А дворник с черными усами стоит всю ночь под воротами,
и чешет грязными руками под грязной шапкой свой затылок.
И в окнах слышен крик веселый и топот ног, и звон бутылок.
Проходит день, потом неделя,
потом года проходят мимо,
и люди стройными рядами в своих могилах исчезают.
А дворник с черными усами стоит года под воротами,
и чешет грязными руками под грязной шапкой свой затылок.
И в окнах слышен крик веселый и топот ног, и звон бутылок.
Луна и солнце побледнели,
созвездья форму изменили.
Движенье сделалось тягучим,
и время стало, как песок.
А дворник с черными усами стоит опять под воротами и чешет грязными руками под грязной шапкой свой затылок.
И в окнах слышен крик веселый и топот ног, и звон бутылок.
14 октября 1933 года.
— 107
* * *
По вторникам над мостовой
Воздушный шар летел пустой.
Он тихо в воздухе парил;
В нем кто-то трубочку курил,
Смотрел на площади, сады,
Смотрел спокойно до среды,
А в среду, лампу потушив,
Он говорил: "Ну, город жив".
1928 год.
* * *
Однажды господин Кондратьев попал в американский шкап для платьев и там провел четыре дня.
На пятый вся его родня едва держалась на ногах.
Но в это время ба-ба-бах!
Скатили шкап по лестнице и по ступенькам до земли и в тот же день в Америку на пароходе увезли.
Злодейство, скажете? Согласен.
Но помните: влюбленный человек всегда опасен.
НЕБО
Кричит петух. Настало утро.
Уже спешит за утром день.
Уже и ночи Брамапутра
Шлет на поля благую тень.
Уже прохладой воздух веет,
Уже клубится пыль кругом.
Дубовый листик, взвившись, реет.
Уже гремит над нами гром.
Уже Невой клокочет Питер,
И ветр вокруг свистит в лесах,
И громоблещущий Юпитер
Мечом сверкает в небесах.
Уже поток небесный хлещет,
Уже вода везде шумит.
Но вот из туч все реже блещет,
Все дальше, дальше гром гремит.
Уже сверкает солнце шаром
И с неба в землю мечет жар,
И поднимает воду паром,
И в облака сгущает пар.
И снова страшный ливень льется,
И снова солнца шар блестит
То плачет небо, то смеется,
То веселится, то грустит.
19 августа 1935 г.
— 109
НОВЫЕ АЛЬПИНИСТЫ
Бибиков залез на гору, задумался и свалился под гору. Чеченцы подняли Бибикова и опять поставили его на гору. Бибиков поблаго дарил чеченцев и опять свалился под откос. Только его и видели.
Теперь на гору залез Аугенапфель, посмотрел в бинокль и уви дел всадника.
— Эй! — закричал Аугенапфель. — Где тут поблизости духан?
Всадник скрылся за горой, потом показался возле кустов, потом скрылся за кустами, потом показался в долине, потом скрылся под горой, потом показался на склоне горы и подъехал к Аугенапфелю.
— Где тут поблизости духан? — спросил Аугенапфель.
Всадник показал себе на уши и на рот.
— Ты что, глухонемой? — спросил Аугенапфель.
Всадник почесал затылок и показал себе на живот.
— Что такое? — спросил Аугенапфель.
Всадник вынул из кармана деревянное яблоко и раскусил его по полам.
Тут Аугенапфелю стало не по себе и он начал пятиться.
А всадник снял с ноги сапог да как крикнет: — Хаа-галлай!
Аугенапфель скакнул куда-то вбок и свалился под откос.
В это время Бибиков, вторично свалившийся под откос еще раньше
Аугенапфеля, пришел в себя и начал подниматься на четвереньки.
Вдруг чувствует: на него сверху кто-то падает. Бибиков отполз в сторону, посмотрел оттуда и видит: лежит какой-то гражданин в клетчатых брюках. Бибиков сел на камушек и стал ждать.
А гражданин в клетчатых брюках полежал не двигаясь часа четы ре, а потом поднял голову и спрашивает неизвестно кого:
— Это чей духан?
— Какой там духан! Это не духан, — отвечает Бибиков.
— А вы кто такой? — спрашивает человек в клетчатых брюках.
— Я альпинист Бибиков. А вы кто?
— А я альпинист Аугенапфель.
Таким образом Бибиков и Аугенапфель познакомились друг с дру гом.
1-2 сентября 1936 года.
— 74
* * *
Ольга Форш подошла к Алексею Толстому и что-то сделала.
Алексей Толстой тоже что-то сделал.
Тут Константин Федин и Валентин Стенич выскочили на двор и принялись разыскивать подходящий камень. Камня они не нашли, но нашли лопату. Этой лопатой Константин Федин съездил Ольге Форш по морде.
Тогда Алексей Толстой разделся голым и, выйдя на Фонтанку,
стал ржать по-лошадиному. Все говорили: "Вот ржет крупный совре менный писатель." И никто Алексея Толстого не тронул.
1934 год.
ИСТОРИЯ
Абрам Демьянович Пентопасов громко вскрикнул и прижал к гла зам платок. Но было поздно. Пепел и мягкая пыль залепила глаза
Абрама Демьяновича. С этого времени глаза Абрама Демьяновича на чали болеть, постепенно покрылись они противными болячками, и Аб рам Демьянович ослеп.
Слепого инвалида Абрама Демьяновича вытолкали со службы и на значили ему мизерную пенсию в 36 рублей в месяц.
Совершенно понятно, что этих денег не хватало на жизнь Абраму
Демьяновичу. Кило хлеба стоило рубль десять копеек, а лук-порей стоил 48 копеек на рынке.
И вот инвалид труда стал все чаще прикладываться к выгребным ямам.
Трудно было слепому среди всей шелухи и грязи найти съедобные отбросы.
А на чужом дворе и саму-то помойку найти нелегко. Глазами-то не видать, а спросить: где тут у вас помойная яма? — как-то не ловко.
Оставалось только нюхать.
Некоторые помойки так пахнут, что за версту слышно, другие,
которые с крышкой, совершенно найти невозможно.
Хорошо, если дворник добрый попадется, а другой так шуганет,
что всякий аппетит пропадет.
Однажды Абрам Демьянович залез на чужую помойку, а его там укусила крыса, и он вылез обратно. Так в тот день и не ел ниче го.
Но вот как-то утром у Абрама Демьяновича что-то отскочило от правого глаза.
Абрам Демьянович потер этот глаз и вдруг увидел свет. А потом и от левого глаза что-то отскочило, и Абрам Демьянович прозрел.
С этого дня Абрам Демьянович пошел в гору.
Всюду Абрама Демьяновича нарасхват.
А в Наркомтяжпроме, так там Абрама Демьяновича чуть не на ру ках носили.
И стал Абрам Демьянович великим человеком.
1936 год.
— 76
ВЕЩЬ
Мама, папа и прислуга по названию Наташа сидели за столом и пили.
Папа был несомненно забулдыга. Даже мама смотрела на него свысока. Но это не мешало папе быть очень хорошим человеком. Он очень добродушно смеялся и качался на стуле. Горничная Наташа, в наколке и переднике, все время невозможно смеялась. Папа весе лил всех своей бородой, но горничная Наташа конфузливо опускала глаза, изображая, что она стесняется.
Мама, высокая женщина с большой прической, говорила лошадиным голосом. Мамин голос трубил в столовой, отзываясь на дворе и в других комнатах.
Выпив по первой рюмочке, все на секунду замолчали и поели ко лбасу. Немного погодя все опять заговорили.
Вдруг, совершенно неожиданно, в дверь кто-то постучал. Ни па па, ни мама, ни горничная Наташа не могли догадаться, кто это стучит в дверь.
— Как это странно, — сказал папа, — Кто бы мог там стучать в дверь?
Мама сделала соболезнующее лицо и не в очередь налила себе вторую рюмочку, выпила и сказала:
— Странно.
Папа ничего не сказал плохого, но налил себе тоже рюмочку,
выпил и встал из-за стола.
Ростом папа был не высок. Не в пример маме. Мама была высокой полной женщиной с лошадиным голосом, а папа был просто ее супруг.
В добавление ко всему прочему, папа был веснушчат.
Он одним шагом подошел к двери и спросил:
— Кто там?
— Я, — сказал голос за дверью. Тут же открылась дверь и вошла горничная Наташа, вся смущенная и розовая. Как цветок.
Папа сел.
Мама выпила еще.
Горничная Наташа и другая, как цветок, зарделись от стыда.
Папа посмотрел на них и ничего плохого не сказал, а только выпил так же как и мама.
Чтобы заглушить непонятное жжение во рту, папа вскрыл банку консервов с раковым паштетом. Все были очень рады и ели до утра.
Но мама молчала, сидя на своем месте. Это было очень неприят но.
Когда папа собирался что-то спеть, стукнуло окно. Мама вско чила с испуга и закричала, что она ясно видит, как с улицы в ок но кто-то заглянул. Другие уверяли маму, что это невозможно,т. к. квартира в третьем этаже, и никто с улицы в окно посмотреть не может — для этого нужно быть великаном или голиафом. Но маме вз брела в голову крепкая мысль. Ничто на свете не могло ее убедить что в окно никто не смотрел.
