— Лучше не упрашивай. Все равно не пойду.
— Да что на тебя накатило, право? Жену обидишь. У нее какой-то секретный разговор к тебе. Хочет побеседовать с глазу на глаз. Обязательно приходи. Однополчане не поступают по-свински.
— Ладно, приду. Война все спишет.
Зубов крепко тряхнул мою руку.
— Я же знал, что ты согласишься. Добра у тебя все-таки больше. Не злись только, Саша. Так уж, понимаешь, получилось: женщина выбирает того, кто ей ближе, так сказать, по душе.
— Ты меня просто осчастливил своими открытиями. Но, ей-богу, они ни тебе, ни мне не делают чести. Пусть уж лучше женщины выбирают себе туалеты.
Званое торжество, вопреки заверениям хозяина, оказалось людным. Однако я здесь не нашел ни Санина, ни Питерцева, чему, кстати сказать, не удивился. Санин брака Наташи не одобрял, Питерцев же человек настроения, а настроение я ему, признаться, основательно испортил.
На свадьбу я пришел с опозданием и, войдя в землянку, долго оставался незамеченным. Гости шумели за столом, занятые друг другом. Кто-то произносил тост. Наташа была в белом, легком, как воздух, платье. Оно обрисовывало ее высокую, стройную фигуру. Русые волосы густыми волнами спадали на упругую покатость плеч, оттеняя белизну шеи, мягкий овал подбородка, гладь чистого лба. В ее прелестных глазах отражались детское любопытство и восторг. Казалось, будто она только что пришла сюда из цветущего белого сада, внеся с собою свежесть и благоухание весны. Справа и слева от Наташи сидели бритоголовый генерал и Зубов. В первое мгновение мне почудилось, что когда-то раньше я уже видел ее, вот именно такую — солнечную, в белом платье. Мне знакомы были ее обнаженные тонкие руки, бархатная нежность шеи, блеск лучистых голубых глаз. Память восстанавливала все это чрезвычайно четко. Но когда, где я мог прежде встречать эту девушку в белом? Откуда так близко знаю ее льющиеся на плечи густые волосы, всю ее?
— Нашего полку прибыло! — зашумели за столом, заметив наконец меня. — Штрафной опаздывающим!
Наташа повернулась в мою сторону и слегка вскрикнула. Что-то шепнув генералу, она выбежала ко мне навстречу. Запросто взяв обе мои руки, она стиснула их изо всех сил и, шаловливо приблизив свое лицо к моему, убежденно сказала:
— Я верила, что вы придете. Но почему нет ваших друзей, где Санин, Питерцев?
Она помогла мне раздеться, сама повесила шинель.
— Какие все вы противные, — она капризно изогнула губы. — Один опаздывает, другие и вовсе не явились. Майор Санин тоже хорош: я его, как отца, ждала, а он в такой день... А Питерцев?
— Вы ждали их, а не меня? — помимо воли в моем голосе звучало разочарование.
— Только вас. Одного. Лишь вас! Больше всех. Да, вас! Вы довольны?
— Впрочем, что ж это я! Поздравляю с браком. Вы, надеюсь, счастливы. Цель жизни достигнута. Мне рассказывали, что у счастливых родителей всегда бывают красивые, эдакие пухленькие, как херувимчики, дети. Иногда много — от тридцати до двух годов. Желаю вам обзавестись по меньшей мере дюжиной наследников.
— Вы слишком щедры. Спасибо, — Наташа вопросительно задержала на мне взгляд.
— И, наконец, — продолжал я, — пусть Зубов станет вам верным супругом... Глядите в оба, ускользнет.
Лицо Наташи омрачилось обидой. Она холодно пригласила меня к столу и отошла к генералу.
Меня подхватил подскочивший Зубов. Он успел изрядно захмелеть и болтал без умолку.
— Вот это я понимаю, настоящий друг! — он сунул свою холодную руку мне под локоть.—Ты, Саша, ничего не понимаешь. Я зуб ведь на тебя имел, и изрядный, крепкий зуб. Да чего там, ненавидел тебя! — тонкие, как змеиное жало, губы Зубова сжались.—Но дело прошлое. А теперь... теперь я тебя пуще жизни ценю. Уважаю во как!
— К сожалению, не могу ответить тем же, — перебил я Зубова. — Особенно сейчас, когда ты заживо похоронил свободу и нацепил себе на шею ярлык — муж. Да и водкой от тебя разит, как из бочки. Фу!
Зубов захохотал, с силой хлопнул меня по плечу.
— Женился б ты на Наталье, давно бы под столом на четвереньках ползал. А у меня — ни в одном глазу. Думаешь, не замечаю, как вон генерал рассыпается мелким бесом? Для него в чужую жену черт ложку меда кладет. — Зубов попытался было рассмеяться, но какое-то воспоминание, внезапно вспыхнувшее в нем, исказило его лицо. Он мгновенно померк, стал жалким.
«Что с ним?» — подумал я и спросил:
— Никак у тебя кто-то страшный стоит за спиной?
Зубов вздрогнул, как ужаленный. Оглянулся.
— Смотри, — предупредил я шутя, — на радостях очертя голову влипнешь в пренеприятную историю. Ты чего это вдруг скис?
— А ты чего зубоскалишь? Завидуете все мне. И ты тоже виды имел... Да ничего у вас не выгорело! — он уже шутя толкнул меня в бок. — Вот такое-то дело... — и подвел меня к Наташе, склонился к ее уху, что-то шепнул. Наташа пригласила меня сесть, указав место возле себя. Зубов сел рядом с генералом. От внезапного озлобления в Зубове и следа не осталось, но я продолжал думать о странной перемене в его настроении. Что бы это значило?
За опоздание мне налили штрафной, хором настаивая, чтобы я выпил. И тут же последовали один за другим тосты, сопровождаемые традиционными напутствиями молодоженам. Зубов цвел. Ели и пили много, я же больше наблюдал. Зубов начинал бесить меня: он из кожи лез, стараясь угодить генералу, подкладывал ему на тарелку закуски, наливал вино, вовсе позабыв об остальных гостях. Изредка он обращал свои какие-то водянистые глаза к Наташе, демонстративно подчеркивая, что ни на минуту не выпускает ее из своего поля зрения, следит, чтобы ей было хорошо. Но молодую жену, как я заметил, эти любезности коробили, она оставалась к ним безучастной, свое внимание расточала гостям, много смеялась. Меня Наташа явно не замечала, хотя я и сидел чуть ли не на месте жениха.
— Лейтенант, — неожиданно повернулась она ко мне, — вы умеете улыбаться?
— Иногда. И то по заказу, товарищ военфельдшер.
— Пожалуйста, улыбнитесь. — Наташа сказала это громко, привлекая всеобщее внимание.
— Не могу, — пожал я плечами.
— Почему?
— Рад бы исполнить вашу просьбу, — ответил я, — но не могу. Мой друг старший лейтенант Зубов, приглашая на свадьбу, вполне согласился со мной, что жениться — значит похоронить себя, свою свободу. Ну, а какой смех при покойниках? Нет, это просто неприлично.
Наташа смутилась. Зубов резко повернулся, отбросил вилку. Она звякнула о тарелку.
— Что за чепуху ты говоришь, Метелин? Наталья Семеновна в меня жизнь вдохнула. Покойник... Ерунда!
— Сожалею, что вы, Наташа, не вдова, — кто-то громко пошутил из угла. Стол захохотал.
Генерал, посидев ещё минут десять, ушел. Зубов, провожая генерала, вытянулся перед ним, как гренадер, и все бубнил насчет того, что, мол, товарищ генерал ему, Зубову, все равно как отец родной, он век будет благодарен ему за оказанную честь. Едва тот успел закрыть за собой дверь, как Зубов во все горло крикнул:
— Пейте, братцы! Сброшены тяжкие узы. Свобода!
— Как тебе не стыдно? — упрекнула Наташа.
Но в Зубове заговорил хозяин: Подняв стакан, он продолжал разглагольствовать:
— Прошу налить. Прошу всех налить, друзья! Сегодня слишком ответственный день, чтобы молчать. У жены моей — тоже. Моего «я» как такового с нынешнего дня не существует...
Гости, отдавая должное виновнику торжества, на мгновение притихли.
Мочки маленьких ушей Наташи стали пунцовыми. Исподлобья она следила за мужем. А тот, покачиваясь, говорил:
— И отлично, что его нет. «Я» во мне, в тебе, в нем— это пережиток! Есть мы, я и она—совместно. И... тихо!— Зубов приложил указательный палец к губам. — Тихо!
По секрету. Мой друг, Наталья Семеновна, призналась: сила женщины — в мужчине.
— Долой равноправие! — неожиданно крикнул уже порядком опьяневший сосед.
— Ура!
— Выпьем за Зубова.
Красные пятна у Наташи разлились нездоровым румянцем во всю щеку.
— Ты пьян! — она окатила Зубова таким взглядом, что тот проглотил язык и плюхнулся на стул. «Вот как в милом, обворожительном, незлом человеке, — думал я, — просыпается другой — неприятный, злой; что же станется в таком случае с Наташей через год? И какие причины заставили ее связать свою судьбу с Зубовым?..» Но это как раз и осталось для меня навсегда загадкой.
— Товарищи, —стараясь перекричать других, поднял я тост.
— Давай, Метелин!
— За невесту!
— Горько! Горько!
Я оглядел захмелевших людей. Встретился взглядом с Наташей. Левый уголок губ у нее нервно вздрагивал.
Свой тост я поднял за любовь, которой дана сила править миром, воздвигать бессмертие, открывать неразгаданные тайны, поднимать человека к Солнцу.
— Умри, но оставайся все-таки человеком! — сказал я. — Любовь не терпит половинчатости, сделки и тем более торга со своей совестью. Я пью за счастье любить, пью за человека, вызвавшего во мне любовь. Ибо если он смог сделать это, то он выше и лучше всех. Если Зубов смог дать счастье любить, то я пью за вашего мужа! Это искренне, Наташа.
