Баджи неопределенно вертит рукой, отмахивается. Не то она хочет этим сказать — «был у меня муж, да сплыл!», не то — «не дура я, чтобы выходить замуж, имея такого хорошего брата!» Пусть думают что угодно! Ведь если она скажет правду, начнутся расспросы — кто да что? А какой она может дать ответ? Что посадили ее муженька за его темные дела в тюрьму на пять лет? Будто что-то нечистое, липкое пристало к ней во время замужества, и так хочется это нечистое, липкое поскорее смыть. Нет, уж лучше отмахнуться, чем отвечать!..
По праздничным дням в комнатке брата собираются друзья.
Непременные гости — Арам с семьей и Газанфар. Случается, заходят табельщик Кафар, Рагим и неразлучные кирмакинец и тартальщик ардебилец — три года совместного труда, общих радостей и печалей сказываются.
Тесно, накурено, не всегда хватает угощения. Зато всегда шумно и весело. Бывает, правда, что вспомнятся старые, злые времена, но чаще речь идет о завтрашнем дне, о будущем. Нередко звенят струны тара, звучит песня, порой ухитряются и потанцевать, несмотря на тесноту.
Баджи с детства любит гостей, всегда оживляется с их приходом. Разные, правда, бывают гости, и разные ведут они разговоры. Гости Шамси, например, толковали о коврах, ценах, мечетях. Гости Ана-ханум — о платьях, стряпне, о поведении соседок. Гости Теймура — о пьянках, картах, женщинах, драках и о многом другом, о чем не хочется вспоминать.
О чем толкуют гости в маленькой комнате брата?
— Лозунги мы написали хорошие, а нефти пока добываем мало, — сетует кто-то из гостей. — Инженер Кулль говорит, что до войны в Баку добывали пятьсот миллионов пудов в месяц, а теперь, говорит, никак не можем добыть и двухсот. Несколько тысяч скважин, говорит, бездействуют.
— Кулль!.. — пренебрежительно восклицает Юнус: еще жива память о том, как этот Кулль якшался с англичанами.
Вставляет свое слово и Кафар.
— До войны, не забудь, — говорит он, — рабочих в Баку было тысяч шестьдесят, а теперь — меньше двадцати. Взять, к слову, наш «Новый Апшерон» — осталась половина старых рабочих.
Осведомленность Кафар а ни у кого не оставляет сомнения: с недавних пор, после слияния соседних промыслов, он работает здесь табельщиком.
— Одни, — продолжает Кафар, — ушли в Красную Армию, погибли на фронтах, других загубили проклятые мусаватисты, кое-кто уехал в хлебные края.
— Еще бы не уехать! — подхватывает Розанна. — А как прожить на три фунта муки и фунт постного масла в месяц?
Сато — семнадцатый год, она считает себя достаточно взрослой, чтобы возразить матери:
— Мы-то ведь, мама, не уехали и — живем!
— С нас пример брать нечего, — отвечает Розанна. — Мы с отцом старые рабочие, нам ничего не страшно!
Не подобает хозяину спорить с гостями, но Юнус все же возражает:
— А я, тетя Розанна, думаю, что с таких-то людей и следует брать пример тем, кто помоложе, чтоб и им ничего не было страшно. Что до меня, то я, тетя Розанна, не уехал бы сейчас отсюда, если бы даже пришлось здесь работать даром.
— И правильно бы поступил! — одобрительно восклицает Арам и, обращаясь к Розанне, поясняет: — В старое время, Розанна, нефть добывали свыше двухсот фирм, да бурили полсотни подрядных фирм, да перерабатывали нефть десятка три заводов, да обслуживали промыслы и заводы сотни технических контор и механических мастерских и заводов. А теперь вот все это хозяйство нам приходится объединять, перестраивать. Это не шутка! Такие дела в один день не делаются!
Розанна недовольно пожимает плечами: всегда ее старик заодно с молодыми, а не с ней!
— Беда в другом — в разрухе, — продолжает Арам. — А до разрухи нас довели войны — царская и гражданская, турки, англичане, мусаватисты и всякая другая дрянь.
При упоминании о войнах Розанна, как обычно, тяжело вздыхает: не забыть матери своих погибших сыновей! Что же до всех этих мусаватистов, непрошеных гостей — турок, англичан, — она их ненавидит не меньше, чем ее муж. Вспомнить лишь, сколько горя они ей доставили, когда посадили Арама и Газанфара в тюрьму.
Арам понимает чувства Розанны и говорит:
— Дурное прошлое, Розанна, позади… Нам, рабочим людям, надо строить свое будущее. А будущее, Розанна, у нас, бакинцев, надо думать, хорошее.
— Когда еще оно придет, это хорошее будущее?
— Скорее, чем ты думаешь, жена!
— А ты откуда знаешь?
За Арама отвечает Газанфар:
— А как же, Розанна, не знать, если делами нефтяными занимается сам товарищ Ленин и уже создана Центральным Комитетом партии комиссия по нефтяным делам!
Всем известно, что Газанфар был недавно на торжественном пленуме Бакинского совета и на пленуме Центрального Комитета Азербайджанской Коммунистической партии, где обсуждались вопросы нефтяной промышленности. И стоит Газанфару заговорить о нефтяных делах, как все обращаются в слух.
— Намечен такой план, чтоб все у нас на промыслах переменилось к лучшему, — продолжает Газанфар. — Вместо ударного бурения будет вращательное, вместо тартания желонками — глубокие насосы, вместо нефтемоторов — электромоторы.
— Замечательный план! — вырывается у Юнуса. Но вслед за тем, словно не веря своим ушам, он переспрашивает: — Неужели сам Ленин, Центральный Комитет будут руководить и нашим «Апшероном»?
— Сам Ленин, Центральный Комитет! — подтверждает Газанфар. — Из Москвы, конечно. А здесь, на месте, заниматься нашими делами будет Сергей Миронович Киров.
— Тот самый, который прислал из Астрахани пакет с брошюрами и листовками на английском языке? Который связал Астрахань с бакинским подпольем и руководил морским экспедиционным отрядом? Тот самый, который пришел в Баку с XI армией на помощь восставшим бакинским рабочим и крестьянам Азербайджана? — раздаются голоса.
— Именно он! — отвечает Газанфар с оттенком гордости, словно то, что Киров направлен в Баку, дело рук самого Газанфара.
На лицах присутствующих появляются радостные улыбки: Ленин, весь ЦК, Киров — вот кто будет и впредь, как и всегда, помогать бакинцам! Да, надо думать, что скоро на промыслах все будет хорошо. Даже Розанне приходится теперь с этим согласиться.
Все гости высказались. Высказался и хозяин. Неожиданно Газанфар круто поворачивается к Баджи и
