Саша кончила петь, все присутствующие зааплодировали.
– Синьорина Саша, карашо, – сказал Рамоло Марчеллини по-русски и, склонившись к Минне, о чем-то быстро стал говорить.
– Синьор Марчеллини слышал, – перевела Минна, – что Сибирь славится красивыми старинными песнями. Не споет ли синьорина одну из них?
Саша перебирала в памяти старинные сибирские песни. Выручила Елена Николаевна, предложившая спеть хором.
– Синьорина Минна, переведите, пожалуйста, – сказал Федор Алексеевич. – Мы споем народную песню «Глухой неведомой тайгою». Это о каторжнике, бежавшем из царской ссылки.
Саша подняла голову и снова преобразилась, расцвела. Она взяла несколько сочных, густых аккордов, запела :
Глухой неведомой тайгою,
Сибирской дальней стороной,
Бежал бродяга с Сахалина
Звериной, узкою тропой.
Бежал бродяга с Сахалина
Звериной, узкою тропой, —
повторил хор не очень слаженно. Хористы переглянулись и снисходительно улыбнулись друг другу. А Саша продолжала:
Шумит, бушует непогода,
Далек, далек бродяги путь.
Укрой, тайга, его, глухая, —
Бродяга хочет отдохнуть.
Аоста вдруг вскочил, протянул вперед руку, точно успокаивая кого-то, потом взмахнул ею и серьезно, без улыбки, стал дирижировать хором.
Укрой, тайга, его, глухая, —
Бродяга хочет отдохнуть…
Кончили петь. Несколько секунд стояла тишина, а затем долго не смолкали аплодисменты.
Потом под гитару Роберто Аоста с Марчеллини исполняли итальянские народные песни.
Разошлись поздно.
Рамоло Марчеллини и Роберто Аоста проводили русских в отель «Белый кот» и теперь медленно шли к своему отелю по узким улицам Капри.
Было совсем пусто. Свет фонарей и витрин магазинов скудно освещал дорогу. Было тихо, только музыка из ночного клуба, расположенного внизу отеля, некоторое время сопровождала итальянцев.
– Я очень доволен, – говорил Рамоло. – Я договорился с художником встретиться завтра. В его руках материал ценнейший. А что вы скажете по поводу синьорины Саши? Не правда ли, чувствуется талант? Есть темперамент и внешность.
– И вы представляете, такая девушка родилась и выросла в Сибири, в глухой деревне, и за все свои шестнадцать лет даже в городе не бывала, театра не видела.
– Не представляю, почему она не поинтересовалась городом! Разве уж так сложно съездить в город?
– Ах, Роберто! Вы забываете, что такое Советский Союз! Расстояние от Коршуна до областного города – это все равно что от Рима до Венеции.
– Да, я действительно не представляю таких расстояний, – согласился Роберто. – А ведь именно это определяет многие стороны жизни русских. Нельзя об этом забывать в сценарии.
И они заговорили, а потом оживленно заспорили о сценарии, план которого прошлой ночью закончил Роберто Аоста. Так шли по улицам Капри режиссер и сценарист, и никто не попался им навстречу, никто не отвлек от разговора, кроме одной прохожей. Это была все та же мулатка, которая так заинтересовала русских. Только она прошла мимо итальянцев, не замечая их. Она держала на ладони крошечный радиоприемник. Энергичный джаз ритмично и долго еще ударял в уши, после того как женщина в брюках и белой кофточке, пританцовывая, прошла мимо, устремив куда-то в темное небо задумчивое лицо.
После завтрака сибиряки сидели в саду, поджидали Роберто Аоста и Рамоло Марчеллини. Подошел хозяин отеля «Белый кот» синьор Альберто Бранка. Он приветливо поздоровался со всеми. В его больших карих глазах светился неподдельный интерес к русским.
Хозяин присел рядом с Федором Алексеевичем. Он держал в руках новую соломенную шляпу. Его серый легкий костюм был тоже новым. И такой же серой от седины, пробивающейся сквозь черные волосы, была его голова. Хозяин умел изящно сидеть, изящно держать шляпу. Говорил он легко и темпераментно.
Через несколько минут его собеседники знали, что профессия содержателя отеля – родовая профессия. У него еще два брата, и они тоже содержат отели – один во Франции, другой в Англии. Родители синьора Бранки занимались этим же. И прабабушка тоже содержала отель.
Федор Алексеевич поинтересовался, хороший ли доход получает Альберто Бранка от своего отеля.
– О да! – самодовольно воскликнул итальянец. – Впрочем, труда я вкладываю немало. Сезон длится на Капри восемь месяцев, и все это время я работаю не покладая рук.
– Что же вы делаете зимой? – спросила Елена Николаевна.
– Зимой я путешествую по Европе.
– Отпуск не маленький. Отдохнуть можно, – заметил Ваня.
Минна беспокойно поглядела на него. Саша поймала ее взгляд и улыбнулась. Девушки поняли друг друга и тихонько засмеялись.
Неожиданно в саду появился Торквиний Маклий. С папкой в руках, вспотевший и оживленный, он подошел к русским и пожал всем руки. Улыбка его заметно погасла, когда он здоровался с хозяином отеля. Но и того словно подменили. Куда девалась его изысканность – он даже не встал, здороваясь с художником.
– Я принес вам в подарок свои картины. Я так боялся, что не застану вас, – сказал художник, подавая папку Елене Николаевне.
Та развязала шнурок, и все склонились над рисунками. Они были выполнены акварелью и очень точно передавали сочные тона итальянской природы: ярко-голубое небо, ярко-синее, с легким зеленым отливом море, каменистые горы Капри глубокого серого тона и нежный, дымчатый горизонт.
Особое впечатление на всех произвела картина, изображающая грот. В маленькое отверстие грота желтым лучом проникал дневной свет. Луч ложился на спокойную воду, горящую лазоревым, фосфорическим светом. Таким же светом отливали каменные своды грота. На воде был изображен темный силуэт лодки с людьми. И все это – и лодку, и людей – охватывало светлое сияние.
– Ой, что это? – с изумлением спросила Саша.
– Это Лазоревый грот. Сегодня вы его увидите, синьорина.
– И вам не жаль отдавать нам столько картин? – обратилась Елена Николаевна к художнику.
– Не жаль. Напротив, очень приятно.
– Ваши картины мы повесим в школе, – сказал Федор Алексеевич. – Их будут видеть тысячи учеников нашего района.
– Вот сколько людей увидят мой труд! У меня эти картины всегда лежали бы в папке. Видите, я выигрываю, а вы говорите – не жалко ли мне.
Торквиний Маклий невесело улыбнулся, сказал, что уже начал заниматься делом, интересующим Ваню, и попрощался с русскими.
– Не тем занимается, – сказал Альберто Бранка, когда художник отошел на значительное расстояние. – Кому теперь нужны картины, изображающие море и небо? Эти краски отлично передают фото– и киноаппараты. Рисовать надо другое и по-другому.
– А что именно и как? – мрачно спросил Ваня.
Минна опять с опасением поглядела на него и перевела его вопрос.
– В моде теперь абстракционизм, – ответил итальянец. – А темы должны быть современными.
В разговоре произошла длинная пауза. Хозяин отеля встал.
– Не смею больше задерживать. Желаю интересно провести день.
К Лазоревому гроту плыли по морю на маленьком катере. Было прохладно и ветрено. Море слепило подожженной солнцем синевой. Оно лежало – огромное, усмиренное, недвижимое, только кое-где подернутое беспокойной рябью от пробежавших катеров и лодок. И все же море было грозным, как заснувший хищник.
Катер пронесся между островом и каменными скалами, выступающими из воды, и, замедлив ход, пошел совсем близко от берега или, вернее, от высокой, отвесной, точно отполированной скалы.
– Какая страшная скала! – прошептала Вера, плечом прижимаясь к подруге.
Мимо пробежала и обогнала катер верткая моторная лодка. Мелькнуло обветренное лицо лодочника, сомбреро, закрывающее голову, шею и плечи женщины, и горящие желанием все знать и все видеть жадные глаза десятилетнего мальчишки. Катер суетливо закачался и побежал за моторной лодкой по ее беспокойному следу.
Елена Николаевна закрывалась зонтом и все время беспокоилась, чтобы спутники ее, особенно итальянцы, сидевшие с открытыми головами, не перегрелись на солнце.
– Что вы, синьора! – воскликнул Марчеллини. – Я все лето вот так провел на съемках в море. – Он дотронулся до своей седой головы.
– А какую картину вы снимали? – стесняясь своего вопроса, но не в силах не задать его, спросила Саша.
Рамоло Марчеллини стал рассказывать, что летом в Неаполе он снимал исторический фильм об отважном итальянском моряке.
– Мы задумали еще один интересный фильм, – сказал он, обращаясь главным образом к Саше. – И по этому поводу хотим обратиться к нашим русским друзьям с одним предложением… Но об этом после.
Мотор затих. Катер замедлил ход и остановился. Кругом лежало спокойное синее море.
Моторная лодка, только что обогнавшая катер, колыхалась на воде почти что рядом. К ней подплыла сперва узкая остроносая лодка, а потом и три других.
– Искупаться бы! – неожиданно сказал Ваня, вытирая платком вспотевшее лицо. – С лодки бы и в море…
