…Утром погрузились на машину, простились с завхозом Василием (он остался в доме в качестве смотрителя избушки, ожидал геологов своей партии, они должны были подойти недели через две) и отправились в порт.
В ожидании самолета взвесили в порту все свое имущество — вышло предостаточно: шестьсот килограммов. Аэропорт в селе маленький — заведующая аэровокзалом оказалась и кассиром, и диспетчером, и заведующей камерой хранения.
Два часа уныло шатались по залу ожидания и территории аэровокзала — о рейсовом самолете никаких известий. Наконец Иванов пошел к диспетчерше и попросил ее сходить на рацию за справкой. Она вскоре вернулась, сообщила, что борт из Петропавловска еще не вылетал.
«Лететь ему часа полтора, — соображал я, — да тут полчаса, да и не вылетал еще… гм».
— Есть мысль, — обратился я к Иванову. — Буфет не работает, и термос пустой, — продемонстрировал я пустой литровый термос. — Надо смотаться к Василию за чаем.
— Время есть… — неопределенно ответил он.
— Тогда я мигом!
Автобус довез прямо до магазина. Отоварился я свежими булками, кое-чем по мелочи. Наша избушка была рядом. Заскочил туда, взял пачку чаю. Василий не удивился возвращению.
— Что-нибудь с рейсом? — спросил он.
— Задерживается… чайку вот надо в термос…
— Сейчас я костер живо, — сказал Василий.
Он выскочил во двор, набросал в кирпичную загородку щепок и разного хламу, плеснул керосину, костер полыхнул. А вскоре и чайник загудел.
Нагруженный продуктами и потяжелевшим термосом, я проголосовал автобусу. Он опять шел в аэропорт и был подозрительно пустым. «Наверное, второго рейса не будет, — подумал я. — Хорошо, что у нас билеты на первый».
Путь до аэропорта не более получаса. Мы уже въезжали на его территорию.
— Смотри, — толкнул я шофера в спину, — идет на посадку!
ЯК-40 грациозно шел над площадкой.
— Куда там на посадку… — пробурчал шофер. — На взлет он идет! Встречаешь, што ль, кого?
Сердце у меня упало.
— Кого встречаю! — заорал я. — Улетаю я на нем!
— Оно и видно, — сочувственно улыбнулся шофер. — Завтра улетишь, не переживай!
В зале ожидания никого не было. Ни ребят, ни нашего громоздкого груза, ни пассажиров.
— Вам письмо, — протянула мне записку диспетчерша. — Мы пятнадцать лишних минут вас ждали. Больше не могли. — Она вздохнула. — Ну, а завтра приезжайте, на первый борт устрою, поскольку вы без вещей даже. И паспорт вам передали, и билет.
Все это аккуратно завернутым она протянула мне вместе с запиской.
На этот раз встречал меня Вася, раскрыв глаза, разинув рот.
— Я же видел… самолет… — выдохнул он.
— Я тоже видел.
— А ребята?
— Эх…
Я выгрузил на стол термос с чаем, Вася принялся за ужин.
Следующий день я провел в аэропорту. Самолетов не было — низкая облачность. На второй, третий день — то же самое. Потом пошли затяжные дожди, полосу размыло, и по радио объявили, что в течение месяца на авиацию можно не рассчитывать, но зато днями будет пароход и пассажиры могут добраться до областного центра на прекрасном лайнере в каютах со всеми удобствами.
Никого знакомых в поселке, кроме Васи, у меня не было, и за день до отхода парохода я сказал Васе:
— Слушай, дай взаймы десятку-другую, из Петропавловска верну телеграфом. А то у меня трояк всего остался.
— Чего ж ты раньше не сказал, — развел руками Вася. — Была одна десятка, да вот я на нее решил прощальный ужин организовать, — и он выставил на стол две бутылки марочного из товаров новой навигации.
— А знакомые у тебя тут есть, среди местных?
— Откуда? Я ж в поле все время был… а сейчас сам видишь. Да продуктов до зимы хватит, я и не беспокоюсь. Начальник придет, зарплату пришлют. Присылают нам все на его имя. Подождал бы с недельку, а? Тогда достали бы…
— Ты что? Я и так тут торчу неделю. Мои ребята, может, уже в Магадане. А мне бы до Петропавловска добраться. Правда, там у меня кореша. Там я как дома.
— Там иди к нам в экспедицию, устроят в общаге.
— Мне денег надо раздобыть!
Он порылся в карманах куртки, нашел два смятых рубля и мелочь:
— Держи, может пригодиться.
Рублевки я взял, мелочь ему оставил:
— Спасибо. А мелочь на хлеб сохрани. Без хлеба-то как?
— И то, — согласился Вася.
Хороший мы вечер провели. И печальный. Не хотелось ему со мной расставаться — все-таки живая душа в доме. (А так с завтрашнего утра — без друзей, без знакомых, без денег, без кино. Полное одиночество в густонаселенном поселке.)
А у меня на душе кошки скребут, тоска вселенская, и хоть бы одна перспектива маячила на горизонте.
— В жизни самое главное — спокойствие и питание, — напутствовал меня утром Вася в дорогу.
Он достал где-то старый потертый портфель, я положил туда брезентовый мешок кускового сахару килограмма на три с половиной, две пачки чаю, банку тушенки, хлеба, пачку галет, и термос с чаем.
— Так не забудь, сразу к нам в общагу!
— Да ладно… не пропаду.
За двадцать пять копеек меня перевез рейсовый катер на ту сторону залива, и кассир речного вокзала, глядя с любопытством на мою бороду, загорелую черную физиономию и немыслимо грязную штормовку, участливо спросила:
— Вам в какой класс билет — первый, второй, третий? Соскучились небось в поле по комфорту?
— Ни в коем случае. Так привык к тундре, что не могу отвыкнуть от комфорта полевой жизни. Мне, пожалуйста, палубный билет — люблю свежий воздух.
Палубный был самым дешевым, и в итоге у меня в кармане еще оставался рубль с мелочью. Жить можно.
Теплоход стоял на рейде. Я сразу узнал его — это был «Петропавловск», на нем мы прибыли, в самом начале сезона. Вокруг резвились нерпы, — значит, красная рыба все еще шла в реки Камчатки. Кто-то попробовал сосчитать нерп — занятие безнадежное, их оказалось больше сотни. Сколько же рыбы там, в глубине, если этой прорве хватает на пропитание. Маленькую бы сеточку сейчас да в устье речушки — на весь пароход с пассажирами и командой и на обед и на ужин хватило б!
Осень, солнце светит вовсю, и на самой верхней площадке, у антенн и трубы, где я устроился, даже загорать можно. Море спокойно. На горизонте резвятся косатки — выпрыгивают из воды.
В первый день я съел консервы, хлеб и выпил два термоса чаю — морской воздух способствует аппетиту. Остался у меня чай и три килограмма сахару. Продержусь — ведь завтра к концу дня рейс должен закончиться.
Солнце давно утонуло в море, похолодало, пора подумать о ночлеге: лежать на ветру, положив под голову портфель с сахаром, и смотреть на звезды — занятие для юных романтиков, праздных покорителей севера, любителей экзотики, а я не любитель, я «профи», я люблю, чтобы тепло и не дуло. Значит, надо спускаться вниз, к теплым каютам и благам цивилизации.
Расположение кают и палубных помещений я хорошо знал по первому рейсу и, минуя бар, направился в библиотеку. Здесь играла тихая музыка, пассажиры лениво перелистывали старые подшивки газет, в закрытых шкафах под стеклом томились книги, за столиком рядом с неработающим телевизором столпились болельщики — шла игра в шахматы на высадку.
«Вот тут бы не мешало задержаться», — подумал я и занял очередь. Больше всего меня, конечно, привлекала возможность посидеть в одном из мягких кожаных кресел, занятых шахматистами.
Держался я около часа, пока очередной претендент на шахматную корону не вышиб меня из уютного кресла в наказание за авантюрный розыгрыш королевского гамбита.
— Так давно уже не играют, — упрекнул он меня за некорректную жертву и вскоре наказал.
Я вздохнул и, освободив место, снова занял очередь.
Вскоре пришла библиотекарша и объявила, что пора расходиться. Она была вежлива, дождалась, пока шахматисты согласились на ничью, затем выключила свет, вышла первой и стала ждать, пока остальные посетители покинут помещение.
Я прижался к стене между диваном и книжным шкафом, со стороны стеклянной двери библиотеки этот угол не просматривался, да и свет был выключен, но все же старался стоять тихо и не дышать.
Когда вышел последний пассажир, библиотекарь прикрыла стеклянные двери, щелкнула замком, и я остался в полном одиночестве.
Библиотека закрывалась в двадцать два ноль-ноль, — значит, сейчас уже где-то половина одиннадцатого вечера. Можно устраиваться на ночлег, сюда больше никто не придет до утра.
Я снял ботинки, поставил их под шахматный столик вместе с портфелем, вытянулся на кожаном диване и закрыл глаза. Нет, что ни говори, а жизнь прекрасна. Тем более что на сон грядущий можно позволить одну крышечку чая из термоса.
Утром я первым делом задернул занавеси — они были с внутренней стороны и закрывали стеклянные двери. Теперь можно было относительно спокойно разгуливать по библиотеке и обдумывать ситуацию. Библиотека открывалась в двенадцать дня, а если выходной, как выбраться?
