— Ну, хватит! Сколько можно? Обижали тут тебя, небось, без меня? А?
Слон немного успокоился, начал гладить Ивана Лазаревича хоботом по плечу, обдувать волосы, лицо.
— Мыться сейчас будем! Мыться надо, грязнуля ты эдакий! Ишь, как вывозился! Хуже маленького! И не стыдно? Подсади-ка меня, только осторожно, смотри! Болен я, понимаешь? Слабый еще...
Слон подсадил Ивана Лазаревича к себе на спину, тот принялся его мыть.
— Нет, тут ведром не обойдешься, — сказал Иван Лазаревич. — Опусти-ка меня! Молодец! Придется сходить за шлангом.
Он направился к конюшне. Слон занервничал, затрубил.
— Сейчас приду, дурачок, не волнуйся! А как вымоешься, обедать будем! Голодовку устроил, сукин ты сын! Разве бунтовать можно? Катар желудка наживешь, — сказал Иван Лазаревич, оборачиваясь, и скрылся в конюшне.
Глазки слона налились кровью. Он заревел злобно, протяжно.
— Боится, что отец не вернется, — сказал Валентин.
Слон внезапно вырвал из земли кирпич и швырнул его в сторону артистов.
— Отец! Скорей назад! — крикнул Валентин.
Но было поздно. Один из кирпичей угодил в протез Осинского. Тот громко вскрикнул и от острой боли присел на корточки. Из обрубка закапала кровь...
— Дело нешуточное, — сказал врач. — Работать нельзя. Травма серьезная. И надо же угодить именно в это место!.. Покой, полный покой...
Осинский от досады скрипнул зубами. После ухода врача Владимир предложил:
— Поезжай в Иваново. Поселишься у наших — у мамы или у сестры Кати. Они будут рады.
— Да, иного выхода нет... — согласился Осинский.
В Иванове пришлось долго залечивать травму. Обрубок очень болел, стал неметь. Осинский выполнял все предписания врачей, аккуратно принимал лекарства, ходил на процедуры.
В феврале Волжанские приехали в отпуск.
— Я здоров теперь, совсем здоров, Володя! — без устали повторял Осинский. — И протез опять переделал. Он был слишком легким! Я заблуждался. Оказывается, чем тяжелее, тем лучше! Им стало легче двигать! И даже круговые движения начинают получаться, посмотри!
— Так что же ты хочешь этим сказать? Можешь ехать, что ли?
— Конечно, могу!
— Значит, отдохнем, и поехали?
— Поехали!..
Глава VI
Баку, май, 1945 год
Осинский проснулся от криков. Подбежав к окну, увидел огромную толпу. Люди танцевали, пели, размахивали руками, обнимались.
— Все на улицу! Все на улицу! Наши взяли Берлин!
Осинский выскочил на улицу. Из винных погребов выкатывали большие бочки, угощали всех подряд.
— Пейте! Фашистское логово взято! За конец войны! За мир! За скорую победу!
— Зайдем ко мне, — предложил Владимир. — Посидим немного. Все равно не заснуть в такой день...
Он подошел к карте, вонзил флажок на булавке в Берлин. А потом, подумав, снял карту со стены.
— На вот, глянь, — сказал он, — возьми карту в руки, погладь ее, как я, посмотри на просвет... Чувствуешь? Она вся исколота, эта карта, вся шершавая...
— Верно... Будто раненая... Будто живое тело...
— Вот именно... Будто живое тело... Никогда нельзя забывать об этих следах, об этих шрамах... И после победы нельзя забывать...
Об окончании войны Осинский услышал восьмого мая поздней ночью. Он мгновенно оделся, выскочил на лестничную клетку и начал стучать кулаком во все соседские двери по очереди:
— Войне конец! Победа! Победа!..
Так он пробежал с верхнего этажа на нижний, очутился на улице. Одно за другим распахивались окна. Почти на всех домах уже развевались алые флаги. Пять девушек шли в обнимку, плача от счастья. Старуха-азербайджанка с трясущейся седой головой прижимала к груди смущенного юного нахимовца. С песнями прошла воинская часть. Ее встретили дружными криками «ура». Осинский двинулся к цирку, заметил за своей спиной стайку мальчишек. Они о чем-то шушукались.
— Дяденька! — окликнул его наконец самый бойкий из них. — Вы фронтовик?
— Фронтовик.
— Граждане! — во все горло завопили мальчишки. — Держите его! Держите! Он фронтовик! Качайте его!
И тут же крепкие руки схватили Осинского, подбросили вверх, еще, еще и еще.
Двор цирка был уже переполнен артистами. Неожиданно на багажный ящик вскочил Валентин Филатов.
— Товарищи! Идея! Предлагаю: срочно написать транспаранты, лозунги, нарядить слонов, лошадей, медведей и праздничным карнавалом выйти в город.
Все зааплодировали, закричали: «Ура!»
— Осинский! — сказал Филатов, слезая с ящика. — За транспаранты, за лозунги возьмешься?
— Конечно. Подручных подберу.
— Да, а оркестр весь в сборе?
— Только барабанщика нет.
— Придет еще, я думаю... Ну, если все ясно, по местам — гримироваться, одеваться, готовить животных!
Лозунги и транспаранты были готовы и вынесены из цирка во двор. Осинский увидел слонов в роскошных попонах, расшитых шелком, украшенных разноцветными красивыми камнями. Оркестр в маскарадных костюмах ждал у самых ворот. Жокеи и наездницы разъезжали по двору на лошадях, в хвосты и гривы которых были вплетены разноцветные шелковые ленты, а на крупах щетками вычесаны шахматы. В центре каждой клетки блестело по яркому камешку.
— В чем задержка? — спросил Осинский у Филатова.
— Да вот барабанщика до сих пор нет, заболел, наверное... Не можем двинуться...
— Нацепите-ка мне какой-нибудь нос и дайте поярче пиджак, — попросил Осинский.
Быстро нарядившись, он надел через плечо большой барабан, взял в руку колотушку, ударил ею по барабану.
— Вперед!
Праздничный цирковой карнавал двинулся к саду Двадцати шести бакинских комиссаров. Прыгуны, жонглеры, гимнасты на ходу исполняли свои трюки. Вскоре артисты разошлись по всему городу, выступали на улицах, в переулках, в скверах, во двориках. Люди хлопали, смеялись, целовали артистов, угощали вином.
Перед оркестром прямо на булыжной мостовой танцевал слон, размахивая флагом.
— Трам! Там! Там! — без устали колотил в барабан Осинский, а рядом иллюзионист в чалме и халате доставал из складок неиссякаемого халата голубей и одного за другим запускал высоко в небо...
Осенний дождь барабанил по большим, ярко освещенным окнам дворца Примасовских в Варшаве. В двухъярусном банкетном зале собрались цирковые артисты всех стран мира, члены жюри I Международного фестиваля циркового искусства, множество корреспондентов.
На стенах яркие цирковые плакаты на всех языках. Вот с большой афиши лукаво улыбается знаменитый «солнечный клоун» Олег Попов, веселый, золотоволосый, в поварском колпаке. На указательном пальце артиста сидит белый петух и, склонив голову набок, хитро щурит глаз на своего хозяина. Рядом на афише — эквилибрист Лев Осинский в стойке на одной руке на верхушке длинного, тонкого стержня. Попов и Осинский и в зале сидят рядом.
На эстраду выходит известный польский клоун Дин Дон, председатель жюри фестиваля.
— Начинаем вручение наград лауреатам международного фестиваля цирка. Попрошу на эстраду всех членов жюри!
Под дружные аплодисменты на эстраду поднялись известные всему миру цирковые артисты. Среди них был и румяный, с огромными усами, могучий восьмидесятилетний старик, напоминавший Тараса Бульбу. На его черном костюме красовались золотой значок лауреата Димитровской премии и четырнадцать орденов и медалей.
— Семь за искусство, семь за храбрость на войне! — сказал кто-то.
— Герой, дедо Добрич!
— Он же и «лопинг[6]» изобрел!
Лазар Добрич занял центральное место у стола рядом с руководителем «Союзгосцирка» Феодосием Бардианом.
— Дорогие товарищи! — начал Дин Дон. — Взгляните на стены! Вы видите — на афишах написано: «Теgо jесzе nе bуlо nа swiеtе!» Наш фестиваль действительно первый в истории цирка. Перед нами выступили четыреста пятьдесят сильнейших мастеров советского, чехословацкого, немецкого, шведского и других цирков. Лучшим из них сейчас будут вручены награды.
Оркестр играл туш. Щелкали затворы фотоаппаратов, трещали кинокамеры.
Один за другим выходили известные всему миру русские артисты Валентин Филатов, Олег Попов, чешка Мария Рихтерова, поляк Михал Мозес...
— Артист советского цирка Осинский Лев Александрович за номер «Соло-эквилибр» награждается высшей наградой — Большой золотой медалью и почетным дипломом лауреата фестиваля. А кроме того, ценным подарком — фотоаппаратом. Проше, проше! — торопил со сцены Дин Дон.
Невысокий, стройный Осинский поднялся из-за стола и через весь зал направился к эстраде.
— Поверьте мне, — нагнулся к Бардиану Добрич, — за семьдесят лет работы в цирке я много повидал! А вот такого оригинального и красивого номера, как у Осинского, не привелось видеть!
Когда Осинский поднялся на эстраду, Добрич вручил ему медаль и диплом.
— Прошу!
В зале дружно зааплодировали. Оркестр грянул туш.
— Вот еще фотоаппарат. Снимайте на здоровье! — сказал старик и протянул Осинскому коробку с фотоаппаратом. — Поздравляю Вам! Много поздравляю Вам!
