Следом вывалились хохочущие сотрудники.
В кабинете, кроме директора, остались двое: Кораблева я Мусатов, который переписывал в пухлую записную книжку что-то из журнала «Мотор-ревю».
Тарутин вопросительно посмотрел на Кораблеву.
— Как же так, Андрей Александрович? — голос Кораблевой звенел от возмущения. — Эта история с Вохтой. С липовыми машинами на линии…
— Ах вы об этом? — поморщился Тарутин. — Что же вы хотите от меня?
— То есть как? — Кораблева даже онемела на мгновенье. — То есть как что? — повторила она. — Не дали выступить Вохте, сокрыли это… производственное преступление.
— Жанна Марковна…
— Да-да! Вы, директор, покрываете преступление! — Кораблева была вне себя. — Или вы заинтересованы в липовом выполнении? Так подскажите всем начальникам колонн. Пусть вытаскивают всю свою рухлядь из парка, а потом вновь загоняют. План по выпуску будет лучший в стране. И премии будут, и прогрессивки…
Мусатов вертел головой, ничего не понимая. К тому же его поражало поведение Тарутина — директор, на которого так бросается подчиненная…
Тарутин сидел с видом терпеливого ожидания.
Наконец Кораблева смолкла.
— Так вот, Жанна Марковна… — начал было Тарутин.
Но Кораблева вновь взорвалась, словно голос Тарутина бикфордовым шнуром запалил новую порцию ее гнева.
— Ваш либерализм мне странен! И он странен многим в парке. Да! Который день вы не подписываете приказ об увольнении явных нарушителей дисциплины. Рвачей и хапуг. Ждете особого решения месткома и парткома? Или не желаете сор выносить?
— Так вот, Жанна Марковна… директор — я. И не считаю верным сейчас наказывать Вохту, а тем более выносить на обсуждение его проступок. Моя задача как директора не разрушать коллектив изнутри, а, наоборот, сплотить его, нацелить на перестройку работы парка…
— Ах-ах! — всплеснула руками Кораблева.
— Подобные проступки, — терпеливо продолжал Тарутин, — должны пресекаться не мной, не администрацией, а самими водителями. А пока, как вы заметили, никто не протестовал против методов Вохты…
Кораблева насмешливо покачала головой.
— Значит, нам сидеть и ждать! Да?!
— Разрешите уж мне высказаться… пожалуйста. — В голосе Тарутина звенели сейчас такие непривычные для Кораблевой железные ноты, что она смолкла и осторожно опустила на колени руки.
— То, что вы предлагаете, Жанна Марковна, — полумера. Причина всех нарушений кроется в другом, более серьезном. Вот о чем нам с вами надо думать… И еще я хочу заметить, что ваше представление обо мне как о мягком человеке и верное и неверное, уверяю вас… Я не хочу обсуждать свой характер, хоть вы и вынуждаете меня… Вы ведете себя сейчас с директором недозволенным образом. Навязываете ему линию поведения. Поэтому я вам объявляю устный выговор. И если у вас хватит…
— Ума! — подсказала побледневшая Кораблева.
— …скажем так! Понять сущность моей беседы с вами — ваше счастье и, кстати, мое тоже… Если вы и дальше будете считать, что ваш богатый опыт работы в этом парке позволяет диктовать директору, как себя вести, то, уверяю вас, я найду время подписать приказ об увольнении… Не смею вас больше задерживать.
Кораблева в растерянности попыталась улыбнуться, но не смогла. Ее пухлые губы сжались в две узкие полоски, и раздвинуть их у нее не хватало сил. А щеки покрылись странными мелкими пятнышками, словно сыпью. Она поднялась и выбежала из кабинета.
— Обидели Жанну, — произнес после паузы Мусатов. — Работник она неплохой. А учитывая условия — просто отличный.
— Знаю.
Мусатов уложил журнал в плоский чемоданчик и щелкнул замком.
— Если она уйдет, парк проиграет…
— Вы сегодня первый день после болезни, — перебил Тарутин. — И как себя чувствуете?
— Ничего чувствую. Только вот удивляюсь, — выдержав недоуменный взгляд Тарутина, Мусатов продолжил с обидой в голосе: — Приняли главным механиком какого-то чудака. Шкляра. А я держал это место — работа ответственная, нужен подходящий человек.
— Чем он вам не подходит?
— Во-первых, ему сто лет. В таком возрасте отсутствие способностей компенсируют дотошной назойливостью… — Мусатов вновь откинул крышку своего плоского чемоданчика. — Вот, прошу вас!
Он протянул Тарутину ученическую тетрадь в клетку.
На обложке с явным удовольствием было аккуратно выведено: «Предложения о реорганизации поста ТО-2. Составитель Шкляр М. М.».
— Работает всего несколько дней, а уже… Налетчик какой-то.
Тарутин просмотрел несколько страниц. Графики, схемы. Все выполнено контрастно, цветными карандашами.
— Ну, скажем, не несколько дней, а несколько дней и сто лет, как вы сами утверждаете. К тому же свежему человеку все резче бросается в глаза… Сами-то вы просматривали тетрадь?
— Нет. Не успел.
— Давайте условимся, Сергей Кузьмич… Посмотрите сами, если найдете любопытным, скажете мне. — Тарутин закрыл тетрадь и вернул Мусатову. — Только не придирайтесь. Ладно?
У него сейчас было мягкое доброе лицо. Темные глаза светились понимающе и печально. Он встал и, разминаясь, сделал несколько шагов по кабинету.
— Мне нужны идеи, Мусатов. Позарез.
— Позарез нужны запчасти.
— Вы прагматик, Сергей, — засмеялся Тарутин. — Хотя по статусу прагматиком должен быть я. А вы главный инженер, носитель идей.
— Все идеи в таксопарке сводятся к одному: достать запчасти. — И Мусатов поднялся. Затянутый в модный узкий костюм, он казался таким же высоким, как Тарутин.
— Конечно, Сергей, конечно. Запчасти — это день сегодняшний, — горячо произнес Тарутин. — Но меня удивляет другое. Почему человек, работая в такой организации, как таксопарк, хочет казаться прагматиком? Рвущим на ходу подметки… Вот и у вас, Сергей… какое-то раздвоение личности, извините меня, бога ради… К примеру, вы сейчас одеты, скажем, как турист из Парижа…
Мусатов, недоумевая, старался понять, куда клонит директор. А Тарутин нервничал. Ему не хотелось обидеть Мусатова. И он уже жалел о том, что затеял весь этот разговор. Неприятный инцидент с Кораблевой. Теперь вот с Мусатовым…
— Чем же вас так огорчил мной внешний вид?
— Наоборот! — воскликнул Тарутин. — Мне это очень даже нравится! Вы, вероятно, такой и есть человек… А хотите казаться…
