поднес зажигалку, красноармеец с хрипом затянулся. Покорно кивая, он равнодушно и монотонно повторял на все вопросы: «Не понимам».
— Не понимаешь? Ты мусульманин? — раздражаясь от наступавшего удушья, говорил полковник. — Ну, Магомет, Аллах, понимаешь?
— О, Алла иль Алла, — пробормотал узбек.
— Как вы думаете, фрейлейн, — полковник повернулся к Галине, — он действительно не знает русского языка?
Распахнутые ясные глаза Галины спокойно оценивали эту сцену. Который раз ей приходится быть свидетельницей допросов! Но здесь она не свидетельница, полковник не сводит с нее больных, мутных глаз. Напрасно, герр оберст, вы напрягаете зрение. Машины для чтения мыслей у вас нет, а просто так к ней в душу никто не влезет.
Жалко парня, крепко его обработали, ему лет двадцать, не больше. Сказал бы он фамилию, она бы запомнила, когда-нибудь сообщила бы родным. Держится он хорошо, а она видела, как лижут пыль на сапогах мучителей. Он ставит на последний шанс. Давай, друг, борись в одиночку, тут всегда воюет один против всех… Герр оберст хочет знать ее мнение. Пожалуйста, она поддержит единственный шанс товарища. И она говорит убежденно, но безразличным тоном, будто это отвлеченный теоретический вопрос:
— Если он грамотный, герр оберст, то должен знать, в школе его бы научили. Но так называемая культурная революция в Средней Азии — это обычный пропагандистский блеф. Эти азиаты — особенно верующие мусульмане — больше любят бараний плов, чем книги…
— Ну, ну, посмотрим, как он не понимает, — проворчал полковник. — Зейцель, несите кусок жареной свинины, я хочу видеть, будет он жрать или нет.
— Оригинальный прием, герр оберст, — одобрила Галина, подумав: «Он голоден, обязательно съест».
Бледно-розовые губы барона презрительно искривились.
— Содрать с него кожу, сразу заговорит!
Полковник засмеялся. Кожа — дело Рюдике. Главное — психология.
— Слушай, ты! Сколько будет два и три?
В потухшем взоре красноармейца ни искры понимания.
— Болван, смотри! — приходит в бешенство полковник; положительно он сегодня совсем болен, нервы никуда.
Два и три жирных пальца сближаются перед носом красноармейца, взгляд его делается осмысленным.
— А, беш, беш, — трудно шевелит он распухшими губами.
Зейцель вносит тарелку. Запах жареного мяса щекочет обоняние… Барон проглотил слюну, пора обедать. Полковник тычет пальцем себе в рот:
— Кушать хочешь?
— Угу… — шепчет красноармеец, устремляя глаза на мясо.
Зейцель подает ему тарелку, левая рука красноармейца проворно схватывает дымящееся мясо, оно обжигает пальцы. Узбек подул на мясо, впился в него ровными крупными зубами и тотчас открыл обожженный рот. Глаза его налились влагой, он тоскливо посмотрел на офицеров и женщину. Полковник засмеялся:
— Не спеши, дурак! Видишь, горячее!
Красноармеец снова подул на жаркое, перехватил его грязными пальцами и начал жадно есть.
— Жрет! — вырвалось у полковника.
— Ну, конечно! — подхватила Галина. — Он не понял ваших слов.
— Не верю! — прохрипел полковник и закашлялся. — Хитрит! Последняя проверка! Зейцель, включите зажигалку! Вам нравится запах паленого мяса, фрейлейн?
Галина брезгливо поморщилась.
— Нет, герр оберст, я больше люблю духи Коти. Неужели у вас некому вести допрос? Мой шеф не пачкает себе руки…
Барон порывисто встал. Черт возьми, оберст забывается! Ему, фон Хлюзе, нет дела до этого желтокожего ублюдка. А Галина вне подозрений. Это настоящая женщина! Жаль, она не арийка. Такая подруга жизни незаменима для карьеры.
— Фрейлейн права, герр оберст, — резко сказал он. — Отправьте его к Магомету.
У полковника перехватило дыхание. Злобное раздражение, усиленное удушьем, прорвалось в бешеном крике:
— Увести! Расстрелять эту мусульманскую собаку!
Зейцель взял красноармейца за плечо, тот с неожиданной силой отстранил его левой рукой и процедил сквозь зубы по-русски с заметным акцентом:
— Не кричи, жирный свинья! Лопнешь — много вони будет! — он повернул голову к женщине и раздвинул губы в угрюмой усмешке: — А ты, падаль, не радуйся, поганой смертью подохнешь!
Темные щели его глаз смотрели остро и молодо. Он четко повернулся и сам пошел к двери, но выйти не успел. Полковник поднял пистолет и выстрелил ему в спину. Тело бойца с глухим стуком упало через порог.
— Зейцель, убрать! — сказал полковник, бросая пистолет на стол и отрезая ножницами кончик сигары.
