Женщины уступили ему очередь у окошка. Девушка, перечитывавшая его телеграмму, понимающе усмехнулась и выписала квитанцию. Букреев вышел на крыльцо, ловко прыгнул в седло и молча поехал к пристани.
В порту было оживленно. Подходила колонна машин с продовольствием и снарядами. Ящиков было много, их складывали штабелями, и часовые мелом метили их косыми крестами, как обычно метят кирпич в кладке. На баржу катили бочонки с рыбой и солониной, лебедками подавали в трюм ящики со снарядами и авиабомбы. Стоял разноголосый говор, перекрываемый иногда криками старшин, руководивших погрузкой. Пахло сыростью, намокшими пеньковыми канатами и водорослями.
— Начинают тащить снаряды, значит, наступать будем, — сказал военный в дождевике своему спутнику, высокому и худому артиллеристу.
— Не знаю, ничего не знаю, — пробасил артиллерист.
— Бог войны, — ничего не попишешь: его кормить нужно.
Военный в дождевике прислушался к сигналам с кораблей.
— Кажется, Курасов возвращается из Батуми — быстро он смотался. Только позавчера туда прошел…
В бухту на буксире входил танконосец, переоборудованный из корпуса недостроенного тральщика. К нему в свою очередь были прибуксированы понтоны, в кильватер плывущие два металлических эллипсоида. На танконосце виднелась дощатая будочка и вокруг нее десятка два фургонов — «студебеккеров».
Танконосец сопровождался сторожевыми кораблями, резво ошвартовавшимися у пирса. Люди из их команды были очень веселы.
В ночь прибывших моряков окружили офицеры кораблей, стоявших в порту. Послышались смех, шутки.
Знакомый Букреева, дежурный по порту капитан третьего ранга Хохловцев остановился возле него:
— Курасов идет флагманом конвоя. Представьте себе совсем молодой человек. Ну, сколько ему? Двадцать один — двадцать два? А уже два боевых ордена! А все потому, что имел возможность повоевать при таком командире дивизиона, как Звенягин. А тут мокни в этом проклятом Квакенбурге!
Хохловцев с досадой махнул рукой и пошел к веселой группе моряков, окруживших огромного детину, спрыгнувшего со сторожевика.
— Шалунов! Привет, Шалунов! — еще издали крикнул Хохловцев. — Кто это тебя искалечил?
Хохловцев затерялся среди офицеров, столпившихся вокруг Шалунова. На палубе сторожевого корабля–флагмана показался Курасов, невысокий молодой человек, с неулыбчивыми чуть раскосыми глазами. Курасов был в кожаном реглане, сдвинутой набок фуражке и сапогах выше колен. Равнодушно оглядев Букреева, лошадь, коновода, он отвернулся и смотрел теперь в ту сторону, где виднелись серые громады линкора и крейсеров.
Букреев поехал к своему штабу.
В небе ровно гудел самолет. Люди удивленно поднимали вверх головы, вслушивались.
Букреев остановился возле двухэтажного дома с балконом и фигурной орнаментовкой окон. У ограды, под ветвями магнолий, протянувшимися из сада, понуро стояли три оседланные лошади, забрызганные грязью по самые уши. (Коновод, увидев офицера, быстро встал и заморгал сонными глазами.
— Хайдар, сегодня никуда не поедем. Можешь отвести на конюшню, — распорядился капитан, — а потом принесешь обед и купишь бутылку вина.
В доме, куда вошел Букреев, квартирьеры горнострелкового полка, стуча каблуками и оставляя следы на полу, вымеряли шагами комнату и отмечали что‑то мелом на стенах.
— Мы тут думаем перегородить, товарищ капитан, — сказал интендант. — Вот здесь разместим…
— Не советую обживаться, — перебил его Букреев. — Вас здесь надолго не задержат, — сказал он и прошел в свою комнату.
Здесь стояли две кровати, письменный стол и несколько пальм в зеленых кадках. Два окна выходили в сад, куда новые хозяева успели завезти полевую кухню. На дорожке между олеандрами кряжистый красноармеец, сверкая топором, рассекал дубовые поленья. Дорожка, еще недавно любовно посыпаемая песком, теперь была истоптана конскими копытами и сапогами. Ручьи уносили листья и лепестки цветов.
Букреев разделся и переменил все, вплоть до белья и сапог. Красноармеец успел затопить печь в кухне, и из трубы повалил густой дым, поднявшийся выше магнолий и зонтичных верхушек драцен. Хайдар пошел в столовую.
Из окон, обращенных к порту, была видна стоявшая эскадра.
Хайдар принес обед, и Букреев задержал его. Было тяжело расставаться с ним, сопутствовавшим ему уже около трех лет, но кому‑то нужно было оставаться, хотя бы для того, чтобы сохранить лошадей и не отдать их в чужие руки. Да и в морскую пехоту Хайдар не подходил, так как в десанте нужен был безупречно здоровый вестовой, а Хайдар, будучи тяжело ранен при разгроме диверсионной группы врага, не совсем хорошо владел левой рукой.
— Сегодня мы выпьем с тобой вместе.
— Нет, — Хайдар покачал головой.
— Почему нет? — улыбнулся Букреев.
— Потому что мне плохо на сердце, товарищ капитан.
— Вот видишь, кроме корявой руки, у тебя еще и сердце того…
— У меня сердце хорошее.
— Ну, тогда давай выпьем. Может быть, в последний раз с тобой пьем.
Хайдар поднял внимательные, настороженные глаза. Стакан, поданный ему капитаном, дрожал в его руке.
— Будьте живы и будьте здоровы, мой товарищ капитан.
Вестовой залпом выпил стакан вина, вытер ладонью губы.
— Разрешите выйти, товарищ капитан.
— Ну, ты что это, Хайдар? Как тебе не стыдно, дружище?
У Хайдара подрагивали губы, глаза увлажнились.
— Хочу вам… всего хорошего, товарищ капитан.
— Ну иди… Только тебе не идет быть таким…
— Хайдар, я люблю тебя веселым.
Вестовой вышел, и капитан в одиночестве докончил обед. Выпитое вино вернуло хорошее расположение духа, но расслабило тело. Букреев прошелся по комнате, поежился от сырости и хотел было немного вздремнуть, но, вспомнив, что до сих пор не были погружены остатки хозяйственного имущества батальона, позвонил в порт. В трубке послышался глухой голос Хохловцева, уверившего начальника штаба, что все, что должно быть направлено к фронту, грузится сейчас на караван Курасова. «Пока у тебя, Букреев, имеются такие приятели, как некто Хохловцев, можешь спать спокойно».
За дверьми Хайдар затеял с кем‑то перебранку.
— Хайдар! — закричал капитан.
Вестовой вошел. На темной коже его щек проступили красные пятна.
— Ты с кем там, Хайдар?
— Там один моряк.
— Ко мне?
— К вам, товарищ капитан.
— Что же ты там шумишь?
— Я просил его подождать.
— Почему же он должен ждать?
— Я думал, вы легли отдыхать, товарищ капитан.
— Хайдар, ты на моих глазах портишься. Так нельзя. Откуда он, из порта?
Хайдар помялся.
— Чего же молчишь?
— Из Геленджика, товарищ капитан.
— Из Геленджика? И ты его не пускаешь? Пусть войдет!
Хайдар впустил широкоплечего человека в мокром плаще с откинутым капюшоном и в бескозырке с надписью: «Севастополь». Моряк, назвавшийся старшиной второй статьи Манжулой, протянул Букрееву пакет. В коротком предписании командира базы контр–адмирала Мещерякова Букрееву было приказано немедленно выехать в Геленджик, захватив с собой тридцать матросов, списанных с крупных кораблей эскадры в морскую пехоту. Старшим команды назначался Манжула. В частной записке, приложенной к предписанию, контрадмирал, называя Букреева по имени и отчеству, просил поторопиться, «так как с Тузиным дело обстоит неважно».
Тузин был командиром батальона, непосредственным начальником Букреева. С ним Букреев прослужил больше двух лет.
Прочитав еще раз записку, капитан подумал: «Что же могло стрястись с Тузиным»?
— Вы знаете майора Тузина? — спросил Букреев Манжулу.
— Майор Тузин наш командир батальона, товарищ капитан.
— Когда вы его видели, товарищ старшина?
— Перед отлетом, товарищ капитан.
— Так вы сюда добирались по воздуху?
— Так точно, товарищ капитан. Я прибыл сюда на попутном торпедоносце.
— Вам посчастливилось благополучно добраться сюда, товарищ Манжула. А с аэродрома — неужели пешком? Позвонили бы, я выслал бы вам верховую лошадь.
— От аэродрома я доехал на бензозаправщике, товарищ капитан.
На прикладе его автомата было что‑то изображено. Зная не поколебленную запрещениями склонность моряков к татуировке, Букреев не удивился, что и автомат подвергся этой сложной операции. Приподняв приклад, он увидел на нем выжженную фигуру матроса со знаменем в руках и слова: «Мсти за погибших товарищей! Вперед, до Берлина!»
— Ну, что же, вы, очевидно, устали. Идите пока отдохните и покушайте. Понял, Хайдар?
— Так точно, понял, товарищ капитан.
Букреев обратился к Манжуле.
— Примем команду и, вероятно, отправимся в Геленджик морем. В такую погоду воздухом долго не выберемся. Может быть, успеем повоевать на Тамани. Как там дела, Манжула?
— Там хорошо, товарищ капитан. Там сейчас наши ребята из 255 Краснознаменной морской стрелковой бригады. Раненых они мне привезли в Геленджик. Говорили, что бьют немца на Тамани видимо–невидимо, товарищ капитан.
