— Андрей Васильевич, к вам.
— Да, да.
Он тряхнул волосами, зажег свет. Вошла девушка лет двадцати, может быть, чуть старше, поздоровалась. Андрей пригласил сесть, она не села.
— Что у вас?
— Андрей Васильевич, я хочу попросить вас, чтобы вы меня... чтобы вы помогли мне, помогли устроиться на работу к вам.
— К нам? А какая у вас специальность?
— Специальность? Специальности сейчас у меня нет. Но не в этом дело. Андрей Васильевич, вы меня, конечно, не помните. Но я училась в одном классе с вашим братом Мишей. И еще вы знали моего отца. Аркадия Викторовича Валединского.
— Лида?
Он был взволнован, растерялся:
— Лида! Как же ты, где?
— Я вообще сейчас нигде. Я работала на лесозаготовках, потом заболела.
Он замолчал, не зная, что сказать. Она тоже молчала.
— Лида, зайди ко мне завтра. Я подумаю, куда тебя устроить.— И, чувствуя, что надо еще что-нибудь сказать, опросил зачем-то: — Зайдешь? Только обязательно. Ладно?
— Хорошо. До свидания.
Когда она уже бралась за ручку двери, он окликнул ее:
— Лида! А ведь Мишка-то погиб...
Потом он шел домой, временами останавливаясь, кривясь от боли и стыда. Иногда он даже чуть слышно стонал. «Посоветуйся, посоветуйся,— повторял он про себя,— Елена Ивановна женщина толковая. Мужу с женой советоваться не зазорно».
— Почему ж ты не позвал ее к нам?
— Я не знаю. Как-то неловко получилось. Не знаю, не знаю.
— Где же она сейчас?
— Ну, Лева, ну, не знаю!
— Я боюсь, что она завтра может не прийти.
— Почему? Она должна прийти.
Назавтра он должен был ехать на аэродром, не поехал, отменил встречу в облисполкоме, сидел, ждал. И она пришла.
— Лида,— встретил он ее вопросом,— ты умеешь печатать на машинке? Ну, ничего, Голубева научит. Будешь секретарем-машинисткой. Ладно?
Петька Тележко теперь тоже работал на базе.
До этого он перебывал на нескольких местах — в СМУ-12 возил кирпич, известь, глину, что попало — не нравилось: грязная работа. Лес возить в город из леспромхоза было лучше, по крайней мере, действительно едешь, а не пятишься задам по стройплощадке, высунувшись из кабины и выкручивая до отказа баранку. А здесь дорога прямая, длинная, через тайгу. Тележко сидел свободно, придерживая одной рукой руль, опустив, когда позволяла погода, левое стекло и выставив наружу локоть. Темнело, он включал фары и гнался за их зыбким светом. Иногда сзади тяжело грохал на выбоине прицеп, крякнув, обдирая кору, слегка сдвигались с места бревна. Время от времени Петька длинно сигналил в ночь, просто так, от нечего делать,— знай наших. Потом впереди, за перевалом, возникало обычно зарево, оно разрасталось, как будто всходила луна или поднимался пожар, и вдруг появлялись лучистые кошачьи фары встречной машины. Они приближались, мигали, слабли, чтобы не слепить ему глаза, и встречная машина с шуршанием проносилась мимо — только что расстояние между ними все сокращалось, теперь оно с каждой секундой увеличивалось. Он подолгу стоял у переезда, у опущенного шлагбаума, ждал, пока не прогремит мимо, обвевая его песком и дымом, поезд... Но и здесь работать ему надоело: слишком уж были темные тоскливые ночи, слишком длинные ездки. Он устроился в торговую сеть — развозил промтовары со склада по магазинам в закрытом фургоне. Но вскоре обнаружились недостачи, раскрыли шайку жуликов, было долгое следствие, суд, и, хотя Петька был ни при чем, его тоже привлекли в качестве свидетеля. Это ему не понравилась. Тут как раз областной базе авиационной охраны лесов и обслуживания лесного хозяйства дали легковую машину, «Победу», для начальника, и прибавили одну штатную единицу. Тележко и стал этой самой единицей — по рекомендации Мариманова. У Васи вообще была идея — собрать всех своих вместе, весь взвод, всех, кто остался во взводе, с лейтенантом во главе.
Когда кончался пожароопасный период и парашютисты перебирались в город, Сергей вместе с Петькой захаживал иногда к Маримановым. Кларита к их посещениям привыкла, хотя это и не вызывало у нее восторга.
— Ох, не любит нас твоя жена, Мариманыч,— оказал как-то Сергей.
— Почему! — запротестовал Вася.
— Да, наверно, думает: «Не испортили бы мне мужа, шаромыжники, холостые».
— Нет, Серега, — не согласился Тележко,— она нас терпит только потому, что мы холостые. Понял? Женщины это ценят. Поскольку она, понимаешь ли, замужем, больше нам жениться не на ком, вот мы и холостые.
— Трепло, — беззлобно сказал Мариманов.
Была осень, холодно, дождь. Давали получку, Сергей пришел к концу, все уже разбрелись. Денег причиталось много: за лето зарплата, и полевые, и командировочные, и за прыжки.
— Проверь, сколько авансом получал,— сказала Голубева.— Правильно? Вычитаю. Это в кассу, остальную сумму на сберкнижку перевожу. Текущий счет тот же самый?
В коридоре топтался Тележко, ждал начальника куда-то ехать. Из-за двери дробными сериями разносился треск пишущей машинки.
— Во Лида дает,— восхитился Петька,— как из автомата. Хорошая девчонка. Скромная.
Он просунул голову в дверь:
— Лидочка, можно? Ты в глиже или не в глиже? А то ведь я не один, с Лабутиным. Ну, ладно, ладно, я ведь пошутил.— И вздохнул: — Что-то у нас, Лида, с тобой разговорная речь не клеится.
Они сели на диванчик. Капли ползли по мутному оконному стеклу.
— Люблю дождь, — тихо сказала Лида, продолжая печатать.
— Дождь хорош, когда дома сидишь или когда тайга горит,— откликнулся Сергей.— А когда на посту стоишь или в походе...
— Если дорога хорошая и резина и тормоза в порядке, тогда, пожалуйста. А если грязь, болото, сядешь, не вылезешь.
— Я знаю,— сказала Лида,— я на лесозаготовках работала. Но дождь все равно люблю.
— Ты с какого года? — спросил Тележко.— Сколько тебе лет?
— Сколько дашь?
— Порядка двадцати трех.
Она засмеялась.
— Угадал? Печатаешь ты здорово. Долго училась? Она кивнула.
Когда Андрей Васильевич взял ее на работу, Голубева показала ей, как вставляется лист под валик, как кладется копирка, чтобы не получился отпечаток на обратной стороне листа, как работает верхний регистр, и Лида начала тренироваться. Она сильно ударяла указательными пальцами по клавишам, долго искала нужную букву, после каждого слова смотрела — как получилась. Она писала что хотела, что приходило в голову: «Сибирь, Сибирь, Сибирь, Москва, Москва, улица Горького, мы едем в Москву в синем вагоне. Лида. Лидия Аркадьевна Валединская, секретарь-машинистка, 123456789, №-«§:.» Лида тушит пожар, областная база охраны лесов и обслуживания лесного хозяйства. Начальник базы Гущин А. В ».
Потом у нее болели пальцы.
Она сидела одна после работы, стучала на старом «Ун-дервуде». Приходил ночной сторож, заглядывал к ней, здоровался. Постепенно к указательным пальцам подключились средние, потом безымянные Она уже печатала инструкции, приказы, сводки. Она уже почти не смотрела на клавиши. Плавно двигалась каретка, тоненько звякал звоночек, предупреждая, что близко край листа, кашлял в коридоре сторож, белая круглая луна смотрела в окно. Теперь Лида научилась печатать, думая совсем о другом.
— Ишь стучит,— опять восхитился Тележко,— как все равно этот, как дятел. Я бы, интересно, мог так наловчиться?
— Секретарь-машинист Тележко,— сказал Сергей.— Звучит.
Лида засмеялась.
— Чего ты смеешься? — возмутился Петька.— Это же темный человек, из тайги только что вышел. Ты представляешь, прыгает с парашюта в тайгу,
— Тебя лейтенант учил-учил говорить: с парашютом, а не с парашюта, так ничего и не добился.
— А я как оказал? Не в армии, не придирайся. Представляешь, Лида, я же сам пробовал, прыгал, можно сказать, не жалея жизни. На ровное место прыгаешь и то ужас, а тут в лес. Нормальный человек по своей воле прыгать не будет. Вот он целое лето был в тайге, вышел одичавший, от женщин совершенно отвык. А без женщин жизнь плохая. Чего ты так на меня смотришь?
Часы на стене пробили шесть раз. Лида накрыла машинку черным чехлом, стала одеваться. Сергей тоже поднялся:
— Мы, значит, пошли. А вы, товарищ Тележко, ждете начальника? Ждите и везите его аккуратно. Привет!
— Это с вашей стороны будет не локально.
— Вы, наверное, хотели сказать: не лояльно, но оговорились? К сожалению, ничего не сможем сделать. Товарищ Тележко, держите себя в руках.
Лида еле сдерживала смех.
.. Не успели они спуститься, как из кабинета вышел Гущин:
— Петя, поехали.
— Есть, Андрей Васильевич.
Он перебежал под навес, где стояли машины, и подогнал «Победу» к крыльцу.
— Домой.
Когда «Победа» пересекла широкий двор и, переваливаясь, выехала из ворот, Сергей и Лида только вышли на улицу. Они шли по скользкому деревянному тротуару, она в синем дождевичке, держа зонт над головой, он в длинном плаще с капюшоном. Тележко резко просигналил. Они обернулись, оба, смеясь, помахали, и Сергей взял Лиду под руку.
