Разбудил Сингапура рыжий кондуктор.
— Выходи! — грубо приказал он
— Куда?
— К агенту.
Агент встретил Сингапура угрозой.
— Если ты еще попробуешь проделать штуку вроде вчерашней!.. — не договорил он, сделал полуоборот и сказал тише: — иди занимайся своим делом, сыт — и будь доволен, привык раскатываться, — и посмотрел с упреком.
Ушел пришибленный Сингапур, не знал он как вырваться со станции, ставшей для него тюрьмой. А счастливая страна представлялась совершенно непохожей на нее.
На следующий день мимо станции без остановки прошел товарник. На одной из платформ из тесовой кучи высунулись две головы. Узнал их Сингапур и закричал:
— Гармошка! Воробей!
— Сингапур! — откликнулись ему.
Поезд уносил друзей. Они поднялись и помахали шапками. Побежал за ними Сингапур. Он спотыкался в своей неудобной обуви, сбросил ее и побежал босиком. Станционные ребята пустились за ним вдогонку. Он слышал их крики, видел уходящий все дальше состав с белым тесом, как улетающая цепь лебедей, и гнался, гнался за ним. В голове зазвенело, в боку под сердцем заколотилась боль. Состав еще мелькнул и завернул за холм. Сингапур устало присел на канаву. За ним уже никто не гнался, а на проклятой станции торчала только крыша водокачки. Налегке и быстро пошел Сингапур по шпалам в счастливую далекую страну.
Был вечер, когда Сингапур подходил к станции. Был вечер, закат был пламенный, и блестящие, незанятые рельсы тоже горели пламенем. Сингапур увидел впереди на путях две хорошо ему известные фигуры.
Одна босая, в красных кавалерийских галифе, в рубашке серой, как пыль мостовых, кожаной коричневой фуражке. Медью горела фуражка от заходящего солнца.
Другая — тоже босая, в широченных цыганских, зеленого сукна штанах. Рубашки на ней не было никакой, а свободные волосы покрывали голову, как соломенная взъерошенная крыша.
Первым был Гармошка, а другой Воробей.
Сингапур собрал все силы и крикнул:
— Гармошка-а! — он хотел крикнуть и Воробья, но сообразил, что Гармошка получается громче и еще раз повторил: — Гармошка-а!
Фигуры повернулись и остановились. Гармошка сложил кулаки трубкой и ответил:
— Эу… Кто ты?
— Син–га–пур…
— Син–га–пур, леший, догоняй!
Обе фигуры сели на блестящую рельсу.
— Вы пешком, билеты кончились? — спрашивал Сингапур, когда шли все втроем.
— Кончились. Здесь нас сняли.
— Воробей, где твой ватник? — Воробей носил вместо рубахи длинный ватник со множеством сквозных дыр.
— Бросил, теперь не по сезону, тяжел. Я в трусиках, физкультура, — и Воробей похлопал себя по голым бокам. — Зарядку сделаем.
Ночью на одном из разъездов друзья погрузились в товарник. Тащился он с тесом, каменным углем и прессованным сеном. Ночь провели на пустующей площадке угольника. Воробей из своих цыганских штанов достал кошель с махоркой, газетину и предложил всем закурить. Теплилось три огонька, ветер раздувал их, и папиросы быстро таяли.
Сингапур начал рассказывать свою дорожную историю. Воробей тихо насвистывал в маленький черный свисток, напоминающий сладкий рожок. Гармошка растянулся на площадке и заиграл на губной гармошке — ливенке. Он никогда не расставался с ней.
Кондуктор ближайшего вагона удивлялся, откуда мог быть свист и музыка. Он решил, что какая–нибудь проволочка или жестянка дрожит от движения и наигрывает, и все–таки ему стало грустно от наигрыванья, потянуло домой, к семье, которую он видел один день в неделю.
Под утро друзья разошлись искать более потайных мест. Сингапур и Воробей спрятались среди досок. Гармошка сумел приткнуться между тюками сена. У него было вполне безопасное положение, только тюки сильно давили бока и было от них жарко. Сено внутри их запрело. Гармошка даже мог видеть, а его закрывал клочок сена.
Днем Сингапура и Воробья заметили, начали ловить. Видел Гармошка беготню, слышал крики.
Поезд тронулся, Воробей и Сингапур отстали. Воробей дал три протяжных свистка, прощальный сигнал уезжающему товарищу. Не вытерпел Гармошка, вылез из своей засады и соскочил под откос. Зарылся он головой и руками в горячий пухлый песок и начал отплевываться, песок попал в рот.
— Ты зачем прыгал? — подбежали товарищи к Гармошке.
— Пойдем все вместе, веселее, заодно уж. — Гармошка не пожалел ради дружбы дарового и спокойного места.
Ехали они с попутными и пассажирскими поездами, не раз их ссаживали, и друзья шли пешком. Присели как–то отдохнуть в канаву. Росла по ней мягкая, буйная трава. Друзья растянулись на траве.
— Я слышу, говорят, и близко — заметил Сингапур.
Прислушались.
— Да, говорят, — согласились Воробей и Малышка.
— Играют в карты. Слушай…
Было слышно со стороны:
— Сдавай, бей козырем. Взятка!
Друзья встали и пошли на голоса. В канаве неподалеку, на траве лежали два человека; можно было сразу узнать, что они тоже из беспризорного класса.
— Здорово, огольцы! — приветствовал их Сингапур.
— Здорово! — те собрали карты и сели.
— Куда?
— В Сибирь.
— А мы из нее, в Россию. Как там?
— Скверно. В Петроград лучше не ездить. В Москве было недурно, да наперла наша братва, испохабила все. Теперь кусочка не выманишь, ничего не украдешь, все обмануты и обворованы.
— А мы в Москву гнем. Из Перми, там так отполировано все, ничего не уцепишь. Про Москву у нас слухи добрые ходят.
— Была она добра для нашего брата, а теперь заскупилась.
— Не хай больно–то, в Москве, может, лучше, чем в твоей Сибири, — заметил другой.
— Лучше, не лучше, а едем в Сибирь. Вы больно–то не опасайтесь Москвы, для кого она добра, а кому бежать впору. Делов я там натворил, ну и плетую в Сибирь.
— А, вот отчего Москву хаешь? Мы попробуем. Если сломаем зубы, дальше двинемся.
— Знамо! — поддержали Сингапура Воробей и Гармошка.
— Сыграем, — предложил новый знакомец.
— Денег нету…
— На щелчки.
— Идет.
И все пятеро играли на щелчки; разошлись с красными, припухшими лбами.
Двигались друзья дальше медленно и с большой борьбой. Счастливая страна начала меркнуть, ехали многие из нее и говорили, что там дурно — и не подают, и за пение не платят, и двери не открывают.
Приуныли друзья. Гармошка наигрывал тоскливое на своей ливенке, Воробей стал реже насвистывать. Один Сингапур бодрился и утешал:
— Что головы повесили, не трусь! Едем в Москву, найдем таких, которым и наше искусство придется по душе!
Сингапур запел:
По дорожкам, по проселочным плетусь, плетусь.
Приюти меня, пригрей, родная Русь, родная Русь!
Гармошка и Воробей подхватили буйными смелыми голосами.
Сверкали рельсы, день угасал, а запад пламенел зарей. К нему они шли…
