Юная невеста в ответ гордо и снисходительно улыбалась. Уж она-то не сомневалась, что ее красота будет вечной.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ,
в которой Юлий отчаянно преследует славу. Джон Мари – рыбный сторож. Мы переезжаем через реку Дон. Шотландец Коля Курков.
От Данди до Абердина – четыре часа езды. Автобус мчится по широкой дороге мимо зеленых полей. Мужская половина смотрит в окна, наморщив лбы. Завтра восьмое марта, и девушки объявили конкурс на лучшую песню, стихотворение, пляску. Приз – сюрприз. В наших чемоданах, кроме бутылок «Столичной» и альбомов с открытками, других сюрпризов нет, и поэтому ребята сильно рассчитывают на первое.
Первым на приступ приза-сюрприза пошел Юлий Цезарь, но успеха не имел. Он исполнил стихотворение собственного сочинения «Гроб», и был встречен гробовым молчанием прекрасной половины. Затем Альберт, увешанный фотоаппаратами, попытался станцевать в проходе между креслами «сентиментальный вальс», но заработал себе лишь два хлопка.
На этом наши таланты иссякли. Правда, Юлий пытался поправить положение, подражая петуху и художественно свища в микрофон, однако этим еще больше усугубил положение.
К счастью, показался Абердин.
– Мы еще что-нибудь придумаем, – с нотками угрозы пообещал Цезарь.
Абердин весь пронизан солнцем и синим морским ветром. Это крупнейший морской порт Шотландии. Сюда серебряным потоком стекается рыба, которую затем громадные грузовики-рефрижераторы развозят по всей Англии.
В этот день мы специально встали пораньше, чтобы посмотреть на рыбный базар – главную достопримечательность Абердина.
Утро выдалось солнечное. Бросая на тротуары длинные тени, у пирсов под свежим морским ветром покачивались катера. Пищали и дрались жирные чайки. Огромными стаями носились они над портом на фоне большого красного диска встающего солнца. Просоленные, почерневшие от копоти, пропахшие рыбой, глядели нам вслед портовые улочки. Здесь почему-то думалось о пиратах, кораблекрушениях и угрюмых сыщиках в низко надвинутых на глаза шляпах.
Рынок еще не открылся. Рабочие в комбинезонах сгружали с катеров свежую рыбу и валили ее на цементный пол небольшими кучами. Служащие в белых плотных халатах ставили карточки с цифрами – цены. Скрип канатов, крики людей, писк бесчисленного количества чаек сливались в неясный гул, который разносился по еще спящему порту. Треска, камбала, палтус, бычки, морской петух, черепахи, сельдь разложены по полу, пересыпаны крупными горошинами льда. Повсюду лужи, ручьи. Ходят люди в высоких сапогах, пьют из пластмассовых стаканчиков горячий кофе, выкрикивают что-то простуженными голосами.
В общей суете не принимал участия лишь один человек – пожилой мужчина в серой потрепанной шляпе. Он стоял неподвижно, опершись на толстую суковатую трость. Жила лишь одна голова человека. Она медленно поворачивалась то в одну, то в другую сторону наподобие вращающегося маяка.
Мы заинтересовались необычным обитателем рыбного рынка и подошли к нему.
– Вы здесь работаете?
– Да, – ответил мужчина коротко, продолжая осматривать рыбные кучи.
Разговор иссяк. Я открыл аппарат, чтобы сфотографировать чаек, облепивших снасти небольшой шхуны.
– Русская камера? – заинтересовался человек.
– Да.
– Где брали?
– У себя дома.
– Значит, русские?
Мужчина оживился. Через пять минут мы уже были друзьями. Его звали Джон Мари. Он – потомственный моряк, много плавал, был несколько раз в Ленинграде. Сейчас на пенсии, но продолжает работать: сторожит на рынке рыбу.
– Знаете, я ведь ваш старый друг, – улыбается Джон. – Участвовал в движении «Руки прочь от Советской России». Корабли с оружием мы разгружали здесь, в Абердине. Хозяева бегают, кричат, грозят, а мы знай свое дело – снимаем ящики. Страшновато, конечно, было, когда пристань полиция оцепила и собиралась стрелять, но мы не струсили – вам ведь тогда туго приходилось.
Лиля уже машет рукой – пора уходить. Мы наперебой дарим Джону значки, открытки, кто-то протягивает пачку папирос: закуривайте. Но бывший моряк отрицательно машет головой:
– Буду беречь, – и прячет в карман.
Идем по лужам к выходу. Рынок уже открылся. Стоит невыразимый гвалт. Рыбу продают с аукциона. Возле каждой кучи мечется служащий и пронзительным голосом выкрикивает цену. Покупатели – представители фирм и магазинов – тут же грузят рыбу в грузовики, которые подъехали кузовами впритык к цементному полу, и увозят.
У двери я оглянулся. Джон стоял в той же позе, опершись на палку: видно, плохо держали старого моряка простуженные ноги.
* * *
Мы едем потрогать рукой Атлантический океан. По пути переезжаем каменный мост, который был построен в 1320 году. Не свалились мы с него лишь потому, что автобус не знал, с какой стороны падать: то ли слева, то ли справа.
– Кстати, – говорит Ева, – эта речка внизу называется Доном. Абердин-на-Дону!
Здорово! Вот аж куда забралось название моей родной реки!
Поворот, еще поворот, и нам открывается седой безграничный простор. Автобус останавливается, и мы наперегонки бежим к океану по плотному влажному песку. Голубые волны с шипением подползают к моим ногам. Трогаю их рукой. Совсем как Черное море. Море везде одинаковое…
* * *
На прощание абердинские студенты устроили вечеринку. В спортивный зал университета набилась уйма народу. Люди висели на перекладинах, сидели на «козлах». Нас встретили овациями. Никогда не думал, что мне придется, как космонавту или какому-нибудь политическому деятелю, идти по ковровой дорожке под звуки гимна.
Но шотландцы не любят длинных речей и церемоний. Едва последний из наших прошел по дорожке, как раздалась музыка и все вокруг нас забурлило. Смех, крики, топот: начались шотландские национальные танцы под волынку. Играл лучший волынщик шотландского полка.
Волынка – очень сложный музыкальный инструмент, состоящий из меха, в который вделано несколько дудок. Ударяя кулаком в мех и одновременно дуя, музыкант исторгает из инструмента сильную своеобразную мелодию: сплетение низких звуков гудка тепловоза, визга поросенка и вздохов бегемота.
Исполнитель не стоит на месте, а ходит по кругу медленными вкрадчивыми шагами, «чтобы не оглохнуть», как нам объяснили. Дело в том, что звуки волынки рассчитаны на горы, а не на помещение и вблизи играющего инструмента невозможно находиться.
Розовея от смущения, двенадцатилетняя Мари, одетая в шотландскую юбочку и белую блузку, станцевала древний танец. На пол положили крест-накрест меч и ножны, и Мари на носках, не смотря под ноги, танцевала в четырех квадратах, образуемых ими.
А волынщик играл старую грустную мелодию о девушке, которая в один день была невестой, женщиной и вдовой. Утром она полюбила, в обед вышла замуж, вечером пошла гулять с мужем в горы, и там предательский выстрел в спину убил ее любовь.
Едва смолкли аплодисменты, как в круг вышел наш Юлий Цезарь. Он взял себя за подбородок и задумался. Шотландцы уважают думающих людей. В зале наступила тишина. Лишь увешанный фотоаппаратами Альберт щелкал затвором. Он взял с собой пятьдесят пленок и поэтому мог себе позволить роскошь снимать все, что было перед его глазами.
Затем Юлий устремил очи в потолок и пробормотал по-английски:
– Да… Сегодня 8 марта… Что бы подарить женщинам?.. День международный и подарок, значит, должен быть этаким… – Тут Юлий хлопнул себя по лбу и крикнул: – Коля, войди.
Все взоры обратились к дверям. По лицу было видно, даже Лиля ничего не знала. Двери открылись, и вошел Николай Курков, инженер из Мурманска… в шотландской юбочке. В руках он держал огромную волынку.
– Дорогие шотландские и русские женщины, – торжественным голосом, подражая Левитану, стал вещать Юлий. – В этот светлый и радостный день примите наш скромный мужской подарок. Сейчас Коля Курков, известный волынщик, исполнит в честь вас чудесную мелодию.
Коля Курков надул щеки и присосался к одной из дудочек. Волынка молчала. Тогда Коля набросился на другую дудку. Ни звука. Я испугался, как бы Колины глаза не упали на пол. Шотландцы, видно, тоже испугались, так как вокруг волынщика образовалась толпа. Все наперебой советовали и показывали. Колины пальцы метались по инструменту, щеки работали, как кузнечные мехи.
Наконец послышался слабый дрожащий писк. Зал забушевал. Восторженный рев, топот ног, свист. Колю подхватили на руки и понесли в центр зала танцевать русский национальный танец «барыню». Надо сказать, что с этим Коля тоже справился не хуже первого и был вознагражден не менее шумной овацией. До самого конца вечера Курков ходил в, юбочке именинником, правда, стараясь не попадаться на глаза Юлию.
На шотландских вечеринках нет массовиков-затейников. Каждый развлекается как может. Одни с руками и ногами отдались твисту, захватили центр спортзала, и оттуда несутся крики, топот. Наша деловитая, серьезная Ева превратилась в настоящую пантеру. Она выгибалась, прыгала, кружила по залу, и ее очки хищно поблескивали. Изменилось даже тело Евы. Раньше оно было колобком, который испекли дедушка с бабушкой. Теперь мне показалось, что Ева похудела и стала изящнее. Что только не делает с людьми твист!
