спрашивает:
— А ты что думаешь, Баджи?
Нельзя сказать, что по вопросу о добыче нефти у Баджи есть свое мнение. Но поскольку в доме отца, и в доме дяди, и в доме мужа ей приходилось только прислушиваться, оставаясь незаметной и безгласной, а сейчас ей предоставляют возможность высказаться, — Баджи пользуется случаем и деловито изрекает:
— В очереди за хлебом, я слышала, говорят, что нефти мало, потому что нет на промыслах настоящих хозяев!
Юнус бросает на Баджи неодобрительный взгляд: ну и сестра же у него!
— А мы, по-твоему, кто — не хозяева? — спрашивает он строго.
Баджи смотрит на Юнуса и гостей. Одежда у всех ветхая, в нефтяных пятнах, как у мазутников. Хозяева! Вот разве что важный вид, с каким брат и гости рассуждают о нефти, напоминает хозяйский. Баджи готова высказать это, но, чувствуя, что слова ее не найдут одобрения, умолкает.
Случается гостям заговорить о горькой доле женщины-азербайджанки. Прислушиваясь, Баджи сочувственно и понимающе кивает головой: она-то эту долю знает хорошо.
— Пора азербайджанкам снять чадру! — все чаще слышится в разговорах.
Баджи вопросительно поглядывает на Юнуса.
— Пора, сестра, пора! — подтверждает он. — Это ветхий, дурной обычай! Ну к чему она женщине, эта тряпка?
Баджи задумывается: в самом деле — к чему? Вот ведь ходят рядом с ней русские женщины без чадры — и ничего. Это у жительниц Крепости, вроде Ана-ханум, вся жизнь в чадре. А она, Баджи, черногородская, заводская, а нынче промысловая, где вообще с чадрой так не носятся, как в Крепости. Ко всему, с тех пор как она живет на промыслах, она, по правде говоря, и носит-то чадру не так, как носить полагается, а просто набросит на голову вроде платка, скорее для виду, для приличия — отвыкла она за годы, что жила в Крепости, ходить перед чужими мужчинами с непокрытой головой. Так что, если брат и все друзья вокруг не против, чтоб она сбросила чадру, она только скажет им спасибо…
Словно тяжесть сброшена с головы!
И теперь, когда Баджи производит уборку комнаты и вытирает пыль лоскутом изорванной чадры, она с удовлетворением думает:
«Правильно сказал брат — только и остается чадре, что быть пыльной тряпкой!..»
Однажды, вернувшись с работы, Юнус сказал:
— Собирайся, сестра, скорей!
— Куда? Зачем? — удивилась Баджи. — Обед уже на столе.
— Пообедаем позже!
— А что такое? — допытывалась Баджи.
— Увидишь сама!.. — ответил Юнус, шагнув к двери.
Баджи последовала за братом.
Группами и в одиночку спешили рабочие к воротам «Нового Апшерона».
«Наверно, пожар или нефтяной фонтан!» — мелькнуло в голове у Баджи.
Людской поток увлек Баджи и Юнуса в глубь промысла, к буровой вышке, вокруг которой столпились рабочие. Баджи увидела: вышка украшена флагами, гирляндами зелени и цветов. Нет, здесь не пожар и не фонтан! Может быть, какой-нибудь праздник?
С одной из площадок вышки Газанфар, размахивая фуражкой, возглашает:
— Да здравствует буровая номер шесть — первая пробуренная скважина на нашем «Новом Апшероне»!
В ответ несется громкое «ура» на разных языках. Люди поздравляют друг друга, обнимаются, целуются. Лица у всех радостные, праздничные. Только и слышно вокруг: «наша буровая», «наш промысел», «наш район».
Баджи смотрит на взволнованные лица рабочих — многие ей уже знакомы, — прислушивается к радостным голосам.
«Наш, наша, наше!..»
Так говорят люди, уверенные в себе.
Юнус торжествующе поглядывает на Баджи, словно спрашивая: «Ну, теперь что ты скажешь, сестра, насчет хозяев?»
Что она скажет? Похоже, что рабочие в самом деле хозяева на промыслах!
Спустя несколько дней Юнус, придя с работы и наскоро пообедав, снова заторопил Баджи. На этот раз Баджи не мешкала: брат, наверно, поведет ее туда, где интересно.
Позади остался промысловый район и показались известняковые карьеры. Баджи увидела множество людей с ломами, кирками, носилками, тачками, облепивших серо-желтый известняк.
— Субботник… — промолвил Юнус, берясь за кирку.
До позднего вечера, рядом с другими людьми, таскала Баджи камни, нагружала арбы и грузовики. Камни были большие, тяжелые. Баджи содрала себе кожу на ладони, прищемила палец.
Время от времени Баджи посматривала на Юнуса. Ловко работает! Как легко взлетает и опускается в его руках кирка, как движутся мускулы под распахнутой ветхой рубашкой! Баджи решила: на первые же заработанные ею деньги она купит брату в подарок новую красивую рубаху!
На обратном пути, кивнув на перевязанный палец Баджи, Юнус спросил:
— Сильно болит?
Баджи собралась ответить: «Тяжелое это дело — таскать камни!»
Но вспомнив про подарок, который решила сделать на заработанные ею деньги, бодро воскликнула:
— Зато, наверно, хорошо заплатят!
— Нет, — спокойно ответил Юнус, — за работу на субботниках платить не полагается.
Баджи замедлила шаг… Не полагается? Зачем же он привел ее сюда? Кто станет таскать тяжелые камни с полудня до вечера задаром?.. Но почему, в таком случае, собралось здесь столько людей? Почему так упорно орудовали киркой сам Газанфар, и Кафар, и Рагим? Почему так прилежно таскали носилки, катили тачки кирмакинец и ардебилец, Арам, Розанна, Сато? Даже маленькая Кнарик не захотела остаться дома и, подражая взрослым, таскала в своих ручонках камни, какие ей было под силу поднять.
Юнус почувствовал недоумение Баджи.
— Не расстраивайся, сестра! — сказал он. — Из этих камней построят Дворец культуры. Надо думать, что и мы с тобой будем туда ходить.
— Дворец культуры?.. — не поняла Баджи.
Весь остаток пути Юнус говорил о субботниках, о дворцах культуры и о многом другом, о чем Баджи слышала впервые.
— Ну, для этого стоило поработать! — наконец поняв и повеселев, воскликнула она.
Вечером, лежа в кровати, Баджи размышляет о своей жизни. Много, много в ней было дурного и горького, очень много!.. А теперь? Баджи приоткрывает сонные глаза,
