— Ух, и жара же! — замахала она платочком.
Яков ничего не сказал, хоть ему и следовало сделать ей замечание за опоздание.
— Людмила Ивановна, давайте посмотрим, что у вас есть, — предложил он. — В каком состоянии письма?
— Они все у меня, — ответила Кушнир, роясь в небольшой сумочке. — Клименко вообще не занимался письмами, а поручил мне…
— Ладно, ладно… — перебил ее Горбатюк, который вообще не любил, когда при нем кого-нибудь ругали за глаза. — Давайте сюда все письма.
Людмила Ивановна стала еще торопливее что-то искать в сумочке, наконец, вытряхнула все ее содержимое на стол. По столу покатились мелкие деньги, пуговицы, какие-то баночки…
— Ой, Яков Петрович, я ключ дома забыла! — призналась она, смущенно глядя на свое имущество.
— И часто с вами такое случается? — язвительно спросил Горбатюк.
— Часто… Ой, бейте меня, дуру! — с таким растерянным видом воскликнула Людмила Ивановна, что Яков не мог не рассмеяться.
— Бегите сейчас же за ключом, но чтоб это было в последний раз. Ключ, пока вы не приучитесь к большей аккуратности, буду держать у себя.
Леня, который пришел раньше всех, тихо сидел в уголке. Стола он еще не имел, обещали сегодня поставить…
На этот раз Людмила Ивановна прибежала без сумочки, зато с ключом. Быстро открыла ящик, выгребла из него кучу небрежно сложенных, измятых писем.
— Почему вы не завели на них папки? Ведь можно было взять в секретариате! — укорял ее Горбатюк, перебирая письма. — Это что, все неиспользованные?
— Нет, часть уже использована, а часть подготовлена к печати.
— Откуда это видно?
Кушнир не ответила.
— А где те письма, на которые нужно ответить?
— Все тут.
— Покажите, пожалуйста.
Людмила Ивановна отобрала добрый десяток писем и положила их отдельно.
— Послушайте, да ведь они у вас по десять дней лежат без ответа! — возмутился Яков. — Нет, так работать нельзя! — Он сердито закурил папиросу. — Вот что, Людмила Ивановна, так работать нельзя, — немного успокоившись, повторил он. — Мы должны навести порядок. Мы ничего другого не будем делать, пока не разберемся в письмах… Сейчас же возьмите в отделе писем тетрадь: будем регистрировать всю поступающую к нам корреспонденцию. И эти письма тоже зарегистрируйте. Ответьте на них сегодня же. А я займусь остальными…
— А мне что делать? — обиженно спросил Леня.
— Ты, Леня, пока что ознакомишься с порядком прохождения писем. А после обеда я поручу тебе подготовить материал к печати.
В отделе воцарилась рабочая тишина.
Горбатюк внимательно просматривал письма, отбирая те из них, которые можно было использовать в газете. Авторы писем чаще всего жаловались на плохую работу клубов, и он решил подготовить обзор писем по этому вопросу.
«А почему бы не дать целую подборку? — подумал Яков, по привычке представляя себе все материалы уже на макете. — В центре, на четыре или пять колонок, — статья заведующего образцовым клубом о его опыте работы… Конечно, только так и дадим. И непременно — передовую, — решил Горбатюк. — Пошлю Кушнир в район, куда-нибудь недалеко, чтобы сделать это срочно».
Он взглянул на Людмилу Ивановну, сидевшую напротив. Она задумчиво смотрела в окно, держа палец на полном подбородке.
Через минуту он снова посмотрел на нее. Кушнир, не изменив позы, теперь вертела в пальцах ручку.
— Так можно перо сломать, Людмила Ивановна, — заметил Горбатюк. — И вообще у нас с вами сегодня много работы…
Кушнир тяжело вздохнула и склонилась над тетрадью.
— Яков Петрович, — вскоре взмолилась она, — нет у меня сегодня настроения для такой работы. Я завтра с утра сделаю все.
— Нет, вы сделаете это сегодня. А завтра другое задание будет, — как можно спокойнее ответил Горбатюк. — И давайте договоримся: все, что я поручаю, не откладывать ни на какое «завтра».
Но Людмила Ивановна, поработав несколько минут, принялась мастерить из листа бумаги кулек, чтобы напиться воды, хоть рядом с ней стоял стакан.
— Пойду воды свежей выпью. Вам принести?
— Благодарю.
Яков уже начинал сердиться, но сдерживал себя.
Воду Людмила Ивановна пила довольно долго. Яков успел обработать два письма, а Кушнир все еще не было. Наконец она пришла, веселая, с блестящими глазами.
— Ой, Яков Петрович, какой я анекдот слыхала!
Горбатюк не ответил. Склонился над очередным письмом, всем своим видом давая понять, что его сейчас меньше всего интересуют анекдоты.
— Вы все сделали? — спросил он в конце дня.
— Нет.
— Почему?
— Потому что не успела. Я завтра закончу.
— Завтра мне не нужно! — резко ответил Горбатюк. Он понимал, что этого нельзя так простить. — Вы сегодня никуда не пойдете, пока не закончите работу, — приказал он и, не глядя на Кушнир, вышел из комнаты.
Когда Яков через полчаса вернулся обратно, Людмила Ивановна быстро писала ответы. Лицо у нее было красное и сердитое.
Прошла неделя. Яков понемногу свыкался со своим новым положением, и оно уже не казалось ему таким безнадежным, как до разговора с Петром Васильевичем. Все эти дни он вместе с Людмилой Ивановной много работал в отделе.
Леня же пока что сидел над правкой писем. Он раз пять переписывал один и тот же материал, так как Горбатюк лишь подчеркивал неудачные места, заставляя его снова подумать над тем, как лучше всего выразить ту или иную мысль. И Леня напряженно думал, засунув пальцы обеих рук в свою пышную шевелюру, и что-то тихонько шептал про себя.
Когда первое письмо было подготовлено, Леня сам отнес его в секретариат и до конца рабочего дня ходил именинником. От души радовался своему первому маленькому успеху и шумел на всю редакцию, рассказывая, какое трудное было письмо, как много он поработал над ним, а главное — что секретариат сдал письмо в набор с двумя правками.
И, глядя на озаренное радостным возбуждением лицо юноши, Яков думал, что из него со временем выйдет хороший журналист…
А судьба семьи, собственная судьба, мысли о будущем не переставали тревожить Горбатюка.
У Якова был еще один разговор с Ниной, и теперь она уже не держалась с тем загадочным спокойствием и самоуверенностью, которые так поразили его недавно. Она плакала, грозила написать еще одно заявление, и Горбатюк убежал, изо всех сил хлопнув дверью.
Вместе с тем он все чаще начинал задумываться над тем, что же привело к отчуждению между ним и женой, доискиваться основной причины распада его семьи. Вспоминал партийное собрание, выступления товарищей и, хоть не соглашался с их мнением, все же не мог не признать, что была в них доля правды. Поэтому, как ни отчитывал его Руденко, как ни срамила Степанида Никитична (она, кстати, даже перестала здороваться с ним после собрания, точно не она наговорила ему резкостей, а наоборот) и как он ни был обижен, — вопреки этой обиде Яков все чаще думал, что, пожалуй, и он кое в чем не прав по отношению к Нине.
Особенно часто вспоминал он — хоть ему и неприятно было это воспоминание, — как Нина собиралась заочно учиться в институте. Это было через два года после того, как они поженились. Когда Нина, блестя глазами, рассказала ему о своем намерении учиться, он сразу же подумал, что ее учеба помешает его работе, так как у них уже была маленькая Оля, требовавшая немалой заботы. Поэтому Яков в душе очень обрадовался, когда Нина через несколько дней сказала, что решила отложить учение до будущего года, пока дочка немного подрастет. Он не отговаривал ее, боясь, что жена передумает, и несколько дней чувствовал себя так, словно в чем-то провинился, был преувеличенно ласков и внимателен к ней.
Теперь ему казалось, что Нина тогда ожидала поддержки от него, надеялась, что он будет настаивать, чтобы она училась. А он смолчал, думал только о себе… «Но ведь я жалел ее, я ни в чем ей не отказывал, — оправдывался перед собой Яков. — Она ни в чем не нуждалась, всегда была хорошо одета…»
Недавно он снова побывал у Руденко, но, придя, не застал Николая Степановича дома — его вызвали в обком партии.
Вера Ивановна обрадовалась гостю и сразу же поставила чай, так как ей почему-то казалось, что Горбатюк всегда ходит голодный. Не хотела отпустить его, не угостив каким-то особенным, как она говорила, печеньем.
— Люблю что-нибудь вкусненькое приготовить, — призналась она. — Беда только — времени свободного мало, все школа забирает.
Но это было сказано так, что Яков невольно подумал: «Любит она свою работу…»
Немного погодя пришел Николай Степанович и сразу же начал рассказывать о своих делах. Вера Ивановна сосредоточенно слушала мужа, и нетрудно было заметить, что эти дела интересуют ее не меньше, чем его самого.
Глядя на нее, Яков вспомнил один случай. Он работал уже не в районной, а в областной газете. Как-то незаметно сдружился с заведующей отделом культуры, пожилой женщиной, бывшей учительницей. Оба они очень любили литературу — он тогда даже пробовал писать стихи, — часто поздно засиживались в редакции, беседуя о той или другой книге, о редакционных делах, о жизни…
