— Только не ждите, что я стану толкать ваш грузовик! — со смехом воскликнула она. — Я из кабины не выйду.
— Да это пустяк, сейчас поедем, — пробормотал я, спрыгивая на землю.
Мы ехали вчетвером, директор и его жена сидели в кузове на специальной скамеечке. Я попросил директора пересесть за руль, а я подтолкну машину сзади.
Задние колеса яростно завертелись на месте, раскидывая во все стороны мокрый песок. «Этак меня заляпает с ног до головы, — подумал я. — Стыдно будет в кабину сесть».
Подложив доску под колеса, навалился плечом на кузов. Машина выскочила. Я снова сел за руль. Директор оставил дочь в кабине, а сам взобрался в кузов.
Халима с любопытством поглядывала на меня из-под ресниц.
— А вы, оказывается, сказочный богатырь! Силач!
— Силачи, как правило, не блещут умом, — отшутился я.
— Однако вы производите впечатление находчивого и остроумного человека.
— Благодарю, если это искренне. Похвала каждому приятна.
По крыше кабины неожиданно забарабанили. Я остановился и высунул голову наружу, вопросительно взглянул вверх. Директор лишь махнул рукой, чтобы я продолжал путь, но его жена довольно грубо бросила:
— Веди машину как следует, не отвлекайся. Того и гляди, опять угодишь в яму!
Видимо, ей не понравилось, что мы свободно болтаем с Халимой. Этот окрик вызвал во мне смешанное чувство обиды и недоумения.
Однако дня через два как-то утром директорша обратилась ко мне вполне дружески.
— У тебя сегодня нет вечерних занятий? — спросила она.
— Их и не бывает по вечерам.
— Тогда можно попросить тебя о небольшой услуге?
— С удовольствием выполню ваше приказание, ханум.
— Халима собирается к подруге на вечеринку. Отвези ее, чтобы мне не волноваться. За девушкой нужен глаз да глаз. Мало ли хулиганов в городе?
— Доставлю в полном порядке, — заверил я.
Мне вовсе не хотелось, чтобы с женою директора сохранились натянутые отношения, и был рад случаю завоевать ее доверие, показать, что шофер ее мужа не какой-нибудь прощелыга, а вполне надежный человек. Ведь в наших местах за доверие, бывает, жизнью платят, не поскупятся.
В назначенный час я просигналил у ворот. Халима молча впорхнула в кабину и заботливо подстелила под свое нарядное платье платочек.
— Куда ехать? — спросил я.
— К Монолиту.
— Это где?
— Памятника Низами не видал, что ли? А что ты тогда вообще знаешь в Баку?
— Значит, к памятнику?
Остановившись на обочине, я спросил:
— Мне приехать за вами позже или подождать здесь?
— А сопровождать меня не хотите?
— Куда именно?
— Куда поведу, — отозвалась она легкомысленно.
— Не знаю, насколько удобно идти в незнакомый дом…
— Рассуждения деревенщины! — отрезала Халима.
Я молча поставил машину в ближайшем переулке, хотя все еще был полон сомнений.
— Одет я тоже не для гостей.
— Чистые предрассудки! Соберутся только свои, молодежь.
Мы вошли в затемненный двор, остановились возле лестницы. Я вежливо посторонился:
— Пожалуйте.
— Поднимайтесь сами.
— Простите, — заупрямился я. — Существует правило: женщину пропустить вперед.
— Но не на лестнице. По ступенькам мужчина поднимается первым.
Она была в коротковатой юбке. Я понял намек и слегка покраснел.
— Сейчас уже совсем темно…
— Ах, да не поэтому! — нетерпеливо вскричала Халима. — Во всех этих церемонностях заключен один лишь смысл: женщина не хочет, чтобы мужчина слишком легко добивался своей цели!
Я окончательно встал в тупик.
— Не задавайте столько загадок сразу, прошу вас, — комически взмолился я. — Пожалейте простого шофера!
Но Халима оставалась безжалостно-лукавой. Она огорошила меня новым вопросом:
— В чем, по-вашему, главная привлекательность женщины?
Я развел руками. Этот забавный, лишенный всякой логики диалог словно легкий хмель ударил мне в голову. Стало беспричинно весело. Поднимаясь, я то и дело оглядывался на Халиму, словно спрашивая, не спутал ли ненароком дорогу. Музыка, доносившаяся сверху, безошибочно вела нас с этажа на этаж. Наконец я остановился перед дверью, за которой она звучала с особенной силой. Халима нажала кнопку звонка. Распахнувшаяся дверь обрушила на нас лавину бравурной мелодии.
В квартире на диванчиках и стульях расположились три молодые пары. Имен девушек я не запомнил, они были короткие, двусложные, просто никогда не слыхал таких. Одна назвала себя «Фара». Это-то как раз легко запало в память: у машин тоже есть фары.
Фара оказалась хозяйкой дома. К ней то и дело обращались:
— Фара, перемени пластинку!
— Фара, иди к нам, бросай кухонную возню!
Один из парней предложил взять по тарелке и избавить хозяйку от лишних хлопот. Все дружно закричали «ура!» и бросились, толкая друг друга, на кухню. Догадливый юнец обернулся к хозяйке:
— Фара, поцелуй меня за это!
Она, пухленькая и жеманная, привстала на носки, громко чмокнула его в щеку. Потом деловито сдула с пиджака пудру. Оба закружились по комнате в танце. Немного погодя другой гость затрещал карточной колодой. Он взялся показывать фокусы.
Девушки ахали от восторга. Они сидели за низким круглым столиком (таких мне еще не приходилось видеть) и после каждого удачного трюка хлопали в ладоши.
Мое появление заинтриговало всех, это было понятно не только по косым скользящим взглядам, но даже по спинам, когда тайком от меня компания озадаченно обменивалась безмолвным вопросом: что за фрукт?
За низким столиком сидеть было неудобно: закинутые девичьи ноги торчали наподобие ножниц. Из-под юбок они без труда просматривались от колен до бедер.
За моей спиной неслышно очутилась Халима.
— Я знаю, на что ты смотришь, — шепнула она. — Правда, ведь у Назы великолепные ноги? Парни от них без ума.
Снова завели патефон, раздалась странная музыка со щелканьем и завыванием. Фара обхватила Халиму, и обе стали покачиваться, изгибаться, дергаться из стороны в сторону. Никогда еще не видел, чтобы так танцевали!
«Джыз-вызз… джыз-вызз…» — надрывалась музыка.
У танцоров не было ни одной естественной позы. Заламывали руки, лягались, вертели головой, топали подошвами, словно стремясь проломить пол, или наскакивали друг на друга на манер бойцовых петухов.
Одна из девушек потянула меня в круг, и я, помимо воли, тоже завертелся в прилипчивом танце, затопал ногами, замотал головой. Бесцеремонно оттеснив подругу, передо мною, донельзя довольная, запрыгала Халима: я не ударил лицом в грязь, не посрамил ее.
— Танцуешь, прямо обалдеть, — бросила она. — У тебя форменный талант!
Уже когда музыка смолкла и плясуны старались отдышаться, я сказал:
— У нас в селении тоже неплохой клуб, только танцуют там иначе.
— Наверное, вальс и фокстрот? Они безнадежно устарели!
— Нет, — засмеялся я. — «Шалахо», «Вагзалы» или «Узун дере».
— Гм… Совсем уж допотопные деревенские пляски.
Я неожиданно озлился.
— А чем они плохи? По крайней мере, люди не уродуют себя, движутся нормально.
Халима поспешно прижала мои губы пальчиком с острым крашеным ноготком.
— Не надо, помолчи!.. Мы — современная молодежь, к чему нам защищать старину? — И тотчас переменила тему: — Последние фильмы смотреть — одна скукота! А знаете почему? Много в них ханжества. Боятся показать на экране красоту, как летучая мышь боится света. Женщину в постели у нас снимают укрытой до подбородка. А разве может что-нибудь заменить прелесть тела, дарованного природой? Ты согласен, Замин? Я неопределенно кивнул.
— Какая здесь связь с вашими модными танцами?
— Они раскрепощают человека, снимают запреты. Руки и ноги движутся свободно. Представь девушку в слишком узком платье, а ей надо двигаться, нагибаться, садиться… Жалкое зрелище!
— Но какой смысл в таких раскрепощенных телодвижениях?
Парень, который недавно развлекал компанию карточными фокусами, громко захохотал.
— Да он просто малограмотный! — воскликнул он. — Зачем во всем доискиваться глубокого смысла? Вот ты приехал из деревни в город? В чем тут смысл?
— Я приехал учиться.
— А без этого нельзя, что ли, прожить?
— Вы все зачем учитесь?
— Честно? Ради диплома. Дипломы нынче в моде.
— Но я-то не ради диплома.
— Кривишь душой, парень! Ты не лучше других. Никто не хочет возиться с навозом, всех в город тянет. На сладкую жизнь.
Прежде чем ответить, моя мысль лихорадочно обежала этих «всех» — людей, которых я наблюдал последнее время. Вот Билал, увлеченный своими учебниками до такой степени, что почти не замечает реальной жизни; рядом его умудренный житейским опытом, хотя и малообразованный отец. Захотят ли они понять друг друга? Встретятся ли их протянутые руки? Или, скажем, семья моего директора, где каждый существует наособицу и даже не ищет путей к сближению. Всякий новый день словно отводит их все дальше и дальше друг от друга… Что я мог бы почерпнуть из этих примеров? Конечно, чего проще ответить «фокуснику», что город в моем представлении не вместилище «сладкой жизни», а сокровищница культуры. Духовная жажда привела меня в столицу. Я почувствовал напыщенность этих слов, уже слышанных мною не однажды. Внутренний слух воскресил голос матери. Вот кто не повторял чужих слов и не пользовался заемными мыслями! Ее поучения просты и всегда однозначны. Мать — мой верный проводник в жизни! И все-таки я ее покинул, не дослушав и не узнав всего, что она успела накопить за многотрудную жизнь…
