Мы честно сказали тете Фане, что наша мама готовит рыбу куда вкуснее. Тетя Фаня обиделась. А Левка сказал:
— Когда вы позовете меня к себе в гости? Я тоже хочу попробовать рыбу по-китайски.
— Приходи завтра.
— Я тоже хочу, — сказал дедушка.
— Приходи тоже завтра, — сказали мы. — Мама сделает. Она любит гостей. И чумизы попробуете. И маринованный чеснок с луком…
Мы съели всю рыбу, все пироги, принялись за пастилу.
Тут пришел Левкин отец. Он снял шубу и чихнул.
— Сеня, ты простудился? — забеспокоилась Левкина мама.
— Ай, отстань! — ответил Левкин папа. — Если мужчина чихнул, не обязательно, что он заболел воспалением легких. Я гляжу, папа опять дурачил людей и показывал фокусы. Да?
— Ну и что? — сказал дедушка. — Зато завтра я пойду есть маринованный чеснок. Я честно заработал маринованный чеснок.
Мы притихли. Мы стали думать, что Левкин отец рассердился на то, что мы сказали тете Фане, будто она не умеет вкусно готовить рыбу. Может быть, он обиделся на то, что съели всю пастилу из вазы?
— Давай-ка потихоньку домой убежим, — прошептал по-китайски Лю-первый. Он у нас был самый сильный, и поэтому мы его слушались.
— Выходить по одному, — добавил по-корейски Ким.
Мы встали без шума из-за стола и на цыпочках прошли в переднюю.
— Куда же, дети? — послышался сзади голос Левкиного отца. Оказывается, он и не сердился, просто у него такой характер: он любил делать замечания и при этом чихать.
— Садитесь, дети, присаживайтесь, дети! Садитесь, садитесь! Поглядите, что я вам принес, дети!
На столе появились мандарины. Вкусные.
— Дети! — не унимался Левкин отец. — Вы многого не знаете и, дай бог, не узнаете. Это так прекрасно, что вы сидите за одним столом. И говорите на всех языках. Один умный человек сказал: «Язык врага — оружие». Я не умею стрелять и даже боюсь, когда стреляют — что поделаешь! — но я вам скажу: лишний язык — лишний кусок хлеба. Тут вы поверьте. Я тоже знаю.
— Больше знаешь — больше друзей, — добавил дедушка.
— Тоже мне открыл истину, — сказал Левкин отец. — Поверьте мне, вам когда-нибудь это очень пригодится. Очень! Научили бы моего оболтуса чему-нибудь. Левка, ты слышишь?
— Отстань от ребенка, — вмешалась тетя Фаня. — Ты вечно его дрессируешь, вечно недоволен.
— Ты глупа, Фаня, — сказал Левкин отец.
— Я глупа?! — удивилась она и замолчала секунды на две. — Я глупа? Ты можешь оскорблять меня при детях? Ты все можешь. Ты можешь вогнать меня в гроб, а своего сына оставить без пальто. Посмотри, посмотри, какие вещи привозят своим детям настоящие родители! — И она стала щупать мой английский костюмчик.
Я рассказал вам о своем детстве, чтобы вы поняли, почему я вступил на аэродроме в разговор с китайскими товарищами, почему мне вдруг захотелось поговорить с ними, отвести душу, вспомнить Владивосток и то время, когда я ходил в школу на Второй речке.
Неожиданно прибыл дежурный по полетам Федоров и с места в карьер потребовал перевести целую речь.
— Скажи им, Веня, — попросил он, — что вылета до вечера не будет. Облачность в Казани — девять баллов. Переведи!
Я открыл рот, постоял с открытым ртом… Все на меня смотрят, ждут, что я скажу, а я ничего не говорю, потому что не имею понятия, как будет «девять баллов облачности» по-китайски.
— Что ж ты? — волнуется Федоров. — То трепался без умолку, а когда нужно, молчишь как рыба.
— Да вот… — отвечаю, — сообразить нужно.
Пассажиры наперебой стали мне помогать, точно я без них не понимал, что требуется сказать.
Я с тоской гляжу на медпункт, переводчику вторую бутыль с нашатырным спиртом несут, нет переводчика, хоть плачь.
И я начал импровизировать.
— Эта… — показал я на самолет в окне, — до самого вечера будет стоять, на месте стоять. Долго стоять. На поезде далеко. Даже не представляете, как далеко… Двое суток ехать, вот как далеко. Страшно далеко!
— Поняли? — нервничает Федоров.
— Не сбивайте с мысли. Поймут, — пообещал я и продолжаю: — А это, — я показал на облака, — там… Низко… Много…
— Большая облачность! — пришли на помощь китайские товарищи.
— Большая! — обрадовался я. — Облачность большая!.. Очень большая… Вы даже представить себе не можете, какая большая облачность… Слишком большая!..
— Чего полчаса объясняешь? — заволновался Федоров.
— Метеосводку, — говорю.
Китайские товарищи посовещались между собой, закивали головами:
— Понятно, Минбай!
Больше всего удивился я сам, что они меня все-таки поняли.
— Веня, ты гений! — говорит товарищ Федоров.—Мы тебя обязательно отметим в приказе. Только переведи еще… Скажи, что сейчас пусть они пойдут в ресторан, покушают. Ну и потом… Мы машину раздобудем, город покажем. Созвонимся с «Уралмашем», пусть поглядят на нашего красавца. У них тоже скоро такие заводы будут. Мы поможем! Весь советский народ поможет. Им легче будет, чем нам, потому что у них есть мы, а нам ведь никто не помогал… Они будут идти по проторенному пути, не повторят наших ошибок, так что им будет легче. Переведи, пожалуйста.
Пассажиры тоже твердят:
— Им легче. У них мы. У нас такого помощника не было… Им легче.
Начал я это переводить. Полчаса переводил. Ну, то, что мы их в ресторан приглашаем, — это они, конечно, сразу поняли, а вот как насчет всего остального, что я им пытался втолковать, — это уж не знаю… Кажется, не очень. Китайцев повели в ресторан, я было направился к своему БЗ, где сидел и нервничал Васька.
— Ты куда, Веня? — схватил меня за рукав мертвой хваткой Федоров.
— На дежурство. Я на дежурстве.
— Мы тебя заменим, — пообещал Федоров. — Иди с ними.
Пошли, значит, мы в ресторан, в главное здание. Пообедали на славу. После этого пришли три машины. Сели мы и поехали в город осматривать достопримечательности.
Начали с памятников. Конечно, я их первым делом повел к памятнику Свердлову. Странно, но они не знали, кто был Свердлов. Я рассказал. Рассказал все, что знал про Якова Михайловича, про уральских большевиков-революционеров. И еще добавил про знакомого мне лично партизана революции — про дядю Ди-му, которого по-настоящему звали Дин Фу-тан.
Потом поехали на центральную площадь к памятнику Карлу Марксу. Но тут китайские товарищи сказали, что им не стоит рассказывать, потому что про Карла Маркса они сами все хорошо знают.
Что ж, дело ихнее. А то бы я мог рассказать: вдруг они чего забыли или что-то не так поняли?
Очень странно устроена человеческая память.
Я учил в школе с четвертого класса немецкий язык. Окончил девять классов, поступил в вечерний авиационный техникум. Работал, учился. В техникуме продолжал изучать немецкий. У меня, в общем, была четверка, вполне приличная отметка. Но немецкий давался мне с великим трудом. Я его в полном смысле слова «долбил»: не люблю ничего делать недобросовестно. А китайский… Вот уж много времени прошло, и я, оказывается, его помнил, сегодня точно какая-то волна накатила, подхватила меня, и я почувствовал себя на ее гребне. Речь у меня лилась без задержки. Вот так иногда бывает с человеком, который любит петь. На работе — нельзя, дома соседи — неудобно, и вдруг как-то, оказавшись один в лесу, он запоет, и одна песня льется за другой.
Так и я.
Через каждый час я звонил в аэропорт: дали погоду или нет? Потом вел китайских товарищей дальше по городу. Встречали нас всюду приветливо. А потом «погоду дали», и улетели товарищи по назначению.
А в моей жизни эта встреча оказалась поворотным пунктом.
Во-первых, Федоров сдержал слово. К Октябрьскому празднику мне объявили благодарность в приказе.
Прошло еще некоторое время, и вдруг меня вызывают в отдел кадров.
— Вася, замени, схожу к Димиванычу! — попросил я друга.
Димиваныч — это мы так для удобства сокращенно называли начальника отдела кадров Дмитрия Ивановича.
Прихожу в главное здание, стучусь в дверь. Вошел.
Димиваныч сидит за столом.
— Садись, садись! — говорит он бодро. — Знаешь, зачем вызвал?
— Не догадываюсь, — отвечаю.
— Решили мы тебя, Остаченко, послать работать в Китай. Решили доверить тебе… Поедешь помогать китайским братьям создавать собственную гражданскую авиацию, а то там англичане пока наживаются на наших братьях. Ответственное поручение!
Он еще что-то говорил, а у меня все поплыло перед глазами от радости.
Кого не обрадует большое доверие, ответственное поручение! Чем больше ответственность, тем больше радуется человек — я так понимаю радость.
И потом: я ведь с детства мечтал о пулемете. Чтобы вместе с дядей Ди-мой, которого звали Дин Фу-тан, помочь китайским рабочим разгромить всех врагов и построить новую жизнь. И вот теперь я вдруг поеду в Китай без всякого пулемета и буду помогать нашим братьям.
