Вернувшись в школу, она отыскала Сашу Бондарина и передала ему разговор с отцом.
— Так и знал, — с досадой сказал Саша. — Я же ему сколько раз объяснял: не могу уехать. А он опять за своё. Ребята в батальоне, Федька Сушков в военном училище, а я в тыл забирайся. Ну уж нет…
— А как же мама? — напомнила Клава.
Саша нахмурился: с матерью действительно положение тяжёлое.
— А если так, — подумав, заговорил он, — пусть с матерью отец уезжает. Он инвалид, возраст у него не призывной. А я здесь останусь. Отец и твою маму может захватить.
Сашино предложение показалось Клаве заманчивым, и она решила переговорить с Иваном Сергеевичем.
С утра за Великой усилилась орудийная канонада, и первые снаряды упали на окраину города.
Клава побежала к Ивану Сергеевичу. Дома его не было, он ушёл на работу. Тогда Клава отправилась в продмаг за рекой, которым заведовал Сашин отец. Магазин был открыт, и за прилавком стоял сам Иван Сергеевич.
— Вот, один остался, — растерянно пояснил он. — Все мои продавцы сбежали… И покупателей никого.
— Какая уж теперь торговля! — сказала Клава. — Весь город снимается… Слышите — немцы из орудий бьют. Уезжайте и вы.
Иван Сергеевич окинул взглядом полки, заставленные пачками сахара, соли, крупы, бутылками с вином.
— Команды нет, — хрипло выговорил он. — Куда я всё это добро подеваю? Пятнадцать лет в кооперации служу. На копейку просчёта не имел. И вдруг бросить всё псу под хвост! Что потом про Бондарина скажут… Нет, не могу… Совесть не позволяет.
Клава с невольным уважением взглянула на грузного, одутловатого, со взмокшей лысиной Ивана Сергеевича. Как часто ребята поддразнивали Сашу, называя его «кооператором», «продавцом» из-за того, что его отец работает в магазине. А вот Иван Сергеевич, оказывается, какой продавец!
— Вы всё команды ждёте, с дисциплиной считаетесь, — заговорила Клава. — А от Саши требуете, чтобы он из города уехал. А ведь ему тоже команды нет. — И она принялась уговаривать Ивана Сергеевича увезти из города свою больную жену и заодно захватить её мать.
— Вот оно как, — удивился Иван Сергеевич. — Значит, вы, молодёжь, за нас всё уже решили. Тогда вот что. Постой тут за прилавком, я до потребсоюза сбегаю. Чего там наше начальство не чухается…
— Я… за прилавком?! — опешила Клава. Ни в жизнь не торговала.
— А ты не торгуй. Побудь только, присмотри. Я в момент управлюсь. — Иван Сергеевич, скинув белый халат, поспешно вышел из магазина.
Усмехаясь столь неожиданному поручению, Клаша прошла за прилавок, оглядела лари с крупой, мешки с сахаром, бидоны с льняным маслом. Сколько же добра может пропасть!
Неожиданно в магазин ввалился высокий узколицый парень с раздвоенной заячьей губой. Это был Оська Бородулин, первый островский дебошир и гуляка.
Недоучившись в школе, он поступил в сапожную артель, и за какие-то тёмные махинации в артели он был осуждён на два года тюрьмы. Вернувшись в Остров, он занимался тем, что тайно спекулировал на базаре рижскими модными туфлями и отрезами на костюмы. Сейчас он был навеселе.
— Назарова! Кланя! — осклабился он, наваливаясь на прилавок. — Бутончик мой, огонёк! Ты что это, в торговую сеть перешла? Одобряю, губа у тебя не дура! Работёнка, как говорят, не пыльная, да калымная…
— Не торгую… И вообще магазин закрыт! — с неприязнью ответила Клава.
— Ну нет! Раз за прилавком стоишь, обязана обслуживать. Пять бутылок шнапса Бородулину…
— Чего? — не поняла Клава.
— Шнапса, говорю. Не понимаешь? Ничего, немец придёт — обучишься.
— Немец придёт! — Клава в упор посмотрела на Оську. — Уж ты не встречать ли его собрался?
— А почему бы и нет? — нагло ухмыльнулся Бородулин. — Они наш шнапс обожают. Давай, давай белую головку. — И он, перегнувшись через прилавок, потянулся за бутылкой.
— Не смей! — крикнула Клава. — Здесь для тебя шнапса нет.
— Ну, ну… — Бородулин угрожающе повёл плечами и двинулся за прилавок. — Могу и сам взять. По дешёвке. Теперь всё равно кооперации хана…
— Ах ты гнида! — выругалась Клава. — Уже и мародёрствует! — Не помня себя, она схватила двухкилограммовую гирю и двинулась на парня. — Вон отсюда!..
В глазах Бородулина блеснул недобрый огонёк. Но не успел он ничего сказать, как послышались голоса и на пороге магазина показался Бондарин.
Бородулин поспешил выскользнуть за дверь.
— Что у вас тут? — недоумевая, спросил Иван Сергеевич.
— Шнапса ему захотелось… для немцев, — с трудом переводя дыхание, пробормотала Клава. — Я бы ему показала шнапс.
— Эге! Вороньё уже закружилось, — догадался Бондарин и, отобрав у Клавы из рук гирю, заглянул ей в лицо и покачал головой. — Э-э, так, Клаша, не годится. Дело ещё в самом начале, а ты уже полыхаешь, как костёр из сушняка. Так и сгореть не долго…
Клава только вздохнула. Это верно, она никогда не умела сдерживать себя, когда видела обман, предательство, подлость. И как ей можно было оставаться спокойной перед этим наглецом Бородулиным?
— Как с отъездом? — спросила Клава.
Иван Сергеевич сказал, что магазин ему разрешено закрыть. Скоро придут подводы, он погрузит на них продукты и двинется в сторону Старой Руссы. Вместе с ним поедет его жена, найдётся на подводе место и для Клашиной матери.
Иван Сергеевич задумался.
— Ну, а Саша, что ж… пусть остаётся, раз такое дело. Сам молодым был, понимаю. — Он умоляюще посмотрел на Клаву. — Тебе сына доверяю. Присматривай за парнем, если можешь… будь тут за старшую.
Расставшись с Иваном Сергеевичем, Клава прибежала домой и сказала матери, чтобы та срочно готовилась к отъезду.
— Куда ж я без тебя-то, дочка? — Евдокия Фёдоровна вновь принялась жаловаться на больные ноги, на старость.
— Что делать, мама… так надо… — уговаривала Клава. — Ты же не одна поедешь, с Бондариными.
Наказав матери, что ей надо в дорогу, Клава направилась к хлебозаводу, где группа комсомольцев несла охрану. Среди них были Саша Бондарин и Дима Петровский. Одни ребята с винтовками за плечами ходили вокруг завода, другие проверяли пропуска у машин, въезжающих в ворота.
— Ну, как отец? — нетерпеливо спросил Саша.
— Молодец у тебя батька… всё понимает, — сказала Клава. — Согласился он, с матерью уезжает. Ты поди простись с ними.
— Сменюсь, обязательно зайду, — пообещал Саша. — Это хорошо, что они уезжают.
— А что с нами будет? — спросил Дима Петровский. — Говорят, фашисты совсем близко от Острова. Послали бы нас в окопы. Мы бы уж их встретили… — Он посмотрел на свою винтовку. — А то держат около завода! А зачем?
— Значит, надо. Приказ такой, — возразил ему Саша. — До последнего стоять будем.
— Стоять, стоять, а сами ни одного выстрела не сделали, — недовольно буркнул Дима. — Какая же это война — у завода торчать?
Неожиданно на шоссе показалось четверо мотоциклистов. В серых пропылённых гимнастёрках, в надвинутых на глаза стальных шлемах, они с оглушительным треском мчались к хлебозаводу.
— Ребята, а может, это… — сдавленным голосом крикнул один из истребителей. Он не договорил, но все поняли, кого он имел в виду.
Ребята переглянулись и вопросительно посмотрели на Клаву.
Та не сводила глаз с мотоциклистов. А вдруг это и в самом деле фашисты, какой-нибудь их передовой отряд? Сейчас они дадут очередь из автоматов, сомнут ребят и ворвутся в город…
Забыв снять винтовки с плеч, истребители всё ещё растерянно топтались на шоссе. И Клава вновь почувствовала себя вожатой, которая без промедления должна найти выход, принять решение.
— Ложись! К бою готовьсь! — скомандовала она.
Ребята сорвали с плеч винтовки и плашмя упали на землю — кто за придорожный камень, кто за бугор, кто за груду кирпича. Щёлкнули затворы.
Мотоциклисты приближались. Клава схватила булыжник и, взмахнув им, как ручной гранатой, выбежала на дорогу.
— Стой! Пропуск!
Мотоциклисты, резко затормозив, замедлили ход и остановились в нескольких шагах от Клавы. Пыль рассеялась, и она увидела красноармейские гимнастёрки, пилотки со звёздочками, обветренные лица.
— Ого! Храбрая дивчина! — улыбнулся один из мотоциклистов.
— Граната у неё хороша! — поддержал его второй. — Последнего образца…
— Пропуск! — с деланной строгостью потребовала Клава, хотя ей тоже хотелось широко и доверчиво улыбнуться.
Первый мотоциклист показал пропуск. Облегчённо вздохнув, Клава подала знак комсомольцам. Те поднялись из-за укрытий и окружили мотоциклистов.
— Как там? — спросила Клаша, кивая за реку, на запад, откуда доносилось глухое урчание орудий.
Улыбки сошли с лиц мотоциклистов.
— Жмёт! — коротко бросил первый мотоциклист и спросил, где найти райком партии.
