— Вот ты чего испугалась! Да мы их завтра сами напугаем. Как выйдем все сразу со всех фабрик и заводов да как крикнем в один голос — все буржуи задрожат! На завтра у нас демонстрация молодежи против войны назначена. Забирай улов, готовь папане угощение. Мне по своим делам спешить надо.
Стеша наконец пришла в себя, уставилась на голавлей, обрадовалась:
— Ой, Андрейка, жирные какие! Как пироги. Вот мы папаню накормим. От такого угощения он сил наберется. Идем, маме покажем, какие у нас рыбочки. А то затужилась она совсем, что папу угостить нечем.
Когда они спускались в жилье Борониных, Стеша шепнула Андрейке:
— Радость-то у нас какая! Мама встала. Папаню ждет!
Андрейка пригляделся к сумеркам полуподвала и впервые увидел Анну Тимофеевну одетой. Она сидела, опираясь на спинку кровати.
— Вот папаня войдет, и я встану, — улыбнулась она Стеше. — Чтобы врасплох не застал, с утра теперь одеваюсь-прибираюсь!
Андрейка взглянул на нее и обмер. Такой красоты он еще не видел. На бледном лице, как звезды, светились большие глаза, оттененные синими кругами. На щеках еле проступал румянец. А волосы… Золотистые волосы были стянуты в тугой узел и блестели как шелк.
— Мамочка, ты посмотри, каких Андрей принес рыбин для папы. Ему там, по тюрьмам, по лазаретам, разве приходилось такое кушать? Вот уж угостим папаню на славу!
Мать не отзывалась. Она смотрела на себя в тусклое, старое зеркало, стараясь представить, какой ее увидит после долгой разлуки любимый муж.
— Додержали мы ее все-таки, — шепнула Стеша Андрейке. — Вот и доведется им свидеться…
Стеша завела Андрейку в чуланчик-кухоньку.
— Ты понимаешь, чудо какое? Совсем она чуть дышала… Я иногда даже зеркало к губам подносила, дыхание ее ловила… А как узнала она, что отец домой придет, откуда силы взялись! Поднялась: «Давай, доченька, одеваться. Войдет, а мы обе на шею ему. Он ведь крепкий!»
Поделившись своей радостью, Стеша отпустила Андрейку, взяв с него слово явиться завтра к обеду.
Андрейка торопился: ему хотелось первому увидеть знамя, под которым он завтра пойдет на демонстрацию с Союзом молодежи.
Ну уж золотошвейки и постарались! Ночами работая, они вышили великолепное красное знамя. На большом куске густо-алого бархата нимбом золотые вышиты слова: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» Ниже восходящее золотое солнце, а под ним красными буквами: «Союз Рабочей Молодежи Третий Интернационал».
Когда Андрейка увидел знамя, от восторга ростом выше стал.
— Дядя Уралов, — сказал он, привставая на цыпочки перед развернутым знаменем, которое прикрепляли к полированному древку, — а ведь такого и у царских полков не было.
— У пехотных не видал. Да и у гвардейских тоже.
…Нести знамя на демонстрацию Андрейке не пришлось. Знамя несли ребята дюжие, крепкие. Кто знает, на знамя и нападение может быть! Но Арбуз воспользовался своим малым ростом и пошел под знаменем, держась за его золотистую кромку.
Это была замечательная демонстрация! Такой Москва еще не видывала и не слыхивала.
Вначале с окраин города донеслись отголоски любимых песен молодежи: «Варшавянка», «Смело, товарищи, в ногу!», «Интернационал». Казалось, на притихший центр города наступают, наступают со всех сторон песни революции.
На балконы думы и Московского Совета вышли думские и советские депутаты. Появились плотные ряды молодых рабочих и заводских подростков с высоко поднятыми красными знаменами и лозунгами. Над бесконечными рядами демонстрантов огненными прочерками полыхали слова: «Долой войну!», «Мир хижинам — война дворцам!».
В центре города колонны встретили юнкеров с примкнутыми штыками. В последний момент, узнав о демонстрации, командование торопливо выставляло оцепление, объяснив городским властям — Думе и Совету, — будто для охраны демонстрантов от возмущенной публики.
Резко бросался в глаза контраст между веселыми, задорными лицами демонстрантов и мрачными, напряженными лицами юнкеров.
Казалось, река, ликующая в весеннее половодье, бурно несется мимо оледенелых еще берегов. С радостью смотрели большевики на это удивительное шествие. Признаться, многие не ожидали, что недавно возникшая юношеская коммунистическая организация может привести в движение такие массы молодежи.
С удивлением смотрел на стройные ряды юных демонстрантов городской голова Руднев и полковник Рябцев.
— Да, внушительная сила… Дай им в руки оружие — и… готовое войско, — сказал полковник.
— Удивительны шутки революции! Целая армия молодых большевиков открыто марширует на виду правительственных войск, а ее предводитель объявлен вне закона и скрывается где-то в подполье, — пожал плечами городской голова.
— Какую же армию он организует, выйдя из подполья?!
— А вот этого не следует допускать!..
Увы, на этот раз на рыбалке Андрейке не везло. Голавли не попадались, как он ни старался, как ни уговаривал их быть сознательными, говорил, не для себя старается — людям нужно. А вот к Фильке голавли так и шли, так и насаживались на крючок.
Филька посочувствовал другу и отдал ему несколько самых крупных рыб, с условием, что Андрейка проводит его к тетке. Вдвоем веселей от бойскаутов отбиваться, если те задумают рыбу отобрать и удочки поломать. В последнее время скауты так обнаглели, проходу от них не стало!
Спрятав под рубахи голавлей, которые трепыхались и липли к телу, мальчишки переулками, закоулками, пролазами сквозь заборы добрались до Кремля, минуя все бойскаутские заставы.
Тетка по голавлям очень заскучала. Что ни день, подай ей свежей рыбки из Москвы-реки. Беда, да и только! Отец строго-настрого приказал во всем богатой тетке угождать.
После отцовского нравоучения Филька теперь очень старался тетке угодить. У тетки Прасковьи Ивановны за каждую его рыбку улыбка, за каждую услугу по головке гладит.
Проскочили ребята в Кремль, глядь, а тетка опять ковры перед дворцом расстилает, солдатами командует, чтобы разувались, не попортили драгоценное имущество.
— Тетя Паня, а теперь для кого стараетесь? Царя-то нет! — спросил Андрейка.
— Царя-то нет, да царица осталась. Для Александры Федоровны.
— Царица вместе с царем арестована! — пояснил тетке Филька.
— Царя под стол, сама на престол. Это у них бывало, у Романовых. Так царица Екатерина сделала, тоже из немок была и тоже своего дурака скрутила.
— Ой, тетя Паня, путаете вы все.
— Ничего не путаю! В газетах писали… Они резвые бывают, царицы-то. Для нее покои готовим. Для Александры Федоровны. Едет, не нынче завтра будет, — убежденно сказала Прасковья Ивановна и снова принялась солдатами командовать, чтобы лучше ковры для царицы чистили.
Андрейка и Филька призадумались. Тетка в придворных делах человек сведущий. Прислушались, и солдаты про то говорят:
— Ох, братцы-арсенальцы, не к добру эти коврики развертываются! Не иначе Александра Федоровна в штанах Питер немцам продаст, а сама в Кремль чесанет.
— Есть слух, она царя на миноносце вознамерилась в Англию сплавить, а сама сюда…
— От балтийских матросиков подальше.
— Да за такие проделки матросики с Александры Федоровны штаны снимут, юбку наденут!
Солдаты расхохотались. Но Андрейке было не до смеха.
— Ты, Филя, ублажай тетку, а я к своим. Недаром здесь ковры чистят. Для царя ли, для царицы, надо нашим рассказать.
Арбуз умчался.
На заводе многие цехи не работали. Во дворе было полно народа. Шел какой-то спор-разговор. Увидел Арбуз Уралова — и к нему.
— Интересная модель! — крутанул Уралов ус, выслушав торопливый рассказ Андрейки про царские ковры. И обратился к рабочим, толпившимся во дворе: — Вот и еще одно подтверждение, товарищи, к тому, о чем Ильич предупреждает. А ну, Арбуз, скажи, что в Кремле делается. Да погромче, чтобы все слышали.
Андрейка, собравшись с духом, прокричал о том, что в Кремле царские ковры чистят, чтоб подстелить под ножки царицы Александры Федоровны, которая вот-вот из Питера в Москву пожалует, и для убедительности Арбуз перекрестился.
По толпе прокатился хохот. Андрейка покраснел, но смеялся вместе со всеми. Оказывается, Александрой Федоровной прозвали рабочие Александра Федоровича Керенского.
На митинге в кино «Великан» большевики из Московского комитета разоблачили предательский план главы Временного правительства Александра Керенского сдать Петроград германцам, а самому сбежать из столицы в Москву. Михельсоновцы зашумели:
— Не дадим московской контрреволюции кремлевские ковры изменнику расстелить!
— Долой предательское правительство Керенского!
— К оружию, товарищи! — грохотал зал.
Уралова обступили бывшие на митинге двинцы. К Андрейке подошел Стешин отец.
