Прежде чем ответить, моя мысль лихорадочно обежала этих «всех» — людей, которых я наблюдал последнее время. Вот Билал, увлеченный своими учебниками до такой степени, что почти не замечает реальной жизни; рядом его умудренный житейским опытом, хотя и малообразованный отец. Захотят ли они понять друг друга? Встретятся ли их протянутые руки? Или, скажем, семья моего директора, где каждый существует наособицу и даже не ищет путей к сближению. Всякий новый день словно отводит их все дальше и дальше друг от друга… Что я мог бы почерпнуть из этих примеров? Конечно, чего проще ответить «фокуснику», что город в моем представлении не вместилище «сладкой жизни», а сокровищница культуры. Духовная жажда привела меня в столицу. Я почувствовал напыщенность этих слов, уже слышанных мною не однажды. Внутренний слух воскресил голос матери. Вот кто не повторял чужих слов и не пользовался заемными мыслями! Ее поучения просты и всегда однозначны. Мать — мой верный проводник в жизни! И все-таки я ее покинул, не дослушав и не узнав всего, что она успела накопить за многотрудную жизнь…
После ужина компания уселась прямо на полу, на ковре, и затеяла игру «в бутылочку».
— Кто пойдет первыми, те погасят в другой комнате свет, — велела Фара. — Начнем!
Покрутившись, бутылка замерла. Проигравшей оказалась Халима, а выигравшим — я. Бутылка легла между нами, горлышком ко мне, а дном к девушке.
— Быстренько вставайте, не задерживайте игру! — раздались голоса. — Тушите свет и целуйтесь!
Халима с готовностью вскочила. Меня подтолкнула Фара. Света в соседней комнате мы не погасили и неловко стояли друг перед другом.
— Давайте уйдем потихоньку, — попросил я. — Мне тут не нравится, а оставить вас одну не могу, мне вас доверила ваша мать.
Не дожидаясь ответа, я решительно повернул к передней. Озадаченная Халима молча последовала за мною.
К моему удивлению, жена директора через несколько дней сделала мне выговор:
— Ты сконфузил Халиму перед подругами. Здесь город, другие нравы. Тебе следует к ним привыкать.
— Плохое всегда остается плохим, вроде сорняков на пашне. А сорняки выпалывают.
Директорша обиделась:
— Спасибо, что объяснил. Давно ли яйца учат курицу?
На ее громкий голос из соседней комнаты показалась Халима. На меня она даже не взглянула, зато накинулась на мать:
— А кто приставил ко мне телохранителя? Вы! Шофер должен знать свое место.
— Придет отец, все обсудим. Пригрели сироту из жалости, а он на голову норовит сесть!
Я собирался ехать за директором, но ноги будто приросли к полу. Оскорбление было столь велико и незаслуженно, что я не нашелся чем ответить. Поклялся про себя, что больше не переступлю порог этого дома.
Задребезжал дверной звонок. Директор добрался домой на попутке.
— Что за собрание? — добродушно вопросил он от дверей. — Почему задержали Замина? Жду, жду…
— Твой Замин хорошая птица!..
— Не понимаю. Что произошло?
Халима с повадкой балованной кошечки обняла отца.
— Ровным счетом ничего, папочка. Мама слишком вспыльчива. Виновата одна я. Просто я тебе не сказала, что в тот вечер Замин чуть не силой увел меня с вечеринки у Фары.
Директор нахмурился и вопросительно взглянул на меня. Я выдавил несколько слов в оправдание. Протянул ключи от машины.
— С этой минуты я только ваш студент.
— Постой, погоди… Что за чушь?
— Не хочу вносить раздора в вашу семью. Но и бесчестия терпеть не намерен. Привык уважать человеческое достоинство. Свое и чужое.
Директор расстроенно потер лоб. Побагровев от гнева, бросил жене:
— Вот плоды твоего воспитания! Одни танцульки на уме… Завтра же дочь пойдет за направлением и отправится работать куда пошлют. Мне надоели унизительные хлопоты ради отсрочек!
Он обернулся ко мне:
— Прости, парень, в собственном доме недоглядел. Учись спокойно и работай, как прежде. Ничего не изменилось.
В самом деле, перемен в моем положении не произошло, хотя директор громогласно объявил, что больше обслуживать его семью я не должен. И все-таки постоянно возникали «особые обстоятельства»: то ждали гостей, а провизию с рынка одной директорше не донести, то она объявляла себя захворавшей, а то ей надо было срочно навестить кого-то в городе…
Халиму я видел редко. Всем своим видом она старалась показать, что не одобряет навязчивость матери.
Почему же я все-таки согласился остаться при машине? Причина простая: на одну стипендию мне не прожить. Нечем даже заплатить за квартиру. С трудом накопив малую толику денег, я тотчас купил матери шерстяную шаль с бахромой (она только, бывало, вздыхала, видя такую прелесть на других), сестренке подарил дешевую красную сумочку, а Амилю модный пояс. Отослал в селение почтой. Следующая трата уже предстояла на самого себя. В преддверии зимы у меня не было теплого пальто.
После скандала в директорском семействе я ощутил себя особенно одиноким в Баку.
Однажды под вечер, едва я возвратился из техникума, мать Билала с таинственным видом сообщила, что у меня гостья. Недоумевая, я отворил дверь своей каморки и глазам не поверил: передо мною стояла Халима.
Не здороваясь, она торопливо выпалила:
— Меня послал отец. Срочная поездка в район!
— Но я только что видел его в техникуме!
— Ну и что? Отец позвонил домой, велел быстрее тебя отыскать. Самого вызвали в министерство.
— Да что случилось? Куда ехать?
— Этого я не знаю.
Когда мы через несколько минут покинули дом и торопливо пошли к трамвайной остановке, Халима внезапно остановилась посреди дороги.
— Я соврала тебе, Золик, — с покаянным видом созналась она. — Сердись, как хочешь, хоть выругай, хоть ударь, но, пожалуйста, проводи меня в гости!
— Благодарю покорно! — возмутился я. — Однажды уже сделал такую глупость. Да и имею ли я право сопровождать директорскую дочку?
— Я как раз хочу, чтобы такое право у тебя появилось!
— Не понимаю, ханум.
— Не называй меня так церемонно! Прошу…
Довольно долго мы шли не раскрывая рта. Отчужденное молчание прервала Халима:
— Ты так спокоен… Неужели в твоем сердце никогда не разгоралось пламя?
Я насмешливо пожал плечами:
— Был такой философ Дидро. У него отличное изречение: «Любовь обычно лишает умника разума, но случается, что глупца наделяет умом».
— Ого, ты читал Дидро? Я, пожалуй, подпадаю под второй случай: порхала по жизни как форменная глупышка. Умная давно подцепила бы какого-нибудь академика. Я ведь недурна собой, а, Золик?
— Меня зовут Замин. Не подходят кукольные прозвища человеку моего возраста и роста.
— За-мин… А что значит это имя?
— Порука. Твердое слово.
— Значит, ты не отступишь от обещания?
— Разве я что-нибудь обещал?
— А когда похитил из дома Фары?.. Не качай головой, именно похитил, умыкнул!.. Разве ты не говорил тогда, что отвезешь меня, куда я только пожелаю?
— Когда я за рулем, возить пассажиров моя обязанность. Хоть к черту на рога.
— Мне вовсе не нужна машина. Я тебя самого приглашаю. Тем более что за радость кататься на грузовике? Да еще на служебном. Отец у меня больно строг. А я мамина дочка и больше похожа на нее, как и положено дочери.
— Совсем не обязательно. У нас в селении говорят: если дочь удалась лицом в отца, это к счастью.
— Какой ты забавный, однако, Золя!
— Замин. Меня зовут Замин.
— Прости. И красивый к тому же. Вон какой у тебя гордый профиль. — Она легонько щелкнула меня по носу.
Я отвел ее руку.
— Другим мужчинам нравится, когда их цепляют девушки, — воскликнула она. — Кстати, в Европе теперь открывают боксерские школы для слабого пола.
— Не знаю. Не встречал таких школ.
— Разве ты бывал за границей?
— Бывал.
— Когда?
— Во время войны.
— Вот бы снова проехаться по тем местам! Возьмешь меня с собою? Будем путешествовать назло врагам. Как я хочу им насолить!
— Кому?
— Фаре, Джонику, Назе… Всем моим друзьям.
— Так кто же они тебе? Друзья или враги?
— Ну и тупой же ты, Замин! То и другое. Смотри не проговорись, как я о них отзываюсь. Наоборот, ври, что всех люблю и хвалю.
— Халима, ступай-ка ты лучше без меня.
— Ни за что! Неприлично появляться одной, без кавалера. Кстати, ты произвел большое впечатление на моих подруг. Как бы тебя не отбили. Еще ревновать придется. Смотри будь с ними поосторожнее: девки распущенные. Навяжется такая, и не отцепишься.
— Халима-ханум, мне это все не по нутру. Провожу до двери, а потом встречу, хорошо?
