Зажужжал зуммер телефонного пульта.
Тарутин с облегчением нажал клавишу.
— Андрей Александрович? — послышался голос секретаря заместителя начальника управления. — Вы не забыли, в пять совещание у Ларикова?
— В пять? Назначали на три.
— Переменилось. Михаил Степанович занят.
— А в пять я не смогу.
— То есть как? — удивилась секретарь. — Вас вызывает Михаил Степанович.
— В пять у меня кончается рабочий день!
Тарутин отключил связь и смущенно посмотрел на Мусатова — может быть, тот забыл уже о разговоре, хорошо бы.
Вновь раздраженно зажужжал зуммер.
Тарутин повернулся к селектору.
— Андрей, ты это что, дружок? — послышался голос Ларикова. Низкий, неторопливый, типично начальнический голос. — В пять я собираю директоров всех парков.
— В пять не могу, извините.
Недоуменная пауза на мгновение отключила слабые посторонние звуки, проникающие в кабинет из коридора.
— Хоккей, что ли?
— В пять заканчивается рабочий день, Михаил Степанович…
— Ты, верно, не понял — вызываются все директора парков.
— Это их дело, — негромко произнес Тарутин.
Сопротивление ему давалось нелегко. И Мусатов это видел, проникаясь к Тарутину уважением и… состраданием.
После пяти можно посидеть где-нибудь, выпить пива, — продолжал Тарутин. — Все, что я могу вам предложить.
Было слышно, как Лариков хлопнул по столу кулаком.
— Ладно. Приходи завтра в одиннадцать, потолкуем отдельно.
— В одиннадцать, извините, не могу.
— Производственная гимнастика? — Голос Ларикова густел, в нем появились хрипы, ничего хорошего не сулящие.
— Нет. В одиннадцать административная комиссия.
— Хорошо. В час. Все!
Бледно-розовая подсветка клавиши погасла.
Тарутин развел руками, мол, ничего не поделать.
— Кстати, и вас Лариков вызвал к себе на совещание, — кивнул он Мусатову.
— Ну, завтра он покажет нам. — Мусатову не хотелось возвращаться к прерванному Лариковым разговору. И Тарутин был ему за это благодарен…
— Покажет? Не думаю. Лариков умница… Впрочем, кто знает?
В телефонной будке Тарутин ощущал свой рост. Поэтому он никогда полностью не забирался в будку.
Придерживая коленом тяжелую сейфовскую дверь, он медленно вычерчивал пальцем дугу. Выждал, когда диск займет начальное положение. И вновь осторожно рисовал дугу…
Номер телефона он нашел в журнале регистрации заявок о пропаже вещей на линии.
Не окажись ее сейчас дома, у Тарутина появится возможность позвонить еще раз и тем самым продлить приятное томление ожидания и неопределенности. Он мог позвонить и из дому. Но это было бы через час… «Слабовольный человек! Дамский угодник», — корил себя Тарутин, замирая в ожидании, вслушиваясь в далекие гудки вызова… Что он ей скажет, чем объяснит свой звонок, об этом Тарутин не думал. Вернее, думал, но каждый раз по-новому и в итоге так ничего и не решил…
Когда в аппарате с грохотом сработало соединение, он даже удивился, точно это не предусматривалось игрой…
— Алло! Я слушаю…
Голос ее звучал без всякого искажения, живой и выразительный.
— Э… Здравствуйте, Виктория Павловна.
— Добрый вечер. Кто это? Минуточку… Это начальник всех таксистов?
Напряжение спало. Тарутин удивился ее проницательности и засмеялся.
— Положим, не всех, а только части.
— Не имеет значения. Почему вы не позвонили мне в тот же день? Я ждала.
— Честно говоря… — растерялся Тарутин.
— Итак, вы звоните, чтобы сообщить о том, что нашлась моя сумка? Или хотите со мной повидаться?.. Не слышу…
— Видите ли…
— Просто Вика, — подсказала она.
— Да. Видите ли, Вика… я действительно рад был бы вас повидать.
Через полчаса Тарутин с букетиком астр поднимался в лифте. У каждой площадки кабина за что-то цеплялась, скрипела всеми частями и, казалось, готова была развалиться.
Вот и шестой этаж. И дверь с белым ромбиком «35».
Тарутин коротко позвонил. Тотчас за дверью залился пес, словно перехватил у звонка эстафету.
— Пафик! Несчастье семьи! На место!
Дверь отворилась, и Тарутин увидел Вику.
Она улыбалась. Глухое синее платье особенно рельефно подчеркивало ее тонкую белую шею. Ногой она прижимала к стене лохматого песика, заросшего, как волосатый человек Андриан Евстифьев из старого учебника биологии..
В коридор выглянула женщина, чем-то похожая на Вику. Тарутин не успел и поздороваться, как женщина стремительно исчезла, словно ее силой втянули внутрь. Дверь комнаты захлопнулась.
Вика протянула маленькую ладонь.
— По-моему, вы еще больше выросли с тех пор, как я вас видела… Господи, какие астры! Спасибо!
Они прошли в просторную комнату с большим старинным окном, смещенным к правой стене. Стрельчатый свод окна венчал ангелочек с лирой. Лепные украшения потолка были несимметричными — видно, комнату перегородили. В углу, под окном, расположился письменный стол, заваленный книгами и перфолентами. Широкая тахта. Два кресла, современные, тонкие, ненадежные с виду…
Тарутин опустился в одно из них.
Вика села во второе, напротив.
— Можете курить, — она придвинула бронзовую пепельницу.
— Спасибо. Не хочется.
— Что нового у вас в парке?
Она с любопытством смотрела на Тарутина: темно-каштановые волосы без признаков седины, невысокий лоб, широко расставленные темные глаза. Резкий, коротко срезанный нос. Губы жесткие, сильные, чисто мужские. Подбородок с едва намеченной ямочкой придавал лицу особое обаяние.
— В парке все по-старому. К сожалению, — улыбнулся Тарутин.
— У вас, Андрей Александрович, внешность викинга.
— Есть маленько, — иронически улыбнулся Тарутин. — В анкете прямо так и пишу: викинг.
— А что еще пишете в анкете? Вдовец. Двухкомнатная квартира на Первомайской улице. Жил в Ленинграде. Переехал в наш город после окончания института…
Тарутин удивленно оглядел Вику.
