— Ей нужно поступать в институт, Андрей Алексеевич, а она мотается по архивам и почтам.
— Загорулько молчит? — спросила Тамара, перебивая разговор. — Столько времени уже прошло.
— Молчит… Три месяца, как я сообщила, Андрей Алексеевич, человеку, что его отец, пропавший без вести, похоронен на окраине Новгорода, возле железнодорожного моста. Все написала, а он молчит.
— Может быть, письмо потерялось…
Было странное чувство освобождения, какого уже давно не испытывал Андрей Готовцев, и пришло оно в тот момент, когда оказалось нужнее всего. Он не понимал, что принесло ощущение облегчения.
Может, оно пришло само собой, как приходит вдруг к человеку во время прогулки по росному прибрежному лугу, где от разноцветья трав рябит в глазах и кружится голова от слитного живого запаха их короткого и буйного цветения.
— Сама ушла, — сказала Тамара. — Не могла там жить… Два года назад папа погиб в аварии. Он был водителем-дальнерейсовиком. Даже в Польшу ездил. А потом такое случилось… Мама привела нового мужа. У нас одна комната. Друг у друга на виду. Им трудно, и мне. Мамин муж снял со стены фотокарточку папы, а я собрала вещи и ушла к тете Маше. Она с папой из одной деревни… Земляки, в общем…
— Может вам размен сделать?
— Размен? — переспросила Тамара, и лицо ее стало отчужденным. — Вы бы стали размен делать? Стали бы?
— Извини.
— Ну вот… Зачем такое говорите?.. Вы, наверное, сами себе очень нравитесь? И советы любите другим давать… А я не люблю, когда мне советуют. Человек должен сам решать. Сам должен попробовать, что он стоит.
Неужели Андрей Готовцев нравится сам себе и любит давать советы?!
Признаться, не замечал он такое за собой. Может, верно говорят, что со стороны виднее?
На перекрестке возникла неоновая буква «М». Тамара протянула руку. Рука оказалась упругой и неожиданно сильной.
— Я провожу вас.
— Спасибо. Дорогу сама знаю.
«Вот и кончилось «кино», — с насмешливой неприязнью к самому себе подумал Андрей Алексеевич. Правильно Тамара дала сдачи… И поделом.
День, столь щедрый на неожиданности, закончился еще одной. Возвращаясь домой, Андрей увидел во дворе на угловой скамье под знакомым ему до каждой веточки кленом Ольгу. Сестра сидела, одиноко прижавшись затылком к шершавому стволу доброго дерева, под которым выросло и возмужало не одно поколение жильцов старинного четырехэтажного дома с фигурной парадной дверью, изрезанной мальчишескими перочинными ножами.
— Оля! Ты почему здесь?
Сестра медленно повернула голову. По лицу ее текли слезы, и губы вздрагивали, беспомощно и горестно.
— Что случилось?
Ольга ухватила брата за рукав и, как маленькая девочка, ищущая защиты, уткнулась ему головой в живот. Плечи ее тряслись от сдерживаемых рыданий. Андрей сообразил, что Ольге надо дать выплакаться. Уселся рядом и стал гладить по мягким, коротко стриженным волосам, опасливо поглядывая на знакомые окна. Но там спокойно горел свет. На кухне неспешно появился за занавеской и также неспешно исчез знакомый силуэт матери.
— Поплакала и хватит. Успокойся и выкладывай, что приключилось?
Андрей достал платок и неумело вытер слезы со щек и подбородка.
— Антипина умерла, — сквозь слезы сказала Ольга.
— Какая Антипина?
— Студентка-первокурсница… Помнишь, в воскресенье я о ней говорила. Меня тогда к ней вызвали… Послеродовой сепсис…
— Вот видишь…
— У меня это случилось первый раз… Понимаешь? Самый первый… В чем-то я ошиблась.
— Ты не чародей, Олюшка. На такие вещи надо смотреть трезво…
— На смерть нельзя смотреть трезво… как бы ты ни понимал это разумом. Даже в нашей профессии… Поверь, мы сделали все, что могли. Приезжал сам Сабельников.
Кто такой Сабельников, Андрей не имел представления, но, утешая сестру, он понимающе кивнул.
— Он тоже ничего не мог сделать… А этот мальчик, ее муж, десять минут назад подкараулил меня на нашем дворе и закричал, что я убийца. Что я собственными руками убила его жену и сына.
— Он просто потерял голову, Оля. Ты должна понимать его состояние. Это кричал не он, кричало его горе.
— Но и он должен понимать. Сам Сабельников ничего не мог сделать, а я в его глазах убийца. Он бросил мне это в лицо, Андрюша. Плакал и кричал. Если бы ему подвернулся нож, он ударил бы меня.
— Не придумывай глупостей. Пойдем домой. Я скажу маме, чтобы она постелила тебе в моей комнате, а сам переночую вместе с Колькой.
— Не говори ничего маме… Мне было страшно возвращаться к себе, Андрюша. Я не могла представить, как буду одна. Я же все время одна, Андрюша.
— У тебя есть Вадим, есть Наташка… Мы у тебя есть. Ну зачем ты сама себе придумываешь? Почему ты одна?
— Одному можно быть и в густой толпе. Вокруг тебя тысячи людей, а ты среди них совсем одна… Так, будто ты в лесу… Вадим… Сейчас он на Ямале, а затем будет на Памире или на Камчатке. Он же не усидит дома. Я все понимаю, Андрюша, но бабе трудно быть одной. За мной начал ухаживать заведующий отделением. Он уже два раза провожал меня. Я боюсь, что однажды он поднимется со мной на лестничную площадку, и я не смогу захлопнуть перед ним дверь квартиры…
— Ну это ты брось. Такими делами не шутят.
— Не шутят, — согласилась сестра и вытянула затекшую от неподвижности ногу. — Но я живая, нормальная женщина… Я не хочу быть мерзавкой, но у меня может просто закружиться голова, может просто накатить слабость. Разве мы каждый день бываем одинаково сильными?
— …Вадим же тебя любит… Ему, чертушке, надо просто выбраться на пару недель в Москву. Хочешь, я напишу?
— Не стоит. Он, как и ты, больше всего любит свою работу… Работа, работа, работа…
— У тебя просто разыгрались нервы.
— Может быть, — согласилась Ольга и по давней привычке подоткнула подбородок кулаком.
— Странный у нас разговор, Владимир Александрович. Прежде всего я хочу не поступаться собственными убеждениями. Хочу остаться самим собой.
— Самим собой важно оставаться на фотокарточке служебного удостоверения, а то вахтер не пустит на работу, — усмехнулся Балихин, разглядывая начальника ОКБ так, словно он видел его впервые в жизни. — Руководитель, Андрей, должен мыслить и поступать творчески. Я думал, ты из идейных соображений, из высшей принципиальности вывернул Агапова наизнанку на заседании партактива. А оказывается, ты другую игру начал. И твое поведение на депутатской комиссии тоже теперь совершенно ясно. Демагогией все это попахивает. Считаешь, что цель оправдывает средства? Ну-ну… Многие на таком коньке ехали, да толку из этого мало получалось. Ты где работаешь? В коммунальном хозяйстве или в станкостроении?
— В народном хозяйстве, Владимир Александрович, — сердито ответил Готовцев. — В народном хозяйстве, которое включает и коммунальное хозяйство, и станкостроение, и металлургию, и пуговичное производство.
— Решил мыслить глобальными масштабами. А подумал — под силу ли они тебе?.. На приемной комиссии написал особое мнение, творец и диалектик, Агапова со строительством под корень срезал. Мы с ним три года ассигнования на новые цеха выцарапывали, а ты все наотмашь… Да еще осрамил Максима Максимовича перед всем коллективом. Себя поставь на его место и прикинь, что он сейчас думает?.. Считаешь, легко было добыть деньги на строительство? Такую пришлось прошибить стенку — а ты под корень…
— Израсходуйте те деньги на модернизацию завода. Это же даст больший эффект.
Готовцев невольно замешкался, перед тем как сказать главное, что было написано в докладной записке на имя министра, копию которой он положил на стол начальника главка, но тот за время разговора еще не удосужился и мельком заглянуть в поданную бумагу.
— Потом подчинить завод ОКБ и полностью перевести его на опытные и экспериментальные работы… Об этом я написал в докладной.
— Ты случаем, Андрей Алексеевич, умом не тронулся? — тихо спросил Балихин, подвигая к себе копию докладной. — Ты понимаешь, что написал министру?.. Отдать ОКБ завод, когда с министерства спрашивают чуть ли не поименно за каждый станок. Такое придумать!.. Ты на земле живешь или в облаках витаешь? Где будут делать эти станки, если завод отдадут для опытов и экспериментов? Не встречал я еще такого нахальства. Ну, пролет бы попросил, цех, а то на весь завод нацелился. Весь завод подавай ему без остаточка.
— Я думаю о будущем.
— С работы снимают, между прочим, не за будущие грехи, а за настоящие. Ты эту бумагу спрячь подальше и никому не показывай. Я ее не видел, не читал и визы от меня ты никакой не получишь… Доиграешься, что предложат тебе подать заявление по собственному желанию. Есть такая приемлемая формулировка. Как в том анекдоте: директор уволил, а я согласился…
