— Зейцель, убрать! — сказал полковник, бросая пистолет на стол и отрезая ножницами кончик сигары.
«Прощай, неведомый товарищ, прощай, друг! — горестно подумала Галина, вставая и мило улыбаясь барону. — Смерть — это лучше пыток и лагеря. Если мне не повезет и придет мой час, я тоже предпочту смерть. Я не забуду тебя, они еще за все заплатят!»
IV
На лестничной площадке лейтенант Павлюк столкнулся с Зейцелем, волочившим убитого красноармейца. Павлюк посторонился и пошел по коридору, стараясь не наступать на пятна крови. Прежде он похохатывал над суевериями, теперь встреча с покойником показалась ему дурной приметой. С порога он не заметил посторонних в кабинете полковника.
— Разрешите, герр оберст? Радиограмма…
Полковник недовольно перебил его, указав на гостей.
Павлюк сделал полуоборот на каблуках, отдал честь фон Хлюзе и с изумлением увидел Галину.
— Иван Трофимыч, миленький, добрый день! Вот где мы встретились! — заговорила Галина, протягивая ему руку; она смотрела на помятое, невыбритое, с мешками под глазами лицо Павлюка, но видела перед собой угрюмую усмешку узбека. Откуда он? Какая девушка ждет его на родине? Как страшно умирать в двадцать лет! А мой любимый где? Что с ним?
Ревнивое замечание барона вернуло ее к действительности:
— Вы уже и с лейтенантом успели познакомиться, фрейлейн?
— Раньше, чем с вами, барон, — лукаво пропела Галина. — Лейтенант живет в доме моей матери. Мне приятно видеть своего соотечественника в таком мундире. Это признак высокого доверия.
Полковник с ядовитой усмешкой подошел к сейфу и достал желтую папку.
— Вы правы, фрейлейн. Лейтенант Павлюк с тридцать седьмого года успешно служит великой Германии. У него отличный послужной список. Но его биография делится на две половины. Вам будет любопытно послушать кое-что из первой половины. Женщины любят такие пикантные истории…
— Герр оберст, досье ваших людей меня не волнуют, — высокомерно прервал фон Крейца барон, заметив, что Галина заинтересовалась разговором. — Пойдемте, фрейлейн, я провожу вас в машину.
Павлюк благодарно покосился на фон Хлюзе. Хорошо, что он не дал оберсту договорить. О некоторых событиях его жизни Галине лучше не знать.
— Да, да, барон, время обедать, — сказала Галина. — До свидания, герр оберст, мне доставило большое удовольствие знакомство с вами.
— С радостью поехал бы тоже, фрейлейн, но — увы! — занят!
— Я вернусь, герр оберст, — предупредил барон.
Павлюк проводил Галину безнадежным взглядом. Как подступиться теперь к ней?
— Вы чем-то расстроены, лейтенант? — в голосе полковника сквозило раздражение, искавшее выхода.
— Никак нет, герр оберст, — вытянулся Павлюк.
— Как вы оцениваете последние события, лейтенант? Армия отступает на широком фронте.
— Никак нет, герр оберст, — заученно отчеканил Павлюк, — сокращение коммуникаций…
— Не болтайте, как попугай. Вы служите в рядах германской разведки и обязаны знать больше любого офицера. Не забывайте, победа русских для вас… — полковник выразительно провел ребром ладони по горлу.
— Но, герр оберст, — пугаясь, заикнулся Павлюк и вспомнил труп на лестнице.
— Никаких «но», лейтенант. Положение осложняется, и мы должны сделать все для победы. А если бог отвернется от нас, не надо падать духом, — излюбленная тема воодушевила полковника, и он продолжал с пафосом: — Россия — наш вечный враг, и пока она существует, Германия всегда будет нуждаться в своей верной, столетием испытанной разведке… — полковник подозрительно умолк:
— Вы слушаете, лейтенант?
— Так точно, слушаю, герр оберст!
— Вы больше интересуетесь женщинами, чем судьбами Германии. По моим сведениям, список ваших любовниц растет быстрее ваших заслуг. Запомните, лейтенант, эта фрейлейн не для вас. Я не желаю иметь из-за вас неприятности с бароном…
— Но, герр оберст…
— Опять «но»! — повысил голос полковник. — Как вы стоите? Женщины, лейтенант, редко приносят счастье. На них нужно смотреть проще, — полковник раздавил окурок в пепельнице, — как на выкуренную сигару. Где шифровка?
Павлюк расстегнул полевую сумку, передал бланк. Полковник прочитал: «Задание АГ. Наступление русских подготовлено…». Когда фон Хлюзе, проводив Галину, вернулся, фон Крейц подошел к стене, сдвинул шторку с топографической карты укрепрайона.
— Барон, доложите генералу об успехе. Смотрите!
Всякое движение войск на войне, всякая военная операция находит отражение на штабных картах в виде стрелок. Эти стрелки имеют разную форму и направление. Иногда у них широкое основание, и они похожи на большие клинья. Иногда они проводятся тонкими линиями с утолщениями на конце. Неисчислимые усилия прилагают воюющие стороны, чтобы овладеть тайной стрелок на картах противника.
Читая барону радиограмму, полковник чертил на карте красным карандашом:
«Дислокация: квадрат Б6 — две танковые бригады, три стрелковые дивизии, две артиллерийские бригады, артполк РГК; квадрат Б9 — кавалерийский корпус, мотодивизия, гвардейская стрелковая дивизия, две гвардейские минометные бригады, артиллерийская дивизия. Наименование соединений, дату штурма радирую, данные четыре. Подпись РМ».
Офицеры сосредоточенно изучали нанесенные полковником две широкие клинообразные стрелки, которые, словно раскрытые клещи, готовы были стиснуть горловину укрепрайона. Барон возбужденно сказал:
— Знакомый маневр, охват клещами. Теперь мы на флангах подготовки встречу. Это великолепно, герр оберст! Но за вами… — многозначительно добавил он.
— Передайте генералу, — уверенно заявил полковник, — время атаки будет известно…
Дверь бесшумно отворилась. Взгляд Галины мгновенно зафиксировал обстановку: все три офицера у топокарты, у полковника в руках бланк и карандаш, на карте красные стрелки. Она виновато улыбнулась.
— Простите, герр оберст, я забыла сумочку.
Полковник задернул шторку, сказал недовольно:
— В вашем возрасте, фрейлейн, нельзя быть рассеянной. Барон, поухаживайте за своей дамой.
Барон взял сумочку и подхватил женщину под руку. Галина одарила полковника еще одной виноватой улыбкой, скрывая свое ликование.
Когда на улице взвыл мотор «оппель-капитана», полковник лаконично сказал Павлюку:
— Обеспечьте непрерывный прием по данным номер четыре.
Отпустив лейтенанта, он вызвал шестой номер.
— Штирнер? Это я… Запросите Одессу. У обергруппенфюрера Гортнера личная переводчица Галина. Проверьте…
Потом полковник выпил стопку коньяку и устало лег на диван. Мохнатый паук в груди снова душил его.
I
Километрах в десяти юго-восточнее Марфовки редкий перелесок окаймлял изгибы лимана. В том месте, где деревья спускались к грязной воде, прилепился к старому осокорю камышовый шалашик. Любовно поставил его какой-то рыбак, а может, охотник в мирное время, и стоял шалаш одиноко, ветшая от непогоды.
Но не пропадает доброе дело рук человека, рано или поздно приносит пользу. И шалашик пригодился людям в трудную минуту. Двое уместились в нем, прижались друг к другу. Гаврик лежал на спине, а Семен, чтобы не стеснить его, на боку.
Куча старых листьев в изголовье сладко и покойно пахла прелью, и оба видели одно и то же: вдали все глубже окуналась в розовую воду вечерняя заря, а на пологом берегу ложились и ширились лиловые тени камыша.
Гаврик терзался, глядя, как пламенел закат над лиманом. Пожар в плавнях осложнил и без того нелегкую для партизан обстановку. А он валяется тут! И Колька Маленький убит! И не только обидно, что нет уже верного друга. Страшно, что не в бою, а по навету предателя Колька погиб, и песковатский отряд лишился командира, Григория Белана…
Еще страшнее, что Петька Охрименко скрылся от пули. В отряде Белана ему не много дел доверяли, но кто поручится, что не продаст он еще кого-нибудь. Гаврик прикидывал и так, и эдак. Выходило, что Петька должен быть не иначе, как в Энске, и что, кроме городских хлопцев из отряда Боровика, никто не сумеет рассчитаться с ним. Лишь бы весточку Виктору скорее доставить.
Сдерживая стоны, Гаврик проклинал свою слабость. Горели ссадины на лице, на темени ныла здоровенная шишка: сволочь-полицай двинул прикладом. Спеленутая разодранной Семеновой рубахой нога распухла, давит ее тугая перевязка.
Уму непостижимо, как Семен приволок его ночью сюда. Но теперь не дойти ему ни до Энска, ни до штаба. Семен предлагал повести его, он не согласился. Как стемнеет, сам пойдет в Песковатку, к тетке Параске. Она известит товарищей, поможет. Тут километра четыре, от силы пять, дойдет, доползет до рассвета. А Семену с запиской надо в Энск. Одна надежда на него…
