Однажды Женька увидел на Мишином поле народ и машины. Гудел апельсиновый трактор, скобой выпахивая морковку, на дороге выставились первые мешки. «Началось!» — понял Женька и со всех ног побежал к людям.
Видно, дело только налаживалось: скоба подрезала первые грядки, на которых густо валялись оранжевые сосулины с лихой гривой. За трактором шли девчата и парни, одни дергали морковку за хвост и клали ее в кучку, другие рубили вершки, третьи собирали в корзинки сладкие корешки, набивали мешки, забрасывали их на машины.
Видно, работа только расходилась: народ еще много шумел, перебегал с места на место, бузил и все вокруг хрустели морковкой. Борозда, трава, поливная канава — все засыпано свежей ботвой.
Женька тоже ухватил морковку за хвост и, прополоскав ее в канаве, с азартом откусил. И опять удивился тому, как это получилась морковка сладкой, когда Бабкин выхлестал на поле столько всякой горечи.
— Становись, — сказал ему Бабкин таким тоном, словно Женька никуда и не убегал.
Лицо паренька посветлело, он благодарно и торопливо закивал, схватил корзинку, но в эту минуту Павлуня повернулся к нему и заговорил:
— На готовенькое все горазды, а раньше все убегали, раньше не хотели к земле-то, замараться боялись, раньше...
— Стоп! — остановил его Бабкин. — Притормози!
Женька, выпустив корзинку, понуро возвратился на свой немилый понтон. Сел на берегу. Понтон не работал — поливать нечего. Саныча не было возле движка — он давно крутился рядом с Бабкиным. Женька остался один. Он сделался весь сырой и некрепкий, как снежная баба по весне, плечи его обвисли. И было ли оно, то золотое поле, или приснилось?.. Назвал ли его тогда парторг по имени-отчеству или послышалось?..
— Чего один сидишь? Пошли обедать!
Женька поднял похудевшую тоскливую мордочку. Наверху широко стоял Бабкин, а чуть позади его — Саныч и Павлуня.
— И сижу! А вам-то что? — по привычке отвечал Женька, поспешно вылезая к ним.
Бабкин протянул ему крепкую руку.
Ребята двинулись вдоль по деревне. Усталые, молчаливые, пыльные. Встречный народ уважительно сторонился, провожая их глазами. Женька невольно пошел таким же развалистым шагом и так же забросил пиджачишко на острое плечо.
Они миновали уже и большие совхозные здания, и маленькие дома, и совсем тощие избенки, брошенные хозяевами Климовки, и пришли на самое дальнее, скрытое за лесной полосой морковное поле. «А обед?» — подумал Женька, увидев на поле те же корзинки и те же мешки.
Только машина на грядке была новая. Женька видел ее однажды в мастерской: спереди у нее ножи, а позади — барабан.
Возле машины стояли люди: директор, инженеры, Трофим и еще какие-то озабоченные незнакомцы.
— Начнем, пожалуй, — сказал Ефим Борисович, и машина на мягком резиновом ходу двинулась по грядке. Ножи срезали ботву, а лопасти, похожие на железные руки, подгребали к себе землю вместе с морковью и отправляли ее на транспортер и дальше — в барабан. Барабан крутился, очищая морковку от грязи.
— Вот это дело! — сказал Женька. — Это здорово!
— А кто такой корнеплод купит? — ехидно спросил Трофим, поднимая морковку, разрезанную пополам.
И все увидели, что машина работает плохо, она слепо режет ботву то высоко, то низко, то вместе с морковью. Когда машина покалечила половину грядки, ее остановили.
— Руками, видать, надежней, — сказал Трофим.
Но Женька не согласен руками, когда есть техника.
— Нет! — сказал он твердо. — Верить надо в новое!
— Правильно, — поддержал Женьку какой-то незнакомый человек в комбинезоне. — Верить нужно!
— А то! — запальчиво крикнул Женька. — Попробовали бы руками!
Он уже не отходил от машины, гладил ее бока, заглядывал в барабан и больше всего на свете боялся, что люди отзовутся о ней плохо. Он настороженно посмотрел на «опытного седого» Ивана Петрова, который пришел позже всех и не сказал еще ни слова, а только ходил да покачивал головой. Вот он присел на корточки и взглянул вдоль грядки. На него с недоумением смотрели люди. Наконец он поднялся, отряхнул колени и сказал, ни к кому не обращаясь:
— Не пойдет здесь машина. — Остановил движением руки метнувшегося к нему возмущенного Женьку и продолжал: — Здесь не пойдет. Агротехника не та.
Иван указал на поле. И тут все увидели, что, и верно, не было за полем хорошего ухода — бугры да комья, грядки идут волнами.
— А машина хорошая, — с одобрением сказал Петров, и Женька с благодарностью улыбнулся ему. — Тонкая машина! Не для этого поля.
— Лучше у нас нету! — упрямо возразил Трофим.
— Есть! — сказал директор. — У Михаила Степановича!
«Это еще кто такой?» — подумал Бабкин, но Ефим Борисович, выводя его вперед, уже представлял инженерам:
— Знакомьтесь! Бабкин! Михаил Степанович, наш молодой механизатор.
— Поле у него — скатерть, — добавил Иван Петров. — Сам глядел. Ему не в Климовке работать...
— Ну, полегче насчет Климовки, — сказал Трофим и похромал к Варваре.
А Бабкина взял под локоток заводской конструктор и, отведя в сторону, сказал:
— Очень приятно, товарищ Бабкин. Моя фамилия Перов. Я эту машину довожу со своей группой.
Конструктор Перов был молодой, белобрысый и худенький, и совсем не походил на механика с его плечищами и рыжим чубом. Поэтому он сразу понравился Бабкину, и Бабкин с удовольствием ответил:
— И мне очень приятно.
«И шут с ним, с обедом! — решительно подумал Женька. — Зато такая техника!» И он пожалел, что комбайна не было с ним тогда, когда он маялся на грядках.
Обеда не было, не было и ужина. Вместо ужина Бабкин и молодой конструктор Перов потащили в мастерскую заваривать какую-то лопнувшую штуковину.
— Ну, что ты с нами маешься? — сказал Саныч Женьке. — Вон домик — поспи.
Сколько он проспал, Женька не знал, только очнулся от шума мотора. Протирая глаза, вышел из низкой двери. Светало. Над полем бежали облака. Накрапывало. Сильно пахло осенью. По морковке полз яркоглазый дракон, сопя и громыхая.
— Идет, идет! — слышался в темноте голос Павлуни.
Женька перешагнул через яркий световой луч и очутился рядом с теткиным сыном. Комбайн, обдавая его громом и пылью, прошел мимо. Вертелся барабан, сыпалась из него земля. На комбайне сидел Бабкин — горячий любитель новой техники, рядом с ним, у руля, стоял конструктор Перов.
Цепкий Женька обезьянкой полез наверх. Хоть тесно на капитанском мостике, но приняли и его.
Стало совсем светло. Женька качался наверху и видел все поле от реки до дороги. Видел лесную полосу, крыши совхоза и Климовку и радовался, что так далеко видит. Оглянулся назад — позади чернели борозды, сбоку валялась ботва. Грядка была хоть такой же длинной, как всегда, но уже не такой страшной, как раньше.
Остановив комбайн у дороги, ребята лазили по земле, копали ее руками, выбирали и подсчитывали морковь, оставленную машиной. А Женька, привалясь спиной к теплому мотору морковного комбайна, думал о том, что после такой славной машины он ни за что не пойдет по полю пешком.
Утром счастливая Лешачиха привезла усталым механизаторам лепешки с кислым молоком. В чугунке дымилась картошка.
— Ешьте, соколы, наработались, — потчевала она ребят, с уважением глядя на Женьку.
Павлуня открыл рот, чтобы сообщить ей, что Женьку, собственно, и кормить не за что — не сеял, не пахал, только всю ночь проспал. Но Саныч дернул его за руку, и Павлуня рот закрыл.
Ребята стали есть. Бабкин трудился с чувством, с толком, молча, Женька успевал и жевать, и слушать, и говорить, и вертеться. Конструктор Перов не отрывал глаз от своего комбайна.
— Техника — это сила! — сказал он. — Куда вы без нее!
И Женька горячо с ним согласился.
Бабкин доел картошку, допил молоко и ответил:
— Куда она без нас!
И Женька, поглядев на Бабкина, так же горячо согласился и с ним.
Когда появилось солнце, к Мишиному полю подкатили с разных сторон директор и управляющий. Ефим Борисович — на «козлике», Трофим — на тележке. Они спешились, потрясли руки ребятам, Настасье Петровне и пошли глядеть и щупать поле да комбайн, морковку да ботву.
— Вот это да! — сказал Ефим Борисович, оглядев пустые борозды. — Не комбайн — орел! Красавец!
— А сколько таких орлов и красавцев вы нам пришлете в ближайшее время? — спросил хитрый Трофим.
Молодой конструктор Перов пояснил, что комбайн — пока опытный образец, проходит полевые испытания. Что же касается серийного выпуска машины...
— Понятно, — сказал Трофим. — Созывай завтра, Бабкин, побольше студенток, готовь побольше кошелок.
Ефим Борисович, похлопывая комбайн, уверенно сказал:
— Нет уж! Завтра у Бабкина будет без кошелок!
Директор совхоза Ефим Борисович Громов во всем и везде любил быть только первым, даже на почетное второе место не соглашался. Первый огурец — его, первый кочан капусты — песковский. Первым он придумал направить в город колонну машин с первыми овощами. Сам проверял, как уложены в ящики белая капуста, красная морковка да темная свекла, посмотрел, хорошо ли прибиты к бортам флаги и далеко ли виден плакат над головной машиной: «Принимай, трудовой город, подарок песковцев!» Сам проводил колонну до понтонного моста.
