хитрой считаешься…
Впереди уже четко различались могучие сосны, когда Гаврилов почувствовал, что лед под машиной садится. Вокруг колес заплескалась вода. Инженер круто бросил машину влево и, осаживая лед вместе с зыбуном, развернулся почти на месте… В боковое зеркало он отчетливо видел, как бежит за «газиком» волна мутной болотной воды, выдавленной из-под осевшего льда.
Мама, мама, это я дежурю…
То ли в сорок седьмом, то ли в сорок восьмом годах мать повела десятилетнего Гаврилова на Черное озеро, по клюкву-скороспелку, кислющую, с одного бока только порозовевшую ягоду.
— Дойдет! — успокаивала себя мать. — Развалю на потолке — и дойдет.
Клюкву охотно покупали на станции пассажиры проходящих поездов. Верные деньги — ранняя клюква.
Это Черное только называлось озером. Чистая вода в нем находилась где-то в самой середке, да и была ли она? Никто к ней сроду не подходил, никто не пересекал болото насквозь. Подступы к воде надежно охраняли многокилометровые зыбуны, кочковатые и мшистые. На них-то и росла клюква.
Без жердей в озеро не совались. И Гаврилов с матерью взяли длинные палки, чтобы было на что опереться, если не выдержит лабза или залетишь ненароком в окно.
Гаврилова поначалу пугала прогибающаяся под ногами земля. Но скоро он пообвык и стал забираться в такие места, где сплетенные над топью корни трав взрослого человека уже не выдерживали.
С краю болота, как водится, все было выбрано: не одни Гавриловы промышляли скороспелкой. Надо было идти глубже.
— Ты легкий, Толя, — говорила мать. — Иди помалу вперед, а я за тобой…
Он пошел и скоро добрался до такого места, где клюква была не обобрана.
— Богатство-то какое! — радовалась мать, пока, увлекшись, не ухнула в расступившиеся неверные мхи.
— Толя, не подходи! Не подходи, милый, — кричала она, барахтаясь в цепкой грязи.
Жердь, которую мать таскала с собой наперевес, не дала ей утонуть, но Гаврилову долго потом снились глаза матери.
Инженер вывел «газик» на твердый лед, развернул и снова направил к заветному берегу.
— Деваться некуда! — определил он свое положение. — Надо…
Место это так и называлось — Семь сосен. Они особняком росли на склоне, а ниже лежало болото. Болото когда-то было озером, а потом его затянуло мхом и осокой. В летнюю пору оно кишит бездонными промоинами-окнами, прикрытыми нежной обманчивой зеленью, а сейчас рыжо. Солнце согнало с болота снег, но оно все еще сковано льдом, и лед этот не растает под слоем умерших трав до середины лета. Хочешь — мох дери для строительства, хочешь — клюкву собирай, не провалишься. Лед крепкий, человека исправно держит.
Человека, до не машину. А старый взрывник Фрол Сучков, присевший по дороге на штольню перекурить в тени сосен, обнаружил на болоте именно машину.
Сучков полулежал на склоне, навалившись на сумку со взрывчаткой, и курил махорку, приправленную для запаха вишняком. Одет он был в брезентовые штаны и куртку, на ногах — резиновые чуни, прихваченные шпагатом, чтобы не спадывали. Заметив машину, Фрол стянул с головы облезлую кожаную шапку, которую упорно носил в штольне заместо каски, и поскреб желтой от аммонита рукой макушку.
— Блазнит! — решил взрывник и отвернулся. Он потеребил прилипшую ко лбу грязно-серую челку, тоже местами пожелтевшую, и обвел взглядом склон. Все было на месте — и жилухи, и устье штольни, обложенное для крепости красным кирпичом. Фрол глубоко затянулся, дунул на вспыхнувшую самокрутку и повернулся к болоту. Смотрел, словно происходило обыденное.
Машина приближалась, огибая опасные места, росла на глазах.
— Ай медведь? — сказал вслух Сучков, хотя отчетливо видел, что по болоту идет «газик» с серым брезентовым верхом.
Морщинистое малоподвижное лицо Сучкова ничего не выражало, но он поднялся и, оставив на месте сумку, зашагал к крайней избенке, где располагался начальник инженер Голубович.
— Потонет! — сказал Фрол Голубовичу. — Сколь не потрепещется, а потонет — конец известный.
Голубович, молодой прямоносый парень с растрепанными русыми волосами, поднял голову от какой-то своей писанины, вскинул на Сучкова отсутствующие глаза и расстегнул ворот застиранной ковбойки.
— Что-что? — переспросил он.
— Думал — блазнит, — объяснил Фрол.
— А-а, — сказал Голубович и стал писать дальше.
Инженер писал письмо подружке, вернее, переписывал, тщательно следя за формой и содержанием.
«Синенькая, — писал Голубович синей пастой, а потом менял стержень в своей четырехцветной ручке и дальше продолжал черным. — Мы уже заложили вторую штольню, но нет кирпича, и свод рушится. Ты не представляешь, как я скучаю без тебя, Синенькая…»
И во втором случае инженер не забыл сменить стержни. Разноцветное письмо казалось ему более выразительным.
— Пал Палыч, — сказал Сучков. — Машина на болоте тонет. Может, успеем сколь-нибудь помочь.
Голубович очнулся, бросил письмо и вышел из избы. «Газик» подошел почти к самому берегу и остановился, потому что подле берега лед был разъеден ручьями, впадающими в болото. Из машины выбрался Гаврилов и замахал руками, подзывая поближе.
— Мостовики! — узнал Голубович. — Видно, мост режет…
— Ишь ты! — сказал Сучков. — Жизни не щадят люди.
— Придется помогать, — вздохнул Голубович. — Сколько взрывчатки у тебя?
— А вся в сумке! — кивнул Фрол.
— Ты как? — инженер не смотрел на взрывника.
— Так надо же, — сказал Фрол.
— За пилой сбегаю! — вздохнул инженер и пошел к складу.
Фрол Сучков надел шапку, которую до сих пор держал в руке, и отправился на берег. Вскоре Голубович пришел к соснам с пилой и топором.
— Жалко! — сказал он.
— Известное дело, — пробурчал Фрол.
Они прикинули, как ловчее свалить сосну, чтобы достала до твердого льда, подрубили и стали пилить. «Не голова пала!» — бормотал Сучков, подбадривая себя.
— Было семь, стало шесть! — подвел он итог, когда сосна заскрипела и, прошумев вершиной, рухнула, ломая собственные ветви.
— Семь и будет! — возразил инженер. — На карте написано — семь!
— Только что — на ей! — согласился взрывник.
Вершина пришлась метрах в десяти от машины. Гаврилов бросился, намереваясь выбраться на берег.
— Оставайся там! — заорал Голубович. — Принимай старика!
Сучков вырубил палку для опоры, закинул за плечи сумку и засеменил чунями по медному стволу дерева. Гаврилов встретил его в вершине, перехватил сумку. Вздохнул с облегчением.
Пока Гаврилов наскоро благодарил начальника геологов, Сучков уселся в машину. И «газик» снова заюлил между островками осоки.
— Сидишь нормально? — спросил Гаврилов.
— Годится.
— Дверцу открой! — посоветовал Гаврилов. — Выбираться удобнее, если нырнем.
— А ты не ныряй! — сказал Фрол. — Взрывчатка-то вся тут.
Дверцу он не открыл.
Сирота прибился к мостовикам в середине зимы. Он добрался до мостоотряда одновременно с председателем рабочкома треста Зариповым, рыхлым низкорослым татарином, явившимся на точку по поводу выполнения плана по
