— А если танки? — спросил кто-то.
— Бить гранатами! Ну, а если туго придется, клинками рубать будем!.. — сказал Чалдонов и рассмеялся.
Шутка хорошо подействовала на командиров взводов. Расходясь, каждый из них чувствовал себя спокойней, уверенней. Потеря командира начинала забываться, уступая место новым боевым заботам. Чалдонова в полку все знали как хорошего строевика, рубаку и джигита, песельника и весельчака, как храбрейшего командира и отличного товарища.
Проводив командиров взводов, Чалдонов вызвал младшего сержанта Криворотько и бойца Буслова из отделения управления. Буслов был тихий парень, услужливый, молчаливый. И уж если он за что-нибудь брался, то переделывать после него не приходилось.
В эскадроне порой злоупотребляли его услужливостью: «Буслов, за сеном», «Буслов, ровик рыть», «Буслов, на кухню картошку чистить», «Буслов, почини уздечку», «Буслов, будь друг, сходи за меня в наряд».
Буслов на все просьбы и поручения бодро отвечал: «Есть!» Пригладит рукой белые, как лен, коротко остриженные волосы и идет выполнять то, что от него требуют. Чалдонов заметил эту несправедливость, дал кому следует нагоняй и взял Буслова под свое покровительство. Дело в том, что этот парень, пудов на пять весом, с железными мускулами, обладал замечательным голосом и считался самым лучшим подголоском в полку.
Как-то вечером Чалдонов собрал казаков и запел «Калинушку». Песня не клеилась: не хватало подголоска.
— А где Буслов? — спросил Чалдонов.
Послали разыскивать. Оказалось, что Буслов стирает белье чуть ли не на целый взвод...
С этого дня положение Буслова изменилось. Из ездовых комэска перевел его в отделение управления. Поговорив с ним, он узнал, что кадровую службу Буслов провел пограничником и отлично знал разведывательную службу.
«Попробуем сейчас его на деле», — поджидая Буслова, размышлял Чалдонов. Буслов и Криворотько пришли минут через пять.
— Присаживайтесь!
Чалдонов устроил свой командный пункт в маленьком, наспех вырытом окопчике, в котором едва уместились три человека.
— Придется вам одну задачку выполнить! — всматриваясь в лица разведчиков, неясные в темноте, проговорил Чалдонов. — Надо пробраться в деревню, посмотреть, что немцы делают, и доставить мне сведения. — Он сказал это так, как будто речь шла о самой обыкновенной вещи: «Сбегай, браток, в магазин, купи закуски». — Главное, друзья, — продолжал Чалдонов, — осторожненько узнать: сколько танков, пушек, где пулеметные точки и можно ли к ним скрытно подойти. Запомнить каждый кустик. Ясно?
— Ясно, товарищ старший лейтенант, — ответил Криворотько.
— Есть! — с неизменной бодростью подтвердил Буслов.
— Теперь покурите на дорожку, а то там вряд ли придется.
Чалдонов раскрыл портсигар и дал разведчикам по аккуратному листочку бумаги. Сам же он курил трубку.
— С огоньком — осторожно, а то засечет наблюдатель и начнет озорничать минами. Замаскируемся...
Укрылись все трое плащ-палаткой и стукнулись козырьками касок. Буслову Чалдонов дал прикурить первому.
Спичка осветила широкое скуластое лицо Буслова, его застенчиво и добродушно улыбавшиеся серые глаза. Последним прикурил Чалдонов. Глубоко затянувшись табачным дымом, он продолжал:
— Стрелять в том случае, если нет другого выхода. Можно будет — притащите «языка». Но это между прочим. Жду вас через два часа. Деревня тут рядом.
— Понятно, — снова подтвердил Криворотько. Буслов молча затоптал окурок.
Сбросив плащ-палатку, все встали. Комэска пожелал успеха, крепко сжал руки.
Разведчики, прижав к груди автоматы, скрылись во ржи. С минуту было слышно, как под их ногами шуршали спутанные стебли, потом все стихло.
Проводив бойцов, Чалдонов решил посмотреть расположение боевых порядков. Он направился в ту сторону, откуда доносился скрежет лопат, задевающих о камни, и приглушенные голоса казаков, рывших окопы.
— Уваров, сухарь хочешь? — послышался из темноты голос.
— Давай, пожую маленько...
Чалдонов живо представил себе, как Уваров разламывает поджаристый сухарь, с хрустом откусывает и жует. Ему тоже захотелось погрызть сухарь, но весь запас продовольствия находился на седле, в переметных сумах, а лошадей он отправил к коноводам первого эскадрона.
Пройдя в другой взвод, Чалдонов увидел, что здесь бывалые казачки уже успели окопаться, лежали тихо и переговаривались о событиях ночи. Чалдонов остановился.
— Промашку дали... Надо было прямо на галопе заскочить в деревню, спешиться, запалить хаты и бить, как кур... — слышался чей-то хриповатый шопот.
— Как же ты заскочишь? — возразил кто-то густым басом. — Справа начали из пулеметов бить и ракеты прямо на головы бросать. Смотри, вон и зараз пущает...
Справа действительно темноту рассекали вспышки зеленых ракет. Они освещали неподвижное в безветрии ржаное поле.
— Сволочи мы, вот что я скажу, земляк! — снова раздался хриповатый полушопот первого.
— Ну, это ты брось...
— Что брось? Комэска — в атаку, а мы, — ни то, ни се... Да вот хоть Митьку спроси.
— Верно, что тут толковать, замешкались, — подтвердил Митька и, помолчав, добавил: — Теперь я за комэска фашистам ноги поотрываю! Эх, какого человека убили!..
— Не уберегли... На «ура» бы самим, — глядишь, зацепились бы за деревню. Может, и комэска жив был бы! — говорил хриповатый. — Нами теперь комэска пулеметного будет командовать. У него не замешкаешься!..
— Я в первом бою связным был, — сказал Митька, — я видел, как он немцев из пулемета крошил. Они пьяные, нахрапом лезут, орут. Глядим — первый номер вроде как задремал у щита, по щеке кровь бежит. Готов, — а немцы рядом почти. Комэска лег сам за пулемет — и давай! Каску сбросил, голова раскосматилась. Чуб спутался, глаза прямо накалились. Страшно на него глядеть. Криворотько, пулеметчик, подполз и кричит: «Уходите, товарищ комэска, вам тут не положено». А он все хлещет и хлещет. Криворотько у него ручки вырывает, а он не дает. Насилу вырвал и ругает старшего лейтенанта, а он ничего... «Ладно, ладно», — говорит. Потом мы пошли с ним на капе. Так он даже ни разу не наклонился. А я раз пять на землю брякался. Кругом пули визжат и мины рвутся, а ему хоть бы что!
— Силен мужик! — согласился хриповатый.
— А разве наш комэска плохой был? — обиженно спросил тот, что говорил басом.
— Я ничего не говорю, — отозвался Митька, — про нашего тоже плохого не окажешь. Но только уж этот — больно отчаянный! Шашкой рубит обеими руками, как чорт! А кобыла его ходит за ним, точно привязанная. Он ей скажет: «Нарта, посиди тут немножко!» Передние ноги поднимает кверху и сидит, как ученая собачка.
Где-то, совсем недалеко, озлобленно затрещали немецкие автоматы. По житу, словно прыгающие змеи, прошипели трассирующие пули. Близко застучал мотор и гулко начал бить крупнокалиберный пулемет.
Разговор притих.
Чалдонов вздрогнул, инстинктивно пригнув голову. Пуля дзинькнула над самым ухом. «Больно отчаянный!..» Только что высказанные казаком слова о его храбрости звучали для Чалдонова, как укор. Досадуя на себя за непроизвольный кивок, он поднял голову выше и пошел обратно на командный пункт. Вдруг землю тряхнул оглушительный взрыв. Чалдонов снова невольно пригнул голову и присел на колени. За взрывом последовало несколько автоматных очередей. И сразу все стихло.
Поднимаясь с земли, Чалдонов думал: «Посмотрели бы, как я луне кланялся... Где сейчас, Митя, была твоя душа? В пятках?..»
— Ты, Чалдонов, эффекты любишь, — говорили ему товарищи.
— В любое дело вложи душу и получишь эффект! — отвечал он задорно:
И верно, с присущим его характеру бурным темпераментом, он все делал в жизни со страстным увлечением. Вот и теперь, сидя в маленьком окопчике, он с увлечением фантазировал о предстоящем бое. Мысленно ворвавшись в расположение немецкого гарнизона, он разгромил его и взял в плен немецкого офицера. Он допрашивал пленного, бросал ему в лицо какие-то необыкновенно важные слова...
Начинало клонить ко сну. Чалдонов устало закрыл глаза.
ГЛАВА 4
Из госпиталя в полк возвратился комиссар Михаил Абашев. Добирался он до своего полка разными путями: до Ржева ехал с воинским эшелоном, до станции Земцы — на тормозе товарного вагона, до Емленя — попутной машиной, а до деревни, где должен был стоять полк, пришлось километров пятнадцать пройти пешком. На дорогу он потратил всего шесть дней. Правда, ему очень везло: сажали всюду беспрепятственно: располагал Абашев немалым жизненным опытом, знал, как откровению, по-человечески поговорить с начальником эшелона, дать папиросу бойцу, поискать земляков. «А когда нужно — земляк всегда найдется!..»
Получив в политотделе армии направление, Абашев вышел на большак, поднял руку и прыгнул в кузов проходившей машины.
