Валентина словно знала о мыслях, которые терзали мужа в последнее время, и сперва сделала вид, что заснула, а потом повернулась, обняла и шепнула, усмехнувшись:
- От тебя опять стало пахнуть трактористом!
Он даже рассмеялся от ее слов и прижал к себе, поцеловал, и она не фыркала, не сопротивлялась, как сопротивлялась в последнее время, а, казалось, только ждала сегодняшней ночи.
Через два дня Бунтов привез с Коляней Фроловым на его мотоцикле аккумулятор и, перекрестясь, попытался завести "Беларусь". Когда со второй попытки мотор гневливо выдохнул облако черного дыма, то даже Валентина выскочила из дома и по привычке напустилась:
- Чего опять вытворяешь-то?
- Вытворяю вот… Пришла пора огород под картошку пахать!
Когда же через несколько дней Валентина нашла пропавший кошелек и похвалилась находкой, то Андрей, находясь в плену настроения, укорил:
- На меня ведь грешила…
- Сперва-то на цыганок, а потом на тебя, это верно. Особенно когда от Авдотьихи бутылку за бутылкой тягал.
- Кто тебе такую глупость сказал?!
- Люди добрые…
- Слушай брехню, еще не то нагородят!
Пять слобод окружают древний городок Лонск, к которому все они относятся административно. Есть и еще одна - Казачья Засека, где с рождения живет Бунтов. Эта самая молодая, как считают, слобода, состоит из трех улиц и административно почему-то не входит в Лонск. Родилась она, видимо, в ту пору, когда утверждалось понятие "казак", возникшее на юге рязанской земли, прижившееся на Дону и вернувшееся из вольных степей в родные пределы, где в это время строили Засечную черту, или Засеку, - оборонительную линию Московского государства.
Казачью Засеку особенно хорошо можно разглядеть со стометрового лон-ского холма. Сперва под горой завиднеются крыши Стрелецкой слободы, Затинной, где прежде жили мастера зелейного боя, а за разливом Лони, перегороженной плотиной ниже по течению у города Электрика, взору откроется Нижняя слобода. Потом прихотливым изгибом засеребрится речка Алешня, ставшая заливом водохранилища, и завиднеется Никольская. А напротив ее, слева от перловской дороги, покажется Казачья Засека, вытянувшаяся почти до горизонта. Когда-то в центре слободы стояли церковь, три
магазина с провиантским складом, почта, аптека, школа. Но церковь в тридцатые годы снесли под корень, два магазина переделали под колхозные кладовые. В начале шестидесятых закрыли почту. Аптеку же в перестройку приспособили под здание администрации сельского поселения, как теперь стали называть прежние сельсоветы. Так теперь и жили местные люди, сделавшиеся поселенцами на родной земле, пытаясь жить так, чтобы не зариться на государственную казну, а рассчитывать лишь на собственные силы. Поэтому не удивительно, что однажды глава администрации - Марьяна Половинки-на - предложила на сходе легализовать бизнес Авдотьихи, а поступившие таким образом в казну администрации средства направлять на ремонт водопровода и принудительное лечение от пьянства особо нуждающихся мужиков. Люди, конечно, смеялись и понимали горечь слов Половинкиной, находившейся на посту главы еще с советских времен, когда хоть какие-то средства, но поступали.
И все же, несмотря на выкрутасы отдельных граждан, жизнь вокруг Лон-ска текла привычно и неизменно. Да и не могла она быть иной, как не могли измениться привычные русскому уху названия слобод, пришедшие из давних времен, когда лонские князья считались не последними на Руси. Лончане слыли мужественными, стойкими и свирепыми воинами. Они не расставались с мечами даже во время полевых работ, потому что их земли оказались окраинными на Руси. За ними на юго-восток расстилалось бесконечное Дикое поле, называемое еще Половецким, откуда только и жди набегов кочевников.
С тех времен прошло много веков, и понятное дело, что нравы и характеры местных жителей размылись, но не до такой степени, чтобы не считаться с ними. Ведь и сейчас, того и гляди, кто-нибудь из своих ножку подставит, если чужие далеко. А это еще хуже, когда не знаешь, откуда ждать напасти, и дважды хуже, когда неизвестно как с ней бороться. Может, поэтому жители Засеки по-прежнему, как в старину, слыли упрямыми, несговорчивыми, даже свирепыми, особенно когда им становились поперек дороги. Приобретались эти свойства и пришлыми людьми, коих стало немало, особенно с началом перестройки, когда потянулись русские люди из окраинных земель империи.
Андрей Бунтов все это, конечно, замечал и тоже переживал, но все переживания после похода в Лонск подзабылись. Теперь у него лишь одно вилось на уме: как отремонтировать трактор и опробовать на ходу. А когда через несколько дней наладил "Беларусь", то, нацепив плуг, поспешил выехать на свой огород. Прошел первую загонку - сразу грачи появились. Ходят вразвалку по пахоте, а у Андрея от их развалочки - радость на душе и улыбка на вспотевшей физиономии. Не успел Бунтов допахать огород, как соседи собрались: переминаются, смотрят завистливо. И среди них Коляня. Этот не завидует вроде, но по глазам видно, что хочет попросить о помощи, а не решается. Прежде-то, когда за воротник закладывал, не таким был. Вот что водка или, как теперь, отсутствие ее делает с человеком, что и подтвердил позже всех подошедший Петрович. Тот сразу же направился к трактору и властно махнул Андрею кепкой, обращая на себя внимание. Разворачиваясь, Бунтов остановился, высунулся из кабинки: чего, мол, тебе?
- Николав, управишься на своем огороде - друга не забудь, - подступил недавний собутыльник. - Ведь я первым подошел. Все тебя будут просить, а я требую! По старой дружбе!
- Считай, что договорились… - улыбнулся Бунтов и подумал: "Ведь наверняка бутылку принес! Не верит, что я в завязке!"
Расправился Бунтов со своим огородом и поехал к Петровичу, потому как отказать ему не хватило ни сил, ни совести. На соседском огороде повторилась та же история: опять грачи, опять черная земля струей из-под заблестевших лемехов и опять завистливые глаза слободчан. И тогда понял Бунтов, что придется всем пахать огороды, чтобы не разжигать обиду. Поэтому, когда и огород Петровича вспахал, то заглушил двигатель, а сказал так, чтобы всем была понятна его мысль:
- Мужики, без солярки, сами понимаете, мой конь работать не сможет, а денег на солярку Валентина выделила только на свой огород, а то, что Пе-
трович под руку подвернулся, так это ему повезло. Так что придется вам скидываться и на заправку ехать. Я бы и сам сгонял, да номеров у трактора нет! И тут подал голос худой, носатый Коляня:
- У меня мотоцикл без дела стоит!
В общем, говорили-говорили и решили собрать по сто рублей с носа. Ко-ляня сразу отправился на заправку. А чтобы народ зря не ждал и не ходил вереницей с огорода на огород, Бунтов пуганул от себя собравшихся:
- Идите по домам - всем вспашу…
Все разошлись, лишь осталась Роза, недавняя переселенка. Она работала почтальонкой и, конечно же, успела за три года жизни в слободе всех узнать, но по-прежнему оставалась стеснительной и неразговорчивой. Вот и сейчас спряталась за ветлой и выглядывала, почти незаметная из-за небольшого роста. Но Бунтов все-таки заприметил и усмехнулся в душе: "Значит, я сам должен догадаться, что и ей тоже надо вспахать огород! Молодец баба! На понт берет, но забыла, что овес к лошади не ходит!" Он демонстративно начал возиться с трактором, а сам нет-нет да косился в ее сторону. А она хоть бы с места стронулась. Пришлось Бунтову самому идти к ней. Подошел, а она - черные глаза в землю. А у него от ее робости - воодушевление во всю грудь, спросил с ухмылочкой:
- Ну и кого мы ожидаем?!
- Вас, Андрей Николаевич… Хотела попросить об огороде. Надо бы вспахать. Вот деньги, возьмите!
- Да ладно… Деньги! У меня девать их некуда, а тебе пригодятся. Иди домой, не торчи здесь. Вот приедет Коляня с соляркой - тебе первой вспашу.
Она ушла, а он, вернувшись к трактору, вспоминал ее глаза и необыкновенный взгляд, каким ни одна маруха в слободе не смотрела в последние годы. "Влюбился я, что ли?! - поймал себя Бунтов на неожиданно пришедшей мысли и порадовался ей, постарался утвердить: - А что, разве нельзя?!"
"Разве нельзя, разве нельзя?!" - весь день стучало у него в голове, пока он, словно по инерции, ездил с огорода на огород. В этот день он совсем не думал о том, сумеет ли что-нибудь заработать или катается для собственного удовольствия. Хотя, конечно, удовольствие это быстро закончится, если вдруг окажется, что работает себе в убыток. Но об убытке или прибыли он почти не думал. Другое было на уме: Роза, на которую почему-то именно сегодня обратил внимание, хотя знал ее не первый год. И все же вечером, интереса ради, посчитал прибыль, и оказалось, что у него осталось триста рублей.
На следующий день он заработал пятьсот, правда, пришлось вкалывать почти дотемна. Но это не страшно, даже радостно от работы становилось на душе. К вечеру, когда солнце запуталось в зацветающих вишенниках да в зеленеющих рябинах, разукрашенных белыми шапками цветов, как матовыми люстрами, Валентина нашла мужа на дальнем порядке и, встав в сторонке, ждала, когда он остановится. А он затормозил, только допахав очередной огород, и вопросительно посмотрел: мол, чего пришла-то?
