— Они тоже понимают? Соседи?
— Еще бы. Не кумекали бы, не лазили бы под лед. И учтите, они не зря туда лезут. Не вздумайте их болванами называть. Они хорошие моряки, ребята отважные. У них целеустремленность, материально подкрепленный фанатизм. Они выковали кадры полярников-подводников. Надо превзойти их. Мы стараемся. Иронизировать по поводу тех ребят и подсмеиваться над ними неумно. При случае нам дорого обходятся такие штучки. Мне думается, что их навигационная система отработана неплохо, и они далеко продвинулись в безопасности плавания подо льдами. Все ведь в силах современной техники — и предохранить хрупкие антенны, и обезопасить винты, и решить более надежный корпус… Я сидел рядком с одним капитан-лейтенантом, замучил меня проектами. Толково фантазировал. Ведь удалось ему кое-кого убедить. У нас не всегда слышен голос снизу. Разве уж завопишь караул…
— Но теперь вы сами себе противоречите, — сказал Ушаков.
— Не понимаю. Объясните.
— Вы тоже перешли к упрекам, хотя не столь размашисто, как Ваганов.
Стучко-Стучковский недовольно поморщился, собрался с мыслями. К их разговору прислушивался Топорков. Его щеки посерели, обвисли. И все же, почувствовав неловкое замешательство своего воспитанника, адмирал пришел ему на помощь.
— Вы меня извините, — сказал он, — вмешиваться в чужую беседу неприлично, но вам, Дмитрий Ильич, следовало бы выяснить разницу между безапелляционным нигилизмом и позитивной критикой. Прошу простить за эти кудлатые иностранные слова, навязли в зубах, как жвачка. Порой в самом деле свежий голос тускнеет и гаснет в шуршании бумаг. Восторгаться иноземщинкой не в моих правилах, но вот те самые кипы, поджидающие подписи, каждого из нас угнетают… К сожалению, бумаги не кричат караул… — Он скорбно улыбнулся, потеребил усики, покровительственно прикоснулся сухой ладонью к руке Дмитрия Ильича и добавил: — Все мы крайне заинтересованы в быстрейшем продвижении вперед, чтобы относиться к делу равнодушно. Обратите внимание на… замшевого льва. Он из спортивного интереса подогревает страсти…
— Ну, ничего особенного, — возразил Ушаков, — гость ухаживает, хозяйке приятно…
— Дальний гарнизон. Медвежий угол. Все обострено. Здесь нет просто интрижек. Все перерастает в трагедии. Мгновенно перерастает. Для невропсихологов у нас непаханое поле.
Тамады за столом не было. Тосты не произносились. Гости истребили пельмени, расправились с семгой. Хозяйка удалилась на кухню с Вагановым варить кофе по какому-то особому восточному рецепту. Лезгинцев мучительно вслушивался в их голоса. Вскоре раскрасневшаяся Танечка внесла блюдо с лепешками, а следом за ней с кофейником в руках шествовал Ваганов.
Выпив кофе, Ваганов подсел к пианино, взял несколько шумных аккордов, захлопнул крышку и потребовал магнитофон:
— Юрий Петрович, разойдись наконец!
Ваганов сам наладил ленту, плечом отстранив Лезгинцева. С погасшей трубкой в зубах, с упавшим на потный лоб чубом, большой и какой-то просторный, он выигрывал перед щуплым, съежившимся Лезгинцевым. Отшвырнув ролик с народными песнями, Ваганов отыскал нужное ему, кивнул Танечке. Та зашевелила губами, как бы вчитываясь в резкий, дисгармонический ритм, глазами поблагодарила Ваганова, приподняла руки, и ее бедра пришли в движение, выразительное лицо отупело. Она подпевала чужим, деревянным голосом, прищелкивала пальцами. Лезгинцев с отвращением отвернулся.
— Кирилл Модестович, приглашайте!
— С удовольствием, Татьяна Федоровна.
Бударин поднялся, скрестил руки на груди, следил за танцем.
— А ничего. Как сей танец называется?
— Рок-н-ролл, вероятно, — ответил Топорков и неодобрительно пожал плечами.
— Шейк называется, шейк! — Танечка продолжала танец. — Девочки называют его кис-кис. Юрочка, кис-кис!
— Хватит, Татьяна! — зло оборвал ее муж.
— Нет, не хватит! Я хочу! Кис-кис, Кирюша!
Стучко-Стучковский мрачно сказал:
— Когда-нибудь все кончится плохо. Эту женщину портят. Ваганову что? Нынче здесь, завтра там. А Юрию — беда.
Беда пришла гораздо позже.
В тот памятный для Ушакова вечер он возвращался в гостиницу вместе с Вагановым, жившим по соседству.
Ваганов скулил, жаловался на непонимание его «широкой натуры и обнаженных жестов», называл оставленное общество кислым.
— Представьте себе, как на Запорожской Сечи, одни мужики. Хотя бы кого-то пригласили для разнообразия. У этого мохнатого штурмана очаровательная женушка, латышка. Так нет же, взаперти!.. — Ваганов говорил доверительно, как бы распахивая душу, а вообще ему было наплевать, перед кем он распахивается. Выгонял из себя угар — и все. — Насчет Лезгинцева. В подобных семейных ситуациях всегда чувствуешь себя дураком. На мой взгляд, Юрий Петрович недостаточно интеллигентен. Если за моей женой ухаживают — пожалуйста! Говорят комплименты? Пожалуйста! Кроме гордости что́ может в таких случаях испытывать интеллигентный мужчина? Юрий Петрович отличный специалист. А вот в подобных делах буквально профан. Как вы находите Танечку? — Ваганов хватил лишку и шел нетвердо. — Кажется, сюда, журналист, — тыкал он рукой в темноту. — Ну и морозище! У меня даже губы застывают… Представьте себе, она назначила мне… Что? Моряки свято чтят своих жен? Чепуха. Придумано. Все бабы одинаковы, дорогой мой. Нет женщины, которую нельзя уговорить. Все зависит лишь от субъекта. Каков субъект. Уговаривающий… Здесь меня отпустите, большое спасибо, видите, даже пост выставили. Совсем ни к чему. Сюда не пригласишь. Может быть, разрешите воспользоваться вашим номером? Шучу, шучу. Вы, я вижу, пуританин.
Рано поутру Ушаков направился к Куприянову в соединение.
Беседа с Куприяновым была продолжительной. Ее можно изложить хотя бы в такой последовательности.
Кто-то из военных писал: война является в такой же степени столкновением страстей, как и столкновением сил. Поэтому ни один командующий не может стать стратегом, если он сначала не изучит своих солдат. Проявление человеческих чувств вовсе не мешает управлению войсками, напротив, оно облегчает руководство ими.
Первая атомная подводная лодка советского флота была спущена на воду и должна была совершить первый поход. Главнокомандующему военно-морским флотом были понятны настроение команды, те самые нюансы сомнений, естественных для психики человека, впервые лицом к лицу встречающегося со зловещей силой расщепленного ядра. А впереди были новые корабли, новые экипажи. Век атомных корабельных двигателей по всем техническим и моральным нормам значительно превосходил век паровых двигателей, пришедших на смену энергии ветра. За расщепленной материей стояла тень Хиросимы и Нагасаки. Да, мы понимаем, энергия атома дает силу винтам, но насколько это безопасно для моего организма? Возможно, и кролик перед вивисекцией накапливает сотни недоуменных вопросов.
И эру открыли главком и главный конструктор. Они перерезали ленту, они стартовали в первом походе.
Подводный корабль, вернувшись из похода, ошвартовался у причалов одной из бухт Северного Ледовитого океана.
Атомные лодки вошли в штатное расписание вооруженных сил так же, как ракеты с ядерными боеголовками.
Теперь нет места дурным слухам. Супертехника с ее романтикой привлекала. Тщательно отобранные молодые люди проходят специальную подготовку. Их обучают теории, и практически они все отрабатывают на тренажерах. Каждый с автоматической точностью осваивает свои обязанности, овладевает смежной квалификацией, чтобы суметь заменить товарища.
Изыскиваются самые сложные положения, поломки, неисправности, выходы из строя систем и механизмов, общие или частичные, средств связи, автоматики. Людей обучают бороться с пожаром в естественном положении, имитируя удушливый дым, огонь, приучают к маскам. В отсеки врывается вода при том же забортном давлении, какое будет на глубине, и ребята, захлебываясь и коченея, заделывают пробоины, исправляют повреждения.
Матрос и офицер держат равный экзамен психической и физической выносливости. У людей воспитывается сметка, молниеносная реакция, бесстрашие, логика поведения в самых крутых положениях, вера в благополучный исход, если выполнишь правила. Для постороннего наблюдателя служба подводника покажется кошмарной. Молодые люди привыкают, сплачиваются коллективы, воспитываются прекрасные навыки, качества характера.
Команда участвует в доводке корабля на верфях, не подменяя рабочих или инженеров. Последний, монтажный этап проходит у нее на глазах, при ее участии. Каждая гайка, как говорится, прощупывается.
Швартовые и ходовые испытания проводятся с командой на борту. Трудно найти лучших беспристрастных судей. Формуляр корабля заполняется как бы руками всех членов экипажа, каждого по своей специальности, будь то механики или электрики, гидроакустики или рулевые, торпедисты или ракетчики… Прежде чем поднять военно-морской флаг и этим утвердить день корабельного праздника, требуются месяцы и месяцы напряженных будней.
