Юрий Рытхэу - Метательница гарпуна

На следующий день Маша сама разыскала Мери Карпентер. Ей удалось установить, что сама Мери Карпентер не очень-то хорошо помнила деда, потому что тот давно умер. Но родители Мери и теперь довольно состоятельные люди — имеют несколько промысловых судов, свой причал. Это позволило Мери окончить нормальную среднюю школу и поступить в университет в Лондоне.

— Я изучаю социологию и литературу, — важно заявила Мери. — После окончания университета собираюсь целиком посвятить себя заботам об улучшении жизни моего народа. Я уже несколько раз выступала по телевидению, в печати… А вы боретесь за свой народ?

Мария Тэгрынэ улыбнулась и ответила:

— Конечно.

— И это вам удается?

— Почти всегда.

— Вы счастливы?

— Да, — ответила Тэгрынэ.

— А я нет, — грустно призналась Мери Карпентер. — Плохо у меня все получается. С одной стороны, всеобщий интерес к нашему народу. Меня внимательно выслушивают, сочувствуют. И в то же время… — Она запнулась. — В последние годы так разрекламировали Арктику, что туристы туда валом повалили. Предприимчивые дельцы начали строить для них отели, базы. Иногда едешь по снежной равнине, и вдруг словно сказка. Поселочек из нескольких домиков сияет электрическими огнями. Рядом стоят ярко раскрашенные вездеходы, лыжи, люди толпятся. Издалёка как будто бы эскимосы. Так кажется, потому что покрой одежды похож. А шьют ее из яркого морозоустойчивого нейлона, подбивают гагачьим пухом, орнамент пускают по рукавам и подолу… Это туристы… Ходят в наши селения, спаивают эскимосов, девушек совращают… Много у нас появилось в тундре так называемых турист-бэби… Вот так и живем… Я тут слышала, что вам разрешат поездку на Север. Не очень огорчайтесь, если увидите целые селения в полупьяной спячке, когда охотники не выходят на промысел, когда голодные дети бродят вместе с собаками по помойным ямам. Эскимосы тут ни при чем…

По мере того как Мери рассказывала, с нее сходил еле уловимый налет чего-то чуждого, и Маша видела в ней обыкновенную девушку-эскимоску из Ново-Чаплина или Нунямо. Невольно подумалось: «Как все-таки ей тяжело! А наши-то… послушать бы им эту Мери Карпентер! Хотя по сравнению с другими она находится в привилегированном положении, даже учится в университете!»

Тут же решила уточнить:

— Много вас, студентов-эскимосов?

— Я одна, — тихо ответила Мери. — На всю Канаду одна…

Советская делегация побывала в Торонто, на Ниагаре, а потом Маша попрощалась со своими спутниками и отправилась в далекий Йеллоунайф.

Ей достался билет первого класса, и любезная стюардесса проводила ее в отсек, где сидели еще два пожилых господина. По карте Йеллоунайф находится на той же широте, что и Анадырь, и, хотя уже кончался апрель, Маша боялась, что будет холодно. Знания языка ей пока доставало. Правда, порой хотелось попросить собеседника написать на бумажке то, что он намеревается сказать. Но еще труднее оказалось слушать объяснения рейсов в аэропортах. Это, видимо, общая беда аэродромных дикторов всего мира — говорить как можно невнятнее.

На одной из остановок Маша выбрала соседа посимпатичнее и обратилась к нему с просьбой:

— Простите, я плохо знаю английский, не всегда понимаю, что говорят по радио, и боюсь пропустить свой рейс. Разрешите мне держаться поближе к вам.

Оказавшись без переводчика, она заговорила по-английски довольно свободно. Верно, значит, главное не в том, насколько правильно ты строишь фразу, а в том, чтобы тебя понимали.

— Я буду рад вам помочь, — ответил солидный сосед. — Вы откуда?

— Из Советского Союза.

— А, русская! — понимающе закивал канадец. — Очень рад. Я был трижды на выставке «ЭКСПО» и каждый раз посещал павильон вашей страны. Вся наша печать сходится во мнении, что вашим павильоном вы завоевали в обеих частях американского материка больше друзей, чем можно было ожидать. Молотьши! — добавил он по-русски. — Я инженер, работаю в системе Си-Би-Си. Сейчас лечу на Север, чтобы изучить возможность строительства телевизионной станции к северу от Йеллоунайфа.

— А в Йеллоунайфе есть телевидение? — спросила Маша.

— Да. Наша станция там уже работает, — ответил инженер. — А у вас?

— В Магадане телевидение работает почти десять лет, — ответила Маша. — В Анадыре студия начнет передачи в этом году.

— Студия? — переспросил инженер.

— Да, студия.

— Значит, вы готовите программы на месте?

— Да.

— Это совсем не то, что у нас! — воскликнул инженер. — Мы ставим только станцию. Потом привозим программы, записанные на магнитофонных лентах, и станция работает.

— У нас тоже показывают московские передачи, — сказала Маша. — Но есть и свои. Дикторы наши говорят и по-чукотски и по-эскимосски. А теперь строим еще станцию, которая называется «Орбита»…

— О, я знаю, что такое «Орбита!» — перебил инженер. — Но это чертовски дорого! Где вы берете столько денег?

— Государство наше богатое, — гордо заметила Мария Тэгрынэ.

— О, извините… Я сказал глупость, — виновато улыбнулся инженер. — Вы достигли грандиозных успехов в продвижении телевидения на Крайний Север.

«Ну, не совсем так, — подумала про себя Маша. — Голубой экран в Анадыре — это, конечно, здорово, но хотелось бы, чтобы телевизор стоял у оленевода, у морского охотника где-нибудь в Уэлене или в Лорине. Им это ой как нужно!..»

На берегу Большого Невольничьего озера, когда оставалось преодолеть последний отрезок пути, Мария Тэгрынэ зашла в низенькое деревянное здание аэровокзала и с внутренним удовлетворением обнаружила, что благоустройство здесь похуже, чем где-нибудь в Маркове или в Лаврентии. И буфет закрыт большим фанерным щитом, и унылый бачок с питьевой водой, и цинковый таз, заполненный мусором..

Стартовав отсюда, самолет мягко опустился на поле йеллоунайфского аэропорта. Чиновник провинциального правительства встретил Марию Тэгрынэ и отвез в отель того же названия, что и сам город.

Гостиница оказалась получше, чем в родном Анадыре, и это ощутимо укололо самолюбие Марии. Номер ее находился на втором этаже. Внизу — ресторан, бар.

В тот же день состоялась встреча с властями провинции. Маша высказала желание познакомиться с учреждениями, школами, магазинами, поговорить с местными жителями. К ней приставили какого-то жалкого человечка, назвавшегося русским. Он сразу повел себя вызывающе:

— Чтобы у вас не было никаких вопросов в отношении моей персоны, позвольте отрекомендоваться. Я действительно русский, сдался в плен в начале войны. До войны работал в Москве в газетном киоске на Кузнецком мосту. Все остальное в моей личной жизни вас не касается.

— Очень мне нужна ваша личная жизнь! — брезгливо поморщилась Маша и попросила чиновника избавить ее от услуг этого типа.

На следующий день она побывала в магазине, в ремесленном училище, где обучались дети индейцев и эскимосов. Ничего нельзя было сказать худого о профессиональной подготовке будущих шахтеров. Ребята выглядели ухоженными, веселыми. В Марии Тэгрынэ они сразу узнали свою дальнюю соплеменницу, окружили ее, попытались о чем-то спросить, но учителя погнали их обратно за парты. Маше очень хотелось поболтать с этими ребятишками, живо напоминавшими ей учеников провиденской школы профтехобразования, — не пришлось! На помощь учителям поспешил чиновник.

— Вас ждут в городском суде, — напомнил он.

Суд предстал перед ней во всей своей торжественной монументальности. Канадские судьи восседали в мантиях, и перед началом судебного разбирательства подсудимой, эскимосской девушки, обвиняемой в краже пятидесяти долларов из кассы какого-то учреждения, дали поцеловать толстенную книгу. Сначала Маша подумала, что это свод законов, потом сообразила: «Библия!»

Смысла своего визита в суд она так и не поняла. Вроде бы это учреждение входило в список достопримечательностей Йеллоунайфа.

После посещения суда ее привели на почту. В телефонном отделе молодой человек пообещал Маше соединить ее с любым городом Советского Союза.

— У нас тоже неплохая телефонная связь, — гордо сказала она. — Знаете, где находится Уэлен?.. Мыс Дежнева?..

— А-а, Уэлен! — закивал телефонист. — Но это будет трудно…

— То-то! — озорно подмигнула ему Маша и вышла из помещения почты.

Программой было предусмотрено посещение оленеводческой опытной станции. Но Маше объявили, что погода нелетная, а потому добраться туда нельзя.

Действительно, сыпал мелкий снежок. Кто знает, может, и прав был чиновник.

На другой день погода улучшилась, однако Маше пришлось самой напомнить об оленеводческой станции. Ей ответили, что меры принимаются, хотя и сегодня шансов на полет мало.

До полудня она томилась в своем номере. Потом стала гулять по опостылевшим улицам маленького городка. Прогулки эти вошли в привычку. Но едва она выходила из гостиницы, как к тротуару пристраивался автомобиль и шофер предлагал свои услуги, сообщая, что он послан провинциальным правительством. Мария отказывалась от этих услуг и продолжала шагать дальше по тихим, совершенно пустынным улицам, мимо аккуратных домиков с белыми занавесками на окнах, мимо нескольких кирпичных зданий, на окраину, на берег еще покрытого льдом Большого Невольничьего озера. В номер возвращаться не хотелось. В четырех стенах одолевала тоска.