Халатность и равнодушие руководителей химкомбината Иван Алексеевич обнажил до корней. И не только обнажил, добрался до той почвы, которая питает живительными соками эти пороки.
Выводы Гая снимали с глаз Акима Сидоровича пелену. Он сам частенько задумывался над причинами, о которых с болью говорил Иван Алексеевич, и, не добравшись до корней, успокаивался ложной самокритикой: «Все это мне только кажется. Наш народ за последние годы достиг потрясающих успехов в покорении космоса… Неужели будничными неурядицами можно заслонить достижения во всех отраслях народного хозяйства? Стареть, пожалуй, начинаю…»
Вереница выводы Гая начал записывать в блокнот и делать пометки: «Глубоко! Удивительно точно! Угодил прямо в цель! Я согласен! Читает мои мысли!..»
— Высокая техническая культура рабочего класса, армия инженеров, техников, дают возможность отдельным руководителям почивать на лаврах. Такие руководители поле своей деятельности стали видеть с колокольни администраторов-бюрократов. За примерами далеко ходить не надо. Товарищи Осокин и Пилипчук свою роль так и понимают. О работе цехов они судят по рапортичкам. Если требуется решать какие-то производственные задачи, подчиненных обязывают выполнить то-то в такой-то срок. — Иван Алексеевич отпил из стакана глоток воды и ударил Осокина по самому уязвимому месту: — Руководителем современного предприятия должен быть ученый. Ученый с аналитическим умом, способный достижения науки ставить на широкие производственные рельсы.
Осокин, подавив вздох, крепче уперся руками в подлокотники кресла.
— Случай в цехе аммиака — пример халатности и равнодушия. Старший аппаратчик Гришин не единожды предлагал для контроля за чистотой отмывки водорода поставить на каждой колонне синтеза дополнительный фильтроприбор. Так, Василий Денисович?
— Три докладных подавал.
— Предложение Гришина дальше кабинета Осокина не пошло.
Иван Алексеевич попросил директора химкомбината объяснить причину недопустимого равнодушия. Андрей Карпович сослался на забывчивость:
— Не помню такого случая.
— Допустим, — не поверил Гай. — Но когда вам стало ясно о беде в цехе, какие вы приняли меры?
Осокин молчал.
— Может быть вы, Демьян Михайлович, ответите?
Пилипчук тоже промолчал.
— Всю ответственность вы хотели взвалить на плечи начальника смены. И надо сказать, действовали хитро, умело. Задольный в критической обстановке искал выход из беды. Осокин и Пилипчук не верили, что последствия можно предотвратить. Спасая себя, они сковывали любую инициативу Задольного, стараясь получить от него юридический документ, которым можно прикрыться, как щитом. Таким документом служит рапорт Задольного.
Андрей Карпович, чего с ним раньше не случалось, взорвался:
— Это поклеп!..
— Игорь Николаевич, — обратился Гай к Задольному, — познакомьте членов бюро с рапортом.
Задольный положил рапорт на стол. Листок с размашистыми строчками, перерезанный резолюцией Осокина, пошел по рукам.
— Понимаете, какой это ход?..
Иван Алексеевич свои выводы подкрепил еще десятками фактов, бьющими Осокина и Пилипчука прямо в глаз, и, заканчивая выступление, предложил:
— Мы желаем услышать от вас, как от руководителей, честное признание. Играть в прятки с партийной совестью не советуем.
— Я сказал все, — буркнул Осокин, вспоминая золотые деньки: «Оно конечно, когда была острая нужда в специалистах… Теперь другие времена. Инженеров — пруд пруди! На химкомбинате каждый четвертый — техник. Эх, сказал бы Аким Сидорович в защиту словечко! Я бы зубами схватился за эту ниточку и размотал бы весь клубок».
Андрею Карповичу после таких мыслей захотелось снова выйти на трибуну, напомнить членам бюро свое прошлое, подкрепить его кое-какими примерами сегодняшних дней… Но кто-то другой, осторожный и расчетливый в поступках, советовал не горячиться, выждать подходящий момент.
— Демьян Михайлович, скажите вы свое слово, — предложил Гай. — Я, может быть, исказил истину?
— Добавить ничего не могу, — признался Пилипчук.
— Андрей Карпович, выходит, я прав?
Осокин отвечать не торопился. Он взвешивал каждое слово Гая, пытался трезво оценить свое положение и пришел к такому решению: «Послушаю выступления Задольного, Гришина, Полюшкина, уточню взгляды на событие Акима Сидоровича и начну действовать».
Погрузившись в думы, Осокин не слышал, когда Полюшкин объявил перерыв. Он так бы и продолжал сидеть в кресле, не окажись рядом главного технолога.
— Карпович, — шепнул на ухо Пилипчук. — Вы, наверное, хотели обмолвиться словечком с Акимом Сидоровичем. Не теряйте время.
«Руководителем современного предприятия, — соглашался Аким Сидорович с выводами Гая, — должен быть ученый с аналитическим умом, способный достижения науки быстро ставить на широкие производственные рельсы».
Холодная коридорная тишина, гулко разносящая каждый шаг, и что-то другое, еще не совсем осознанное, помогли Веренице немного успокоиться.
«Такие мысли и мне не раз приходили в голову, — думал он. — Но я почему-то не решался высказывать их вслух. Гай обвинял Андрея Карповича во многом: трусости, халатности, равнодушии. Но мы его считаем хорошим работником. Его предложение о выпуске минеральных удобрений высокой концентрации — дело государственной важности».
Аким Сидорович вспоминал работу Осокина на разных постах и все больше приходил к убеждению: Андрей Карпович человек дисциплинированный, честный… Такие выводы он делал из фактов. Годы первых пятилеток инженер-комсомолец Андрюшка Осокин провел на самых горячих стройках. Грянула Великая Отечественная — Андрей Карпович быстро переводит химический завод на выпуск фронтовой продукции. Неутомимым организатором он проявил себя и в послевоенную пору восстановления промышленности. Акиму Сидоровичу не раз приходилось для пользы дела перебрасывать Осокина с одного предприятия на другое, доверять самые трудные участки. В такие моменты Андрей Карпович никогда не скисал, не пытался, пользуясь старой дружбой, намекнуть о местечке спокойном, обжитом.
«Неужели Гай лучше меня разглядел Карповича? — удивлялся Вереница. — В Яснодольске Осокин проработал только три года. Коллектив комбината за это время перекрыл проектную мощность по выпуску продукции. Работу Этого предприятия мы ставим в пример многим руководителям…»
Аким Сидорович хорошо знал один свой недостаток: видеть в человеке только прекрасное. Второй — не замечать в деятельности руководителя работу коллектива — всегда опускал. И не только опускал, твердо стоял на позициях вождизма: каков руководитель — таков и коллектив. Приглядываясь, как говорится, со всех сторон к Осокину, он не мог найти чего-то порочащего друга детства. Одно, правда, Акиму Сидоровичу не нравилось у Андрея Карповича. Но эту слабинку он ценил высоко, даже гордился неспособностью друга произносить зажигательных речей на больших совещаниях и коллегиях министерства.
Посасывая мундштук погасшей трубки, Аким Сидорович задумался над поведением Осокина во время борьбы за спасение платиновых катализаторов. «Обстановка действительно сложилась чертовски сложная. Подобного случая на химкомбинатах еще не бывало. Тут не мудрено и растеряться».
Аким Сидорович попытался поставить себя на место Осокина.
«Андрею можно простить растерянность, неспособность сразу найти выход из беды…»
Вереница раскурил погасшую трубку, остановился у широкого окна, разрисованного морозом, и снова задумался.
«Понизить Осокина в должности — дело нехитрое. Надо хорошенько, неторопливо разобраться в сложившейся обстановке, еще раз проанализировать действия Андрея и поговорить с ним как на духу. Неужели он не пойдет на откровенный разговор? Нет, Андрей хитрить со мной не будет!..»
Аким Сидорович не заметил, когда подошел Осокин. Он только услышал его голос.
— Хотелось поговорить наедине, — тихо произнес Андрей Карпович. — Надеюсь, не откажешься?
Вид Осокина, обмякший и какой-то подавленный, пробудил у Акима Сидоровича не то чувство жалости, не то превосходства, и он, оставаясь верным своему правилу: никогда не отворачиваться от человека, попавшего в беду, с нарочитой грубоватостью ответил:
— Разговор будет крутой. Мария Антоновна не разучилась чаек студенческий заваривать? Кстати, как ее здоровье? Ты позвонил, что все обошлось хорошо? Позвони немедленно и спроси разрешения приехать на чаек.
Краткая беседа с Акимом Сидоровичем подбодрила Осокина.
«Мы еще постоим за себя! — воспрянул он духом. — Главное — сохранить выдержку, проявить гибкость…»
Кресло Андрею Карповичу показалось таким же мягким, удобным, как и в первый день приезда на комбинат. Он по старой привычке скрестил руки на животе и начал приглядываться к членам бюро.
