Борис Раевский - Только вперед

— Кому?

Виктор не ответил.

К телефону подошел начальник отдела водного спорта Осипов.

— Товарищ Кочетов? — спросил он. — Тут у нас в Комитете Важдаев целый митинг устроил. Мы и не знали, что он такой оратор! Успел до заседания Комитета поговорить с Чепуриным, Максимовым и даже с самим председателем... Честно признаюсь, — неплохой агитатор...

Осипов засмеялся.

— Короче говоря, Комитет решил послать в Голландию вас. Важдаев сообщил, что вы в курсе дел и готовы ехать.

— Как готов? — воскликнул Кочетов.

Но Осипов, очевидно, не расслышал его слов.

— Едете вы, — повторил он. — Прошу завтра в двенадцать быть у председателя Комитета. До свидания!

Леонид растерянно повертел трубку в руках, несколько раз дунул в нее, но телефон молчал.

Вскоре аппарат снова пронзительно зазвонил. Кочетов взял трубку.

— Поздравляю! — насмешливо пробасил Важдаев. — В Голландии веди себя прилично: не спорь ни с кем. И не вздумай бунтовать — все уже решено!

На следующий день ровно в двенадцать часов Леонид вошел в огромный кабинет председателя Всесоюзного Комитета по делам физкультуры и спорта.

Первым, кого увидел Кочетов, войдя в кабинет, был Галузин. Тренер сидел на широком диване как раз напротив двери. Поймав удивленный взгляд Леонида, Иван Сергеевич усмехнулся и молодцевато подкрутил усы.

Недалеко от Галузина сидели еще три человека. Всех их Кочетов хороню знал: это были пловцы, чемпионы и рекордсмены страны: худощавый, острый на язык, Николай Новиков — лучший спринтер-кролист[11] Советского Союза, девятнадцатилетний Виталий Гусев — пловец на спине, поставивший недавно три всесоюзных рекорда, и Евгения Мытник — неоднократная чемпионка страны.

Председатель комитета — пожилой, лысый, с высоким выпуклым лбом и неторопливыми движениями, сидел за большим письменным столом, на котором было много серебряных и бронзовых статуэток. Одна статуэтка представляла собою гладкий, блестящий голубовато-синий камень, по которому стремительно мчался серебряный конькобежец. На другой статуэтке — отлитая из бронзы девушка бросала копье. Третья — в виде высокой мраморной горы, по которой ловко скользил вниз сжавшийся в упругий комок лыжник, высеченный из яшмы. Тут же разместились статуэтки, изображавшие боксеров и штангистов, футболистов и борцов.

На столе и вдоль стен кабинета на специальных подставках стояли хрустальные вазы, кубки.

Все это были призы, завоеванные советскими спортсменами на различных соревнованиях.

Рядом с председателем комитета сидел Осипов.

— Шалвиашвили будет? — негромко спросил председатель комитета.

— Нет. Я послал ему телеграмму. Сегодня он вылетает самолетом из Грузии, — ответил Осипов.

— Тогда начнем, — сказал председатель.

Он рассказал пловцам о предстоящих международных соревнованиях в Голландии.

— Вы знаете, товарищи, — говорил председатель комитета, — советские пловцы установили в последние годы несколько мировых рекордов. Но вам также известно, что Международная Лига пловцов отказалась зарегистрировать их. До сих пор официально не признан рекорд Мытник в плавании на спине, не внесены в между- — народные таблицы три рекорда Кочетова по брассу.

— Как и все другие страны, участвующие в соревновании, Советский Союз посылает команду, состоящую из пяти пловцов. Кроме сидящих здесь товарищей, имена которых известны за рубежом, в команду зачислен молодой пловец Шалвиашвили. Он в этом году установил свой первый рекорд и еще не обладает большим опытом. Но мы сознательно включаем его в команду, чтобы показать Западу, какие у нас растут резервы. Руководителем команды назначается товарищ Галузин.

Председатель комитета сделал небольшую паузу и вышел из-за стола.

— Мне не нужно подробно рассказывать вам о нынешней напряженной международной обстановке, — негромко сказал он. — Вы знаете: в мире пахнет порохом. Объята пламенем Испанская Республика. На Дальнем Востоке японские вояки украдкой перешли границу на реке Халкин-Гол...

— Положение серьезное, — сказал председатель комитета. — Не исключено, что в Голландии найдутся желающие устроить нам всяческие пакости. От вас требуется большая выдержка, спокойствие, политическое чутье. За рубежом вы всегда должны помнить, что вы — представители великой страны социализма.

Мы будем пристально следить за вашими выступлениями за границей. Весь советский народ напутствует вас одним коротким словом: «Победите!»

— Вопросы есть? — спросил Осипов.

Все молчали.

— Нельзя ли включить в команду еще Важдаева? — неожиданно спросил Кочетов. — Это один из самых лучших советских брассистов. Он наверняка опередит иностранных чемпионов.

— Нельзя! — ответил председатель. — Всесоюзный комитет по делам физкультуры и спорта охотно направил бы за границу и Важдаева. Но двух пловцов-брассистов мы посылать не можем.

— Еще вопросы есть? — спросил Осипов.

Пловцы молчали. Все было ясно.

— Желаю вам успеха, товарищи! — сказал председатель комитета и крепко пожал руки всем пловцам. — Помните — советский народ уверен: вы возвратитесь победителями!

Уже за неделю до международных состязаний пловцов, в которых участвовала и советская команда, над кассой бассейна «Овервинниг» висели огромные аншлаги: «Все билеты проданы».

Это была ложь.

На самом деле билеты вовсе не были проданы. Больше того, продажа еще даже не начиналась.

Все 33 тысячи отпечатанных на тонком картоне, ярких сине-красно-желтых билетов лежали пачками по сто, двести, пятьсот и тысяче штук в левом верхнем ящике громадного стола в кабинете хозяина бассейна.

Перед хозяйским столом стояли два полных невысоких человека в модных пиджаках из нарочито грубой, но дорогой шерсти. Это были профессиональные спортивные барышники.

Хозяин бассейна, маленький, сухонький седой старик, господин Якоб Кудам сидел за столом неестественно выпрямив спину. От старости и болезней все его тело непрерывно дрожало, как студень. Дрожали тонкие, как у ребенка, ноги; тряслись сморщенные маленькие ручки; непрерывно качалась, дергалась из стороны в сторону, как на шарнирах, голова, а губы все время подпрыгивали, будто господин Якоб Кудам безостановочно что-то жевал.

Больше всего на свете Якоб Кудам ненавидел спорт и простоквашу. Но ненавистную простоквашу ему приходилось каждое утро глотать натощак по настоянию врачей и жены, а столь же ненавистное «спортивное дело» досталось Кудаму в наследство от отца. И он, чувствуя отвращение к спорту, все-таки занимался всю свою жизнь устройством спортивных состязаний. Ему принадлежал не только самый большой в стране плавательный бассейн «Овервинниг», но и стадионы, боксерские ринги, ледяные дорожки, теннисные корты и даже сами боксеры, футболисты, пловцы, теннисисты и конькобежцы.

Как только кто-либо из спортсменов отличался на состязаниях, агенты Якоба Кудама начинали за ним охоту, и в конце концов знаменитый спортсмен подписывал за приличное количество гульденов[12] контракт. По нему он обязывался впредь выступать только там, где ему укажет хозяин.

Еще в молодости Кудам понял, что «спортивное дело» в хороших руках даст не меньше, а может быть даже и больше гульденов, чем любое другое предприятие, за исключением, пожалуй, только военных заводов. Когда Якобу исполнилось двадцать два года, он, по совету отца, устроил свое первое крупное дело: организовал встречу чемпиона Канады по боксу Джо Риппайля с английским боксером Бэном Риккардом. Восемнадцать минут, в продолжение которых два боксера награждали друг друга увесистыми ударами, принесли организатору матча 80 тысяч гульденов.

Легкий заработок пленил его, и он стал ежегодно организовывать по два-три матча знаменитых боксеров.

Кроме денег, Якоба Кудама по-настоящему интересовали в жизни только две вещи: зонты и ручки.

В его большом, мрачном доме, удобно расположенном на набережной канала в центре города, были две комнаты, ключи от которых, как и ключи от сейфа, старик всегда носил с собой. Сюда не разрешалось входить даже слугам для уборки. Окна здесь никогда не открывались, пол не подметался, пыль не вытиралась.

В первой комнате находилась коллекция ручек. Старик собирал ее тридцать лет и утверждал, что другой такой коллекции нет ни у кого во всем мире.

Ручки тут хранились самые разнообразные: деревянные, костяные, металлические, пластмассовые, с перламутровой инкрустацией, и с головами драконов на конце. Были они иногда немногим больше спички и огромные, величиной со свечу. Попадались ручки с перьями стальными, золотыми и даже костяными или вовсе без перьев: на конце таких ручек торчало металлическое острие или катался маленький шарик в обойме.

На столах лежали и старинные гусиные перья, и новейшие американские авторучки, которые могли писать шестью цветами: стоило только повернуть головку — и цвет чернил сразу менялся.