рого, вспомнит о пропавшем кошельке. Тогда придется по-настоящему оправдываться, краснеть: и перед дочерью, и, особенно, перед сыном.
Мысли не давали покоя, и поэтому Андрей не сразу поднялся со своего лежбища, растревожив индейку, по-прежнему шипевшую по-змеиному. Подняться-то поднялся, а в дом идти не хотелось - рано, жена ругаться будет, что, мол, разбудил не ко времени. Это прежде, когда корова имелась, она вставала чуть свет, а сейчас все изменилось. Глотнув капустного рассолу, Андрей зачем-то отправился в сад и увидел трактор, на котором когда-то работал и который пятый, что ли, год ржавел под разросшейся рябиновой аллеей, с того самого дня, когда его списали с баланса развалившегося совхоза. Трактор сразу стали разворовывать - сняли фары, аккумулятор - и Бунтов пригнал его к себе в сад.
Вспомнив о тракторе, Андрей вспомнил и о том, что у них с женой имеются два пая земли по семь гектаров. Пусть не хватит сил все засадить картошкой, но ведь можно пока клевером и тимофеевкой засеять. Со всех сторон хорошо: клевер убьет бурьян, и сена будет потом невпроворот. Хочешь - продай, хочешь - свою корову заведи, а то и двух-трех. А что: они с Валентиной еще и не старые, им работать и работать. Зато, как дети с внуками приедут, - молоком обопьются! Опять же дачникам, которых с каждым годом все больше прибывало, можно продавать - вот они, деньги-то, сами просятся в руки!
Эти мысли заслонили все другие, даже расхотелось похмеляться. В другой бы раз Бунтов обязательно побежал по слободе, а сейчас передумал. Вернулся в дом. Хотел на радостях рассказать о планах Валентине, но пока не решился: ведь ругаться начнет, скажет, что спьяну, мол, что угодно можно нагородить. А она действительно глянула на него и всплеснула руками:
Глянь, на кого похож-то?! Тебя ведь в зоопарке показывать можно! Надо брату твоему сообщить, чтобы приехал и посмотрел на это чудо в перьях!
Услышав о брате, жившем в дальнем районе, Бунтов никак не отозвался, потому что знал: это пустые слова, сказанные для острастки. Поэтому не стал перебрехиваться, да и она не пожелала более тратить на него слова, хотя ему хотелось, чтобы отругала по-настоящему, поставила в пример бывшего дружка Коляню Фролова, который "зашился" и вот уж полгода в рот не берет. Она всегда ставила его в пример, а Бунтов всякий раз отмахивался: "Если будет нужно, я и сам брошу, без всякого нарколога!" Ведь пойти к врачу казалось до невозможности постыдным делом, и стыдно было, прежде всего, перед самим собой. Ведь Бунтов себя и пьяницей-то не считал. Поэтому несколько дней ходил сам не свой. И, главное, в эти дни хотя и мучился, но в рот капли не брал. И не потому, что не на что купить (Авдотьиха в долг бы снабдила), а из-за обиды на себя самого. А еще из-за мечты о тракторе, о том, как он, Андрей Николаевич Бунтов, вскоре будет работать на нем и всем докажет, что он не чета какому-то пропащему Коляне.
А еще через два дня, после завтрака посмотрев районную газету, которую Валентина месяца три берегла специально для него, Бунтов прочитал объявление о снятии запоев… Прочитав, неожиданно побрился, умылся и, переодевшись, сказал:
- Пойду в поликлинику! Надоело твою брехню слушать! Гони тысячу!
- Давно бы пора… - неопределенно отозвалась Валентина, потому что ей сразу стало жалко денег, да и не верила она, что Андрей доведет дело до конца.
Но если бы знала, что намерение у мужа закипело самое серьезное, то перестала бы вздыхать. Действительно, настроение у него с утра прорезалось боевое, острое, но оно сразу затупилось, когда он добрался до города и увидел здание поликлиники. Неудобство в душе, обида и стыд, оттого что допился до такой степени, что надо идти и кланяться врачу, затемнили голову. Но в какой-то момент его как осенило: "А что если не ходить к врачу, а Валентине сказать, что, мол, все в порядке, "зашился", как ты велела, теперь живи и радуйся!"
Он все-таки зашел в поликлинику, посмотрел, когда принимает врач-нарколог, но записываться не стал, лишь полюбопытствовал в регистратуре, спросив, сколько стоит кодировка.
- Дядечка, - мило улыбнулась в окошке крашеная девчушка, - для вас не более девятисот. Записывать?
"Коляня осенью говорил, что с него пятьсот взяли. Дурят!" - решил Бунтов и не стал записываться, не из жадности, нет - из принципа. Эта догадка только подстегнула до конца проверить себя: получится или нет, хватит силы воли или теперь совсем ничего не осталось: ни силы, ни воли!
Из поликлиники он отправился в гараж механического завода, едва-едва дышавшего в последние годы, и где у него еще оставались знакомые. Поговорив с одним, он выпросил за сто рублей старый, но в рабочем состоянии бен-дикс, потом зашел к аккумуляторщику. За триста рублей договорился об аккумуляторе. Пусть тоже "бэ-у", пусть. На сезон хватит, а там видно будет.
Распорядившись, Бунтов заглянул на автостанцию, чтобы не мять зря ноги, а подъехать на автобусе. Встав в очередь у кассы, неожиданно встретил соседа - Семена Пичугина, которого не видел года три или четыре. Возвращался Семен из заключения, если судить по его кирзачам, поношенной нейлоновой куртке и коротко стриженной голове, едва прикрытой кепкой со сломанным козырьком. За эти годы внешне почти не изменился, лишь сильно похудел. Был он явно навеселе, и теперь кинулся к Бунтову с объятиями, обдав перегаром:
- Николаич, привет! До автобуса двадцать минут - отметим встречу!
В другой бы раз Бунтов и не подумал отказаться, а сейчас это приглашение как ножом по сердцу резануло, подумал, внутренне содрогнувшись: "Не хватало счастья встретить этого рыжего обезьяна!" Поэтому и отказался:
- Семен, рад бы, да не могу! Язва замучила! Только что из больницы.
- Тогда я в одинаре! - махнул рукой Пичугин.
Семен достал из рюкзака початую бутылку, заткнутую пробкой из смятой газеты, при всех глотнул из горлышка и вытер мокрый рот с налипшими на губах крошками. Потом, пока дожидались автобуса, он выспрашивал и выспрашивал у Бунтова о жизни в слободе: о своих дружках, работают ли ларьки, появились ли новые люди - обо всем. Андрею даже надоело отвечать, и он обрадовался, когда подрулил автобус до Перловки. В автобусе Семен по-прежнему обдавал Бунтова перегаром, от запаха которого его едва не стошнило. Поэтому и вышел раньше, в Нижней слободе, сказав Семену, что, мол, надо зайти в хозяйственный. Пичугин было потянулся за ним, но Бунтов остановил:
- Ты, малый, к матери спеши, она все глаза проглядела!
В магазин Бунтову, конечно же, не надо было идти, поэтому пришлось пылить до своей слободы пешком. Кое-как допылил, а Валентина сразу с вопросом:
- Ну и как?
- Нормалек… Немного, правда, помучили, но обошлось… Врач сказала, что теперь я на два года застрахован. А если вдруг сорвусь, то смертельный исход может быть!
- О, Господи! Чего же это они такую строгость-то напускают?!
- Иначе нельзя… Слабы стали мужики. Только страхом смерти иных заставишь бросить пить… - сказал Бунтов с серьезным видом.
- Денег-то хватило? - спросила Валентина и внимательно, даже строго посмотрела мужу в глаза.
- Стольник остался… - Бунтов нехотя достал сто рублей.
Жена взяла деньги и сразу отстала с вопросами, и Андрей успокоился, знал, что более не придется врать.
Он пообедал, хотел отдохнуть, потому что с утра так находился, что теперь гудели ноги, но лишь перекурил, а потом сразу переоделся и отправился к трактору, решив сегодня же заменить бендикс. Правда, сперва мысль напополам делилась: "Что теперь делать с оставшимися деньгами, которые якобы уплатил врачу?!" Думал-думал и придумал: прежде всего, вернуть Валентине кошелек с деньгами и хотя бы канистру солярки для трактора
купить. Бунтов даже набрал тележку мусора, чтобы иметь законный повод съездить к оврагу и попытаться найти выброшенный кошелек. И он сразу нашелся! Лежит и поблескивает, словно солнечный зайчик, никелированными застежками. Удача! Положил Андрей в него деньги точно в таких же купюрах, в каких взял, и в тот же день толкнул кошелек за буфет, чтобы при первом же подходящем случае "найти". Когда разделался с кошельком, то вновь подступил к трактору и возился с ним до вечера, хотя Валентина всякий раз, проходя мимо, ворчала:
- Опять ерундой занимаешься…
Но Бунтов не обращал внимания на нее, зная, что она это говорит по привычке, радуясь в душе, что он побывал у врача. Когда Бунтов лег спать, то вдруг понял, что все еще не определился, как жить дальше, не верилось, что пьяные заморочки разрешились сами собой. Как все легко получилось: сказал себе "Нет!" - и, пожалуйста, вот оно: бери и пользуйся. Единственное, что Бунтова пугало, так это неизвестность: хватит ли терпения не оста-каниться в один прекрасный момент, когда вдруг тот же Петрович по-дружески попытается соблазнить, хватит ли духу отказаться? И Бунтов решил, что хватит. Ведь он же "зашитый", как говорят мужики! Он - отрезанный ломоть для настоящей компании. И хотя Валентина просила никому в слободе не говорить об этом, но Бунтов сам, еще днем, когда возвращался из города, пустил среди мужиков о себе слух: "Мол, пришлось это сделать. Иначе жена из дому бы выгнала!"
