Тем не менее он растет и уже трижды обманывал проектировщиков: Этот рост выглядит довольно странным, потому что за последние пятнадцать лет здесь не появилось ни одного крупного промышленного предприятия, если не считать Дома быта с объемом услуг на миллион рублей и фабрики сувениров с валовой продукцией в 1973 году на 645 тысяч рублей. Так что приезжих здесь должно быть не так уж много. Правда, Магадан занимает одно из первых мест в стране по рождаемости (17 в год на каждую тысячу населения), но этот прирост (1700 младенцев) недостаточно объясняет ежегодное увеличение населения.
Тут еще надо учитывать, что Магадан первенствует и в другом отношении — по количеству разводов, а разведенным свойственно не только расходиться, но и разъезжаться в другие города. Хотя многие из этих распадающихся семей к моменту развода уже существуют только де-юре — жена в Полтаве, а муж здесь, но ведь бывает и так, что браки разваливаются еще в Магадане. И как вообще примирить эти две цифры — высокую рождаемость и высокую разводимость? Когда они успевают рожать этих самых младенцев? То ли супруги сначала были глупыми и родили младенца, а потом поумнели и развелись? То ли они сначала по глупости развелись, а потом, поумнев, стали каждый в отдельности добиваться повышения рождаемости? И нечего списывать эти странности на молодость населения.
Автор не берется объяснить это противоречие, равно как и то, например, что магаданцы ухитряются одновременно занимать ведущие места в стране а) по подписке на периодическую печать (2,1 издания на душу населения), б) по приобретению книг (на 7,82 рубля на ту же душу), в) по посещаемости кинотеатров (33,2 посещения, в среднем по области 49,4, в среднем по РСФСР — 20,7 посещения в год) и г) по потреблению спиртного на ту же самую просвещенную душу (точную цифру автор привести не может): Предположить, что магаданцы развиваются столь негармонично, что одни только и делают, что читают газеты и журналы, а другие — только пьют водку и даже не ходят в кино, автор не решается, поскольку это слишком резко противоречит общепринятой теории о всестороннем развитии личности. Если оке я скажу, что каждый магаданец таинственным способом ухитряется совмещать в себе все эти противоречивые способности, вы перестанете мне верить. А ведь я все-таки хочу еще кое-что рассказать.
Пока мы таким образом рассуждали, наши герои, по своей тихой улице Чубарова (Г. И. Чубаров командовал отрядом красноармейцев, принимавшим зимой 1923 года участие в ликвидации белых банд на территории области), застроенной наполовину двухэтажными восьмиквартирными домами, а наполовину частными хибарками, вышли на Марчеканское шоссе. Район этот ничем особенно не знаменит, разве что рестораном, который в пику «Северному» на центральной улице здесь называется «Южным» (в Магадане 12 ресторанов, считая ресторан аэропорта и кафе «Театральное», где тоже можно выпить, — не так уж мало, и это вызывает буйную зависть у наших гостей из Якутска и Петропавловска).
Шоссе ведет в Марчекан, поселок, сложившийся около небольшого судоремонтного завода, основанного в конце тридцатых годов. Что означает слово «Марчекан», не знает никто, в том числе и автор, хотя он и провел здесь в то время первые месяцы своей жизни под присмотром домработника Арсентия Зайца, осужденного за поджог колхозного сена (впрочем, это к делу отношения не имеет).
Но не стоит укорять автора за незнание, так как даже название самого Магадана расшифровывается весьма предположительно. По одной версии, оно произошло от эвенского слова «монгадан», что означает «морские наносы», — есть предание, что много лет назад на эту часть побережья обрушился страшной силы тайфун, море пошло на скалы и оставило эти самые наносы. По другой версии, название произошло от имени бедного, безоленного эвена, который осел здесь вместе с семьей и кормился рыбной ловлей, звали его Магда, что означает «трухлявый пенек» (Бабкин П. В. Кто, когда, почему? 2-е изд., доп. Магадан, 1968. С. 22).
Но пусть москвичи, киевляне и прочие не смеются, еще неизвестно, что означают прекрасные слова, которыми называют их замечательные города. Может, еще что-нибудь похуже обнаружится.
Дорога здесь идет вверх, и до развилки (раньше это место называли универмагом — по громадной куче мусора) вдоль обеих сторон тянутся заборы автобаз. Прямого отношения к делу это не имеет, но все-таки касается профессии Виктора Степановича, который, как я уже говорил, работает механиком. Поэтому автор позволит себе сказать несколько слов о том, какую роль играет здесь автотранспорт.
По всей Колыме и Чукотке (а именно они и составляют Магаданскую область площадью около 1,2 миллиона квадратных километров) нет ни одного километра железной дороги (стоимость его строительства составляет здесь около полутора миллионов рублей). Поэтому все перевозки внутри области осуществляются или автомобильным транспортом, или воздушным. Первые автомобили — десять «фордовских» полуторок — появились здесь осенью 1931 года, раньше, чем был организован знаменитый Дальстрой, раньше, чем пароходом «Сахалин» прибыло руководство этого правительственного треста. В 1973 году в области было 4172 километра автодорог и более 3-х тысяч километров автозимников — дорог, устраиваемых зимой по льду или снегу. Самая главная дорога — трасса (здесь ее называют только так), идущая из Магадана, а точнее, из Нагаевского морского порта, через старые золотодобывающие районы на северо-запад, в Якутию. Вдоль этой трассы и ее ответвлений живет большая часть населения (сейчас в области около 410 тысяч жителей). Трасса (1042 километра, строительство закончено в 1952 году. Интересно, что в отличие от многих других дорог она ежегодно становится короче — за счет выпрямления зигзагов, поворотов, строительства мостов, — см.: Коренченко А. К. Автотранспорт Северо-Востока. Магадан, 1974. С. 8) снабжает людей всем необходимым. Поэтому профессия шофера на Севере одна из самых главных, да и трудных тоже. Может быть, приняв это во внимание, некоторые из читателей простят Виктору Степановичу, который сейчас степенно вышагивает рядом с Верой Васильевной в своем черном, мехом наружу полушубке (традиционная одежда старых магаданцев, продукция Магаданского промкомбината), его любимое словечко, тем более что не только одно неодобрение оно выражает, а все-таки довольно широкую гамму чувств.
Но пора нам взглянуть и на Веру Васильевну. Тем более что в этой самой пушистой светло-серой «магаданке», черном пальто «под котик» и высоких сапогах (подруга уверяла, что они французские), раскрасневшаяся от мороза (минус семнадцать, ветра нет) и дороги в гору (сейчас она кончится), Вера Васильевна прямо-таки хороша и выглядит совсем не старше своих тридцати восьми лет (больная печень, возраст мужа, рядом с которым нескладно представляться девчонкой, да и жизнь ее много лет не баловала), а если старше, то совсем ненамного.
(Пусть читатель не примет молодость героини как уступку со стороны автора. Автор ничего уступать не собирается и играть на интересе некоторых к молодым и хорошеньким женщинам — тоже. Просто так оно и есть, Вера Васильевна действительно моложе своего мужа на двенадцать лет — такое бывает, хотя и не так часто. Автор считает, что разница в возрасте сыграла немалую, хотя и не решающую роль в истории, которую он все еще собирается рассказать, поэтому к решил эту разницу не затушевывать.)
Вера Васильевна идет, опираясь на руку супруга, который от свежего воздуха успел почти совсем протрезветь (да и сколько он там выпил!), и думает. О чем она думает? Можно было бы уже сейчас развернуть перед читателем широкую картину мыслей, видений, желаний и ощущений — это скрасило бы первые, не самые интересные страницы повествования. Но, во-первых, вы, кажется, просились на экскурсию? А мысли Веры Васильевны уведут нас далеко отсюда, поскольку все, мимо чего мы сейчас проходим, Вера Васильевна видела уже тысячу раз и это ее мало интересует. Во-вторых, автор запланировал подробное знакомство с героиней только во второй главе и, будучи от природы педантом, не хочет отступать от своих намерений. Но, поскольку нельзя все-таки вот так показать человека и ничего о нем не рассказать, он представит из упомянутой широкой картины два фрагмента.
Конечно, Вера Васильевна думает о подарке. Не о веточке засохшей мимозы, которую с некоторых пор успевают и сюда доставить в нужный момент оборотистые южные люди, и не о флаконе духов, перед витриной с которыми целую неделю толпились нерешительные учащиеся старших классов, и не об отрезах на платье или пальто — их, пусть не самых модных, у нее два чемодана (хотя, конечно, какой-нибудь уж очень красивый ее бы заинтересовал, по его так просто не купишь даже при (наличии прибрежной торговли с японцами). Больше всего ей хотелось бы колечко — пускай не очень дорогое, но чтоб было интересное. Впрочем, хотелось раньше. А события минувшей ночи, вернее, то, что увидела Вера Васильевна во сне, пожалуй, ослабили это желание, которое она лелеяла несколько месяцев. Теперь она не может даже с полной уверенностью сказать, хочет или не хочет она новое колечко. И это ее очень удивляет.
