Послышался долгий стон. Войновский оторвался щекой ото льда. Севастьянов неуклюже полз по льду; на спине его, лицом вверх, лежал раненый. Лед был твердым, шершавым. «Боже мой, что теперь со мной будет, что теперь делать?» Войновский посмотрел в другую сторону и увидел длинный серый сугроб.
— Стайкин? — спросил он.
— Я, товарищ лейтенант. — Сугроб зашевелился и пополз к нему.
— Стайкин. Почему мы лежим?
Часто и тяжело дыша, Стайкин подполз вплотную, и Войновский увидел его выпученные стеклянные глаза.
— Так ведь стреляют, — сказал Стайкин и выругался. — Прямо в нас лупят, гады, совести у них нет, будто не видят, что здесь люди лежат. — Стайкин ругался и дико вращал глазами.
— Мне показалось, что команда была, — сказал Войновский и подумал: «Неужели и у меня такие же глаза».
Пулемет на берегу дал короткую очередь, и было слышно, как пули, сочно чавкая, вошли в лед. Шестаков подбежал сзади, его голова оказалась у плеча Войновского.
— Никак догнать вас не мог. Магазин возьмите, товарищ лейтенант. — Шестаков вытащил из-под живота рожок и протянул Войновскому.
Берег был залит пустым мертвым светом ракет и казался безжизненным. Пулеметы на берегу замолчали, и стало тихо. Только ракеты хлопали, зажигаясь, шипели, падая на лед, да раненый стонал позади тоскливо и протяжно.
— Зачем же мы лежим? — спросил Войновский и приподнял голову.
— Вставай... — размахивая автоматом и ругаясь, Борис Комягин бежал вдоль цепи. Он остановился и пустил вверх длинную очередь. — Вставай! В атаку! — и очередь матом.
«Надо встать, — твердил про себя Войновский. — Надо встать. Я должен встать. Вот он пробежит еще три метра, и тогда я встану. Надо встать».
Пулемет на берегу выпустил длинную очередь, Комягин быстро упал на лед и закричал:
— Вставай! В атаку! — и снова матом.
— Какой голос! — восторженно сказал Стайкин, не трогаясь с места. — Какой голос пропадает зря.
Войновский приподнялся на локтях и сурово посмотрел на Стайкина. Внутри у него сделалось вдруг холодно и легко, а сердце совсем остановилось, словно его не стало.
— Старший сержант Стайкин, — печально сказал Войновский. — Вы остаетесь за меня.
Он вскочил, поднял над головой автомат и закричал сильно и звонко, как тогда, на учении:
— За Родину, взвод, рота, в атаку, бегом, за мной — ма-арш! — Сейчас он боялся только одного — что у него сорвется голос и тогда все пропало; но голос не сорвался, команда получилась четкой и ясной, и он легко побежал навстречу пулеметам, чувствуя, как солдаты позади поднимаются и бегут за ним.
Берег был рядом. Немецкая ракета пролетела над цепью, и Войновский увидел, как черная длинноногая тень обогнала его сбоку и запрыгала перед ним на льду. Пулеметы на берегу работали не переставая. Гладкая снежная покатость и черные бугры из-под снега уже ясно виделись впереди.
Лед всколыхнулся под ногами, он поскользнулся, но продолжал бежать. А под ногами бегущих рождались глухие взрывы, и огненные столбы один за другим ослепительно вставали на льду.
— А-а-а! — закричал раненый, потом снова взрыв и огонь. Лед ушел из-под ног; яркий рваный столб вырос на льду, человек замахал на бегу руками и стал опрокидываться на спину, а ноги почему-то взметнулись кверху, и больше ничего не было видно.
Вдруг все смолкло. Войновский остановился и никого не увидел рядом. Позади стонал раненый, и был слышен топот бегущих людей. Задыхаясь от страха, он повернулся и побежал прочь от берега, в спасительную темноту, и черная тень скакала и прыгала по льду впереди него.
Пронзительная длинная очередь прошла рядом, он споткнулся и упал.
— Какого черта? — вскрикнул Комягин, потирая ушибленное плечо.
— Борис? — Войновский встал на колени, оглядывая Комягина.
— Вот гады, — Комягин смотрел на Юрия снизу. — Противопехотных набросали. Прямо на снегу.
— Мины? — удивился Войновский.
— А ты думал. Прыгающие. Я сам чуть не наскочил.
От берега бежали трое. Двое бежали вместе, пригнувшись и держа в руках что-то серое, длинное, а третий делал короткие перебежки, припадал на одно колено и стрелял по летящим ракетам из автомата, а потом бежал дальше, догоняя своих. Они пробежали в стороне, и пулеметы били им вслед.
— Айда! — Комягин вскочил и побежал первым.
Солдаты лежали на льду цепью. Свет ракет доходил сюда заметно ослабленным. Пулеметы вели неприцельный огонь короткими очередями. Автоматические пушки молчали. Войновский увидел своих и лег между Стайкиным и Севастьяновым. Шестаков подполз сбоку и лег рядом.
— Приказано дожидаться.
— Перекур, значит, — сказал голос с другой стороны. — И то верно. А то прямо запарились бегамши. Туда-сюда, туда-сюда. А что толку?
— Загорай, ребята, кто живой.
Комягин подбежал к Войновскому и сел на корточки.
— Чего разлегся? Собирайся.
— Куда, Борис?
— На кэпе тебя вызывают. Живо!
— Мне с вами пойти, товарищ лейтенант? — спросил Шестаков.
— Ефрейтор в тыл захотел? — сказал Стайкин. — А кто воевать будет? Без тебя же нам капут.
— Не злословь, — ответил Шестаков. — Куда командир, туда и я. Может, нас в разведку пошлют.
— Иди, Юрий, потом расскажешь.
Войновский повернулся и посмотрел на Стайкина.
— Старший сержант Стайкин, вы остаетесь за меня.
Командный пункт батальона находился за цепью. Здесь было еще темнее и треск пулеметов казался еще более далеким.
— Вот, — сказал связной и лег на снег.
Войновский сделал несколько шагов и увидел Плотникова. Поджав ноги, начальник штаба сидел на льду и смотрел в бинокль на берег. Чуть дальше темнела палатка, растянутая на низких кольях почти на уровне льда. За складками брезента светилась узкая темно-синяя полоска и слышались голоса.
— Сильнее всего в центре, — говорил Клюев. — Смотри, Сергей. У церкви — три огневые точки: два простых пулемета и один крупнокалиберный. «Собака»[3] у них за оградой, на кладбище. Вторая здесь, в лощине. А третью не разглядел.
— Третья на левом фланге, у тебя, — сказал Шмелев. — Обушенко, наверное, засек.
— Подводим итог. Здесь, здесь, здесь и здесь.
— И здесь, — сказал Шмелев. — У отдельного дерева.
— У школы еще два пулемета, — сказал Плотников, опуская бинокль. — Справа и слева.
— Видишь их? — спросил Шмелев.
— Бьют короткими очередями. Из амбразуры.
Войновский посмотрел на берег и ничего не увидел — ни школы, ни пулеметов. Прибрежная полоса светилась ядовитыми разноцветными пятнами, которые падали, поднимались, прыгали с места на место.
В темноте монотонно бубнил радист:
— Марс, я — Луна, слышу тебя хорошо. Проверочка. Как слышишь меня? Прием.
— Где саперы? — спросил Клюев из палатки.
— Ушли, товарищ майор. — Плотников снова поднял бинокль и стал смотреть на берег.
— Возможно, на берегу есть проволочные заграждения, — говорил Шмелев. — И пулеметы они будут подтягивать.
— Пробьем, Сергей. Смотри сюда. Давай попробуем в обход. Чтобы во фланг.
— Ты думаешь, там свободно?
Войновский подвинулся к Плотникову.
— Зачем меня вызвали, Игорь, не знаешь?
— Важное поручение. Майор тебе сам скажет.
— А когда атака будет?
— Ровно в восемь. — Плотников опустил бинокль и посмотрел на Юрия. — Как в роте? Потери большие?
— Потери? — переспросил Войновский. — Ах, потери. Кажется, несколько человек. Я не успел уточнить. А что?
— Большие потери, — сказал Плотников. — Около сорока человек убитыми. А раненых еще больше. Замполита убило.
— Капитана Рязанцева? Неужели?
— Угу, — подтвердил Плотников. — Прямо в сердце. Роту в атаку поднимал. И прямо в сердце очередь...
— Как же так? — Войновский зябко поежился и вспомнил, как он кричал: «В атаку!» — и пулемет бил прямо в него.
Шмелев резким движением откинул палатку и сел на льду. Клюев лежал на боку и застегивал планшет, прижимая его к животу. Войновский встал на колени и доложил, что прибыл по вызову.
— Лежи, лежи, — Клюев махнул рукой. — Этикет после войны соблюдать будем.
— Рязанцева принесли? — спросил Шмелев.
— Пошли, — сказал Плотников.
Джабаров зашуршал мерзлой палаткой, оттаскивая ее в сторону.
— А-а, Джабаров, — сказал Клюев. — Давай блиндаж копать.
Джабаров гортанно засмеялся в темноте. Шмелев сидел и растирал ладонью ушибленную скулу.
— Как шишка? — спросил Плотников. — Не болит?
— Снежком надо, товарищ капитан, — сказал Джабаров из темноты.
— А ты больше не падай, — сказал Клюев.
— Учту. И падать больше не буду.
— Учти и не падай. А то упадешь и не поднимешься.
