Юрий Рытхэу - Метательница гарпуна

И снова поймала себя на том, что занимается такими размышлениями, чтобы уйти от других мыслей, пугающих ее. Но куда уйдешь, если он сидит рядом, если слышно его дыхание, если от желания прикоснуться к его волосам, коротким и непослушным, становится жарко?..

Музыка умолкла. После долгого молчания Семен откашлялся и сказал:

— Я давно смотрю и не решаюсь спросить…

Он дотронулся пальцем до голубого значка на Машиной щеке.

— Я все гадаю, что бы это могло значить? — продолжал он медленно. — Корона, что ли?.. Порой фантазирую, придумываю разные романтические истории. Точнее, вспоминаю истории, давным-давно вычитанные в книгах. И мне мерещится какая-то тайна вашего происхождения…

«Неужели он не знает?» А откуда ему было знать, если об этом давным-давно забыли все? Никто не помнит, что Мария Ивановна Тэгрынэ — дочь некогда знаменитого Гатле, владельца всех стад Верхней тундры.

И Маша сухо, деловито рассказала о своем прошлом.

Семен слушал молча, не прерывая. Только когда она закончила, сказал:

— В Москве на улице Горького есть Институт врачебной косметики. Там выводят любую татуировку.

— Знаю, — кивнула Маша. — Я ходила туда. Даже уже уселась в кресло, хирург приготовил инструменты. И вдруг я представила свое лицо без синего пятнышка, без этого клейма прошлого, и мне стало стыдно, будто хотела совершить какую-то подлость. Вскочила с кресла и бросилась вон из кабинета. А врач кричал вслед, что напрасно испугалась. А я не инструментов его испугалась. Я испугалась другого. Ну вот сниму этот знак… А потом мне еще что-то не поправится в моем облике… Японки же делают специальную операцию, изменяя разрез глаз на европейский манер… В общем, мне трудно все объяснять… Подумалось даже: вдруг произойдет чудо, оживет мама, глянет на меня и не увидит этого знака…

— Я понимаю, — тихо сказал Семен, и неожиданно Маша ощутила на щеке прикосновение его губ. Как раз на том месте, где синий знак.

Может, с того момента весь мир переменился для Маши Тэгрынэ. Как не хотелось ей отправляться в командировки! Но жизнь секретаря окружкома комсомола — сплошная дорога: то на север, то на юг — на новые прииски, в геологические партии, в оленеводческие бригады…

В апреле полетела в Москву на совещание в ЦК ВЛКСМ. Возвращаться собиралась тут же, сразу после совещания. Бывшие сокурсницы и сокурсники по Высшей комсомольской школе упрашивали задержаться хотя бы на один день. Маша не согласилась, лукаво сказала:

— Влюблена я. Ждут меня в Анадыре.

Однако обратный билет пришлось вернуть в кассу.

Марии Тэгрынэ объявили, что намечается зарубежная командировка. Ей стало даже страшно. Одно дело — съездить за границу в туристскую поездку, и совсем другое — командировка…

— Знаем, что вы по образованию педагог, — говорил секретарь ЦК комсомола. — Мы посоветовались с Магаданским обкомом, с окружкомом партии. Там вас охарактеризовали как хорошего специалиста по обучению детей северных народов родным языкам. Да и вам самой эта командировка будет небесполезна.

В Министерстве просвещения Маша узнала подробности. В Монреале намечалась международная встреча, посвященная развитию культуры арктических народов. Советская делегация состояла не только из ученых; в нее включались и практические работники Севера.

Многих из них Маша знала, встречалась с ними и раньше. А саму ее посылали не столько как специалиста, сколько как представительницу коренного населения Чукотки.

Огромный «Ту-114» двенадцать часов рубил винтами разреженный воздух. Весь полет Маша провела в предчувствии какого-то чуда. И ожидание не обмануло ее. С высоты в десять километров она увидела южный берег Гренландии, айсберги в зеленом поле океана. Картина была редкой по красоте, неповторимой! Как было бы хорошо взять сюда всех друзей и вместе полюбоваться на красоту земли!

После таможенных формальностей горячие приветствия работников советского посольства и сдержанные — устроителей встречи. Кругом такая пестрота лиц, наречий, красок, что на некоторое время Маша почувствовала себя как бы во сне.

Стеклянные двери распахнулись, повинуясь фотоэлементам. Скосив взгляд, Маша Тэгрынэ увидела два источника луча. Улыбнулась про себя: «Забавно!»

Заседания комиссии по изучению современного уровня развития арктических народов проходили скучно и не без эксцессов. На одно из заседаний пришли три пикетчика-эскимоса и выкрикнули несколько лозунгов. Их быстро выдворили из помещения, и Маше показалось, что это входило в программу, составленную заранее.

Советская делегация была достаточно обеспечена всеми необходимыми ей материалами, да и люди были образованные, знающие жизнь. А с той стороны какие-то третьестепенные чиновники.

Советские делегаты выступили с интересным докладом, раздали привезенную литературу, показали документальный фильм о жизни Чукотского национального округа. Маша несколько раз видела на экране себя, но никто здесь не узнал ее, потому что снята она была в национальной одежде.

Представители канадского министерства по делам северных территорий и датские чиновники, выступавшие от имени Гренландии, высказывали тревогу по поводу уменьшения численности арктических народов.

«Главная причина, — говорил один, — промышленное проникновение на Крайний Север и отсутствие законов об охране малых народов Севера. Канача за последние годы издала огромное количество распоряжений и запретов в отношении редких животных. Неужели ценность эскимосских племен меньше ценности гикающих журавлей? Когда умирает от голода целая эскимосская семья где-нибудь на Баффиновой земле, мало кто об этом знает. А когда ловят браконьера с парой серебристых форелей, в печати поднимается такая кампания, будто от этой пары рыбешек зависит благосостояние нации…»

Из другой речи зарубежного делегата запомнилось:

«Образование эскимосов и индейцев построено так, что практически, окончив школу, они не могут поступить в университет. Даже среднее образование эскимоса и индейца — это фикция…»

И когда на трибуну вышел индеец, Маша вся обратилась в слух.

— Белый человек, — говорил он, — живет на канадской земле по договору с нами, исконными жителями этой земли. Но оказалось так, что гости стали хозяевами, а сами хозяева не могут определить своего политического положения в собственной стране. Если ты индеец или эскимос, у тебя по существующим законам есть право на образование и медицинское обслуживание. Но все эти блага ты получаешь, когда находишься в резервации. А если не хочешь довольствоваться положением второсортного гражданина и покидаешь резервацию, все твои даже самые мизерные права разлетаются в прах. Индеец и эскимос в большом городе беззащитны…

Слушая эти речи, Маша вспоминала обширные статьи об абстрактном гуманизме. Но, оказывается, есть еще и ограниченный гуманизм; типичные представители этого гуманизма сидели здесь же, в уютном зале, и толковали о необходимости принять меры по охране исчезающих племен. Слова их звучали обидно — говорилось будто бы не о людях, а о живых украшениях земли, которая без малых народов Севера потеряет значительную часть своего очарования.

На второй или третий день развернувшейся дискуссии в зале заседаний появилась девушка, одетая несколько смело: очень яркая кофточка и брючки, плотно облегающие фигуру. Такие туалеты Маша видела до того лишь на улицах Торонто.

Машу познакомили с этой девушкой, назвавшейся Мери Карпентер.

— Вы с Чукотки? — удивилась Мери.

— Да, — ответила Маша по-английски.

— Тогда мы могли бы быть родственниками.

Маша недоуменно пожала плечами.

— Мой дед, — пояснила Мери Карпентер, — был крупным торговцем пушниной. Он жил и в Сибири и на Чукотке. А когда там, у вас, большевики захватили власть, дед переехал сначала на Аляску, потом в Тиктоюктак, где я и родилась.

Вечером, за ужином, Маша, к удивлению товарищей, вдруг хлопнула себя по лбу.

— Что с вами, Мария Ивановна? — участливо спросил глава делегации.

— Вы читали роман Тихона Семушкина «Алитет уходит в горы»? — спросила Маша.

Оказалось, что все члены делегации читали роман.

— Вы помните американского торговца Чарли?

Все помнили его.

— Так он дед той Мери Карпентер, которая принимает участие в работе нашего совещания…

Кто-то с сомнением покачал головой.

— Конечно, она внучка не буквально Чарльза Томсона, но его прототипа, — пояснила Маша. — Я слышала из уст самого Тихона Захаровича, что прообразом Чарли Красного носа являлись два человека, и один из них, Карпентер, торговал в Кэнискуне, у южного входа в Берингов пролив, в восемнадцати километрах от Уэлена. Развалины его лавки и склада сохранились до наших дней. Карпентер упоминается и в нескольких старых книгах о Чукотке. О нем довольно тепло отзываются такие авторитетные путешественники, как Харальд Свердруп и сам Амундсен… Надо же, такая встреча!